— Смысл корриды — выявить самого лучшего быка, чтобы оставить ему жизнь, и он дал бы жизнь огромному потомству. Помилование быка называется индульто. И когда публика и судьи присуждают быку индульто, это высший миг торжества и радости для тореадора. И для всех. И все друг друга прощают. Так пусть же и во всем мире будет великое прощение. Индульто.
Глава четырнадцатая
Камера-обскура
Статья называлась «Незримый сталинизм». Летом накануне очередной годовщины свадьбы Незримов на даче «Эолова Арфа» вслух зачитывал эту злобную писанину жене:
— «В наше время, когда демократизация всего общества шагает все увереннее и смелее, неудивительно, что реакционная экстрема накапливает силы для кровавого реванша, но пока вынуждена действовать незримо, скрываться, таиться, она еще не видит, как и когда сделать решительный бросок. Усатая морда, выпирающая из-под земли в “Зеркале для героя” откровенно слабого режиссера Владимира Хотиненко, это лишь символ того, что незримые сталинисты с нетерпением ждут того часа, когда следом за мордой встанет вся до боли знакомая фигура во френче».
Автором статьи выступила все та же Элеонора Люблянская, к началу девяностых ставшая не только рупором либеральных идей, но и вершителем судеб. Ее статьи превращались в приговор, и заклейменные ее проклятьями мгновенно вычеркивались из современной жизни, отбрасывались на обочину. Зато обласканные ею же обретали успех, продвижение, им присваивались почетные звания «демократ» и «интеллигент».
— «Что такое незримый сталинизм? Это хорошо прослеживается в творчестве одного кинорежиссера, который подошел к своему шестидесятилетию со всех сторон обцелованный системой, доселе руководившей в этой стране, но ныне поставленной на грань полураспада. Пробежимся по творческому пути нашего народного артиста и лауреата всех и вся советских премий».
Журнал «Огонек» выходил в России с 1873 года и до самой революции. Потом Наркомпрос восстановил его издание, а с 1938 года его выпускало главное издательство СССР «Правда». С началом перестройки его возглавил поэт Виталий Коротич, безупречный коммунист и обвинитель западного образа жизни, быстро сменивший советский костюм на ковбойские джинсы и куртку. Коротич вошел в число главных прорабов перестройки, журнал превратился в яркое пропагандистское издание, нацеленное на развал советской державы, а тираж его вырос от полутора до почти пяти миллионов экземпляров. И вот тяжелым молотом такого тиража сейчас Элеонора Люблянская беспощадно расплющивала незримого сталиниста!
— «Он родился в городе Горьком, как до сих пор именуется старинный волжский Нижний Новгород, в семье стахановца, производившего пушки для сталинской армии, и преподавательницы университета, учившей студентов античной истории с точки зрения тоскливого марксизма-ленинизма. Образцовый пионер, комсомолец, наш будущий НС (незримый сталинист) увлекался рисованием, в школьных стенгазетёнках изображал хороших советских вождей и противостоящих им капиталистов-империалистов, естественно, со звериными мордами. Окончив школу, пытался поступить в Горьковское художественное училище, но по чудовищной бездарности принят не был. Приближался призывной возраст, а будущему НС никак не хотелось идти в армию. Еще бы, обстановочка на мировой арене оставалась напряженной, Сталин, того и гляди, развяжет новую войну против всего человечества. Что же прикажете? Погибать? Ну уж дудки, наш НС, как Шариков, воевать не намерен».
С Шариковым после выхода на экраны непревзойденной экранизации булгаковской повести, выполненной режиссером Владимиром Бортко, теперь сравнивали кого не лень, любого, кого хотели обвинить в замшелой совковости, краснознаменной быдлячести, и вообще всякого, кого следовало раздавить на пути к очередному светлому будущему. Да и сам Незримов, сгорая от зависти к Бортко, то и дело именовал кого-нибудь то Шариковым, то Швондером.
— «Он с высунутым языком чешет в Москву и на собеседовании во ВГИКе подкупает самого Сергея Аполлинариевича Герасимова и Тамару Федоровну Макарову, самых советских-рассоветских деятелей тогдашней кинокультуры. Серость тянется к серости, и серенький паренек с берегов Волги попадает в главную кузницу совдеповского кино».
— Ни хрена себе! Подкупает! — наконец смогла возмутиться Марта Валерьевна. Слушая первую страницу огоньковской статьи, она настолько ошалела, что с трудом и это восклицание выдавила из себя. — Звучит двусмысленно. Чем подкупает? Талантом? Умом? А можно подумать, что и деньгами. Разве так пишутся статьи?
— Девочка моя! Сейчас все пишется, разве ты до сих пор не поняла, что сейчас все дозволено? Читаю дальше: «И что же он снимает в самую первую очередь? Такое, на что у других совесть не позволяла замахнуться! Всем известна та, по выражению Твардовского, “война незнаменитая”, позорнейшая страница советской истории, когда могучий “союз нерушимый” напал на слабую и беззащитную Финляндию, желая вновь вернуть вольную Суоми в лоно своей недружной семьи. Всем известно, какими зверствами отличились сталинские соколы, вторгшись на финскую землю. И как трусливо они воевали, неся огромные потери в борьбе с противником, в сотни раз более слабым во всех отношениях. И, как всегда, завалив врага трупами, СССР в итоге одержал победу, оттяпал у Финляндии значительную территорию».
— Вот Медуза горгона! Иного слова и не подберешь.
— Горгона! Безусловно, горгона. Читаю дальше. «Одним из тех, кто залил кровью финские снега, был родной дядя нашего НС. Он, кажется, до сих пор жив. Снятся ли ему убиенные мирные жители прекрасной Суоми?..» Вот гадина, даже знает, что дядька мой до сих пор жив! «Наслушавшись лихих россказней родного дядюшки, наш НС первым делом снял дипломный фильм, а потом на его основе и свой первый полнометражный, и оба посвящены “той войне незнаменитой”. Своеобразный памятник Вождю Народов, который аккурат тогда и приказал долго жить. Кстати, вместе со своим маститым и матерым вгиковским наставником наш НС малость принял участие в печально известном документальном лобызании сапог околевшего Виссарионовича — в фильме “Великое прощание”. Чего только нет в дебютных короткометражке и полнометражке нашего НС, какой только разлюли малины! Конечно же советские воины все герои-соколы, сама доброта и ласка, честь и достоинство. А финны? Конечно же изверги. Стреляют только разрывными пулями, снайперят по-черному, выискивая беззащитных жертв, приковывают своих пулеметчиков к камням, чтобы те не смогли убежать и спасти свои жизни. А главное, покидая свои родные места под натиском оккупантов, злобные финны начиняют смертоносными взрывчатыми веществами различные предметы, даже детские куклы, и все это взрывается в руках доверчивых пришельцев, глупо и наивно ожидавших, что их будут встречать хлебом-солью, точнее — пивком и финской колбаской».
— Прости, а почему она это не в «Советском экране»?
— Потому что «Огонек» — рупор новой перестроечной власти, и тираж четыре с половиной миллиона. Это вот сейчас четыре миллиона читателей читают о том, какая я сталинская сволочь. Ты понимаешь, что это значит?
— А что это значит, Ветерок?
— Что меня приговорили к остракизму, и это не просто статья, а приговор их суда. Читаю дальше: «Бедный НС столь же глупо и наивно полагал, что его киношная поделка получит всевозможные награды, Сталинскую премию первой категории, ордена и медали. Но время сыграло с ним злую шутку: сдох Сталин, кончилось страшное время зримого сталинизма, правители расхотели воевать против всего мира, стали налаживать связи с соседями. В том числе и с прекрасной Финляндией, столь пакостно оболганной нашим НС. И его дебютное кино попросту задвинули куда подальше пылиться в скучных чуланах Госфильмофонда».
Эол рассмеялся:
— Ну, не совсем так, «Пулю» еще долго показывали, но она права, не на широком экране, а вскоре и впрямь положили пылиться. Кстати, в ее статье ни слова о Райзмане, а ведь он в «Машеньке» показал и Финскую войну, и неприглядных финнов, а особенно потом в документалке. Забыл, как она называлась. Там он вообще по белым и пушистым суоми катком проехался. И штук пять Сталинских премий отхватил. Ну да ладно... «Грянул исторический ХХ съезд, — продолжил он читать статью, — рухнул и окончательно слетел с постаментов Сталин, еще недавно казавшийся незыблемым. Советское кино стало свежим, как весенний воздух, словно ласточки полетели новые фильмы, радостные рязановские “Карнавальная ночь” и “Девушка без адреса”, калатозовские пронзительные “Летят журавли”, “Весна на Заречной улице” Миронера и Хуциева, “Человек родился” Ордынского, “Дом, в котором я живу” Сегеля и Кулиджанова и многое другое, светлое и чистое. А что же снимает наш НС? Картину, во многом знаковую. В ней показан благополучный сталинский послевоенный мир, семья Героя Советского Союза — муж-летчик, жена, трое детей. Все благоустроено и надежно. Но вдруг в этот мир вторгается тяжелое прошлое — бывший муж, невинно осужденный и отсидевший срок в лагерях. Жена мечется — она все еще любит прежнего мужа, но не может бросить и второго, давшего ей и детям благополучную жизнь. В итоге все же делает выбор в пользу бывшего. И вот тут-то наш НС бьет зрителя под дых: гляньте, каковы ваши якобы невинно осужденные сталинским режимом лагерники! Бывший муж начинает пить, осуждает жену за то, что не дождалась его из лагерей, издевается над ней, зверски избивает, и бедная баба доведена до отчаяния, бежит и хочет броситься с моста. Незримый сталинизм в данном случае вылезает весьма зримо, режиссер доказывает нам, что Сталин всегда был прав, в том числе и когда калечил судьбы людей, невинно загубил миллионы в своем ГУЛАГе. Никакие они не невинные! Поделом с ними так обошлись. Вот они какие. Врагами были, врагами и остались. Странно, что в финале доведенная до самоубийства женщина так и не бросается в реку с высокого моста. А то бы бултых! — и зритель в ужасе и негодовании бежит громить ближайшего соседа, недавно вернувшегося из мест не столь отдаленных».
— Ты смотри, как она ловко все поворачивает, умелая гадина!