— Я уже пришел! — кричит неожиданно выскочивший Игнасио, и его кулак летит в лицо Эстебану.
Тот едва успевает увернуться, начинается драка, Игнасио хватают и оттаскивают, но противники успевают обменяться ударами.
Сепия. Летом на даче у художника Петра Кончаловского гостят Лорреда, Эстебан, Эсперанса — не путать с Эсмеральдой! — и Хуанита. Петр Петрович рисует пастелью Эстебана, а его сын Михаил акварелью — Эсперансу. Лорреда спрашивает на испанском:
— А где вы так научились говорить по-испански, сеньор Кончаловский?
— В Испании, — отвечает Петр Петрович. — Я много путешествовал по вашей стране, люблю ее. То, что там сейчас творится, — настоящая рана для моего сердца. Ну вот, я, кажется, закончил, можем идти гулять. — Он показывает портрет всем.
— Что, я такой? — спрашивает Эстебан.
— Не похож?
— По-моему, тут я лучше, чем на самом деле.
— Ты смешной мальчик. — Кончаловский ставит его портрет на шкаф, отходит, приглядывается издалека. — Еще немного потом доработаю. Ну, идемте! А вы догоняйте нас, — бросает он Михаилу и Эсперансе.
Те кивают и остаются наедине друг с другом. Миша еще какое-то время рисует девушку, но она медленно встает, он прекращает работу, тоже поднимается с места, и они бросаются друг на друга, начинают жадно и страстно целоваться.
Цветное. Эль Русо обряжается в костюм из огней — именно так переводится «traje de luces» — полное обмундирование тореадора. Леня Филатов несказанно хорош в этих блистающих одеждах. Лицо — как стрела летящая. Он делает несколько плавных шагов, сопровождаемых элегантными движениями. Настоящий матадор!
Сепия. В окрестностях дачи Кончаловского под огромным дубом уселись Эстебан, Хуанита, Лорреда, Петр Петрович и недавно присоединившиеся к ним Миша и Эсперанса. Она смущается, потому что недавно целовалась с Мишей, хочет отвлечь саму себя от этих новых впечатлений:
— Хотите, я погадаю, моя бабка была чистокровная цыганка и всему меня научила.
— Я первый! — подсаживается к ней Эстебан, и она начинает изучать его ладонь, берет веточку и водит ею по линиям, лицо ее озаряет вдохновение, щеки начинают пылать. — Я вижу... Я вижу очень многое. Ты летишь в самолете, Эстебан, ты — летчик.
— Это испанский самолет? — спрашивает мальчик.
— Не знаю, — отвечает Эсперанса, глаза ее затуманиваются. — Я слышу голоса... Мне говорят, что ты не вернешься в Испанию.
— Не вернусь?!
— Не вернешься. Точнее, нет... Тебе нельзя возвращаться в Испанию. Если останешься в России, будешь жить. Долго. А если вернешься... Лучше тебе не знать этого, Эстебан! Лучше тебе забыть про Испанию. И жить всегда здесь.
Эстебан сильно огорчен, но тут Миша Кончаловский громко произносит:
— Отец! Мы с Эсперансой любим друг друга. И хотим стать мужем и женой.
В католическую Пасху снимали пеликулу в Вальядолиде и Мурсии, где проходили фиесты, Касаткин был вареный, как докторская колбаса, и Незримов постоянно выхватывал у него камеру, снимал сам. Впрочем, такое и раньше нередко бывало, но не так часто, как здесь, в Испании. Эол даже грозился заменить верного Витю на испанского камарографо, и добрый Саура даже предлагал ему своего Тео Эскамилью, но если он кого бы и взял в помощь Вите, так это Хосе Луиса Алькайне, красиво снявшего недавно у Латтуады фильм «Такая, как ты есть».
В начале мая много снимали в Мадриде, где шли бои быков не самого высокого уровня, как раз такого, с которого начинает Эль Русо. Но крупным планом Леню Филатова в его роли снимали в павильонах.
Цветное. Эстебан Эль Русо впервые выходит на арену, торирует с молодым быком, время от времени внимательно вглядывается в трибуны и лишь перед заключительной схваткой видит, как на них появляется Эсмеральда и машет ему рукой. Он снимает монтеру, протягивает ее в сторону возлюбленной, прикладывает к сердцу, показывая: свой первый бой я посвящаю тебе, о эрмоса, о прекраснейшая! И он убивает быка самым опасным приемом ресибьендо, когда бык сам нападает на матадора, а тот стоит и ждет, покуда торо приблизится на решающее расстояние, и лишь тогда вонзает шпагу в загривок. Неточный удар — и рог животного насладится твоею плотью, тореадор! Но тут все успешно, и публика ревет от восторга, зная о том, что этому сумасшедшему Эль Русо уже за сорок, а он впервые вышел на арену. Бычок делает несколько шагов с воткнутой в него шпагой, рукоятка торчит у него из кровавого загривка, трясет головой и падает на бок.
В мае еще ездили в Кадис, на праздник тунца Рута дель Атун, потом поспешили обратно в Мадрид, на главную столичную фиесту Сан Исидро, где на Лас-Вентас блистал родной брат Пакирри. Но куда там Хосе Ривере до Франсиско Риверы! Одного из быков он даже лишь с пятого удара убил, да и то с помощью дескабейо — особого меча с крестовиной у конца лезвия, дабы проломить быку хребет.
А в июне полетели в родной СССР — там на берегу дачного пруда праздновать очередную годовщину свадьбы, а потом снимать про детдомовское детство главного героя пеликулы.
Не успели отметить свои девятнадцать лет, как нарисовался Адамантов. Встретились опять в роскошном номере «Метрополя», с глазу на глаз.
— Так что Тарковский перед смертью?
— Выдал мне очень тайную информацию. Весьма важную.
— Так-так?.. — еще больше оживился Родион Олегович.
— Он сказал мне буквально следующее. Смерти нет. Есть только Россия. И эта Россия везде. И когда мы умираем, мы снова оказываемся в ней.
— Так, и дальше? — нетерпеливо шатнулся Адамантов, потому что его подопечный умолк.
— Всё, — сказал Незримов. — Разве этого мало?
— Понятно, — помрачнел гэбист. — Перестроечное мышление. Вижу, вы, Ёлфёч, тоже им заразились. Ёрничаете. Над кем? Надо мной. Человеком, который всю жизнь вам протягивает руку помощи.
— Изнините... То есть извините, Родионлегч. Но это, как мне кажется, и впрямь нечто самое главное, что Андрей сказал мне на прощание. Причем как весьма важную информацию.
Потом они по-дружески беседовали, Незримов рассказывал о похоронах Андрея, о мерзавцах могильщиках, и очень много об Испании, а Адамантов так увлекся слушанием, что даже забыл дать своему агенту новое важное государственное задание.
Сепия. Бомбят. Только теперь не Испанию, а Россию, Советский Союз. Кадры немецкой кинохроники шагают по полям, деревням, городам пылающей родной страны. Наглые, самодовольные рожи, еще не знающие про ад, ледяной сталинградский и огненный на Курской дуге. Крупным планом нарисованный огонь: это в Обнинском детдоме Эстебана принимают в пионеры, галстук ему не подвязывают, а скрепляют особым зажимом с изображением пламени костра на фоне серпа и молота, сверху слово «всегда», снизу — «готов». Мальчику восемь лет, он уже хорошо говорит по-русски.
— Будь готов! — призывает его пионервожатая, и он громко отвечает:
— Всегда готов! — И добавляет: — Бить фашистов, которые теперь пришли сюда.
Летние съемки в Обнинске шли напряженно каждый день, Незримов спал по два-три часа в сутки, потому что все следовало уложить в расписание, не просрочив ни дня. Касаткин, вернувшись на Родину, снимал теперь великолепно, его почти не хотелось выпнуть и снимать самому. И вдобавок все совпало с пятидесятилетием создания Обнинского детдома, куда приехал с женой Ньегес и еще человек двадцать, все они обнимались и рыдали в три ручья, вспоминая свое необычное детство, как кому-то из них сообщали о том, что его отец в Испании расстрелян или что мать скончалась в застенках.
Цветное. Эстебан и Эсмеральда идут по мадридской улице.
— Но ведь новийядо это еще не совсем настоящий матадор, — говорит Эсмеральда. — Вот когда ты станешь... — Она резко оборачивается и оказывается в объятиях дублера Лени Филатова, а именно самого режиссера фильма, и это значит, что между Эсмеральдой и Эстебаном вспыхивает страстный поцелуй. Потом Эсмеральда грустно вздыхает:
— Я люблю тебя, Эстебан. Но мой муж Игнасио... Он поклялся, что убьет и тебя, и меня, а потом покончит с собой.
— Так все говорят, Эсмеральда, — возражает Эль Русо. — Но мало кто выполняет свои угрозы.
— Если Игнасио и не способен на убийство, но самоубийство в порыве отчаяния он вполне может совершить. Он так сильно любит меня!
— Он просто собственник, не желающий отказываться от того, что ему принадлежит.
Сепия. Начало осени, в Обнинском детдоме перед собравшимися воспитанниками Соловьева объявляет:
— Ввиду приближения гитлеровской армии наш детский дом эвакуируют. Никакой паники! Скоро мы вернемся сюда. Просим всех собрать свои вещи.
Съемки в СССР продолжались до самой осени. В это время совершенно неожиданно Эолу Федоровичу присвоили звание народного артиста РСФСР, и это при том, что то тут, то там о нем стали пописывать не вполне хвалебное. Объявленная Горбачевым перестройка шла полным ходом, и теперь можно было ожидать чего угодно. Штатный обозреватель «Советского экрана» с красивым именем Элеонора Люблянская в нескольких статьях ужалила Незримова, но пока еще, по выражению Филатова, не принялась жрать, только покусывала. Эта пиранья первой набросилась и на фильм нового режиссера Хотиненко «Зеркало для героя», который в том году потряс Эола Федоровича на премьере в «Октябре». Их с Мартой пригласил не сам режиссер, а его друг и покровитель Никита Михалков, он открыл талантливого парня, перетащил с Урала, рекомендовал на режиссерские курсы во ВГИК, и вот теперь:
— Хороший парнишка, может составить нам конкуренцию, — говорил Никита, ведя Незримовых на премьеру. Сам он после «Своего среди чужих», «Рабы любви», «Механического пианино» и, несомненно, гениальных «Пяти вечеров» выпустил «Обломова», разочаровавшего Эола, смешную «Родню» с Мордюковой, трогательное «Без свидетелей» с Ульяновым и Ирой Купченко, но в тот год, когда Незримов снимал «Эль Русо», Михалков представил откровенно слабую экранизацию чеховской «Дамы с собачкой» под названием «Очи черные» с Марчелло Мастрояни в главной роли, такая получилась разлюли-малина, что правдолюб, когда посмотрел, едва сдержался, чтобы не наговорить доброму Никитону гадостей. И если за свои лучшие фильмы Михалков ничего стоящего не удостоился, то тут, в Каннах, слащавый Марчелло отхватил приз за лучшую мужскую роль и даже номинировался на Оскара. Вот почему так-то?