И супруги Незримовы тупо сидели на своей даче, купались в пруду, зимой катались на лыжах, временами ненадолго десантировались в Москву и всё ждали чего-то, ведь не может такое длиться вечно, что они никому не будут нужны, такие одаренные, умные, возвышенные, гениальные. Они еще не поняли, что наступили времена, когда всей стране стали не нужны ни одаренные, ни умные, ни возвышенные, ни гениальные.
— Гэкачеписты, Язов дал приказ! Гэкачеписты, зовет Отчизна нас! — пел Незримов подслушанную на улице песню под хренниковский мотив «Марша артиллеристов», направляясь в последний день августовского путча на премьеру данелиевского «Паспорта».
И после просмотра искренне восхищался новым достижением милого Гии:
— Лучший фильм за последние несколько лет! Гия, я так рад! А то уж боялся, ты теперь и впредь всякую кин-дза-дзу гнать станешь. Очень, очень рад за тебя!
— Похвала Незримова десяти похвал Зримова стоят, — отшучивался, смущаясь, Георгий Николаевич.
— А что за актер великолепный?
— Жерар Дармон. Алжирский еврей. Я его во Франции в захудалом кафе-театре приглядел. А фильм французы финансировали, потребовали, чтобы француз снимался в главной.
— В десятку! Посоветуй ему меня. Я его в своем будущем фильме снимать буду. В «Камере-обскуре». Будет Кречмара играть.
Дармон согласился, да вот фильм, к которому Эол Федорович уже и тысячу рисунков наваял, и сценарий почти полностью сам настучал на машинке, так и остался неснятым, потому что его никто не собирался финансировать, даже французы. И пропасть между прославленным режиссером и деятелями культуры в поддержку перестройки продолжала расширяться. Через неделю после премьеры «Паспорта» в Белом доме на Краснопресненской набережной с премьерой «Небес обетованных» выступал Рязанов. Он пригласил Незримовых и с нетерпением желал услышать мнение потомка богов.
— Ужас! Как может один и тот же режиссер снять «Берегись автомобиля» и эту помоечную дребедень! — сказал Эол Эльдару. — Перед кем выслуживаешься? Опомнись, не теряй себя.
— Ничего иного я и не ждал от тебя услышать, — ответил Эльдар Эолу и отошел с написанным на лице «жаль мне тебя».
Вскоре «помоечную дребедень» все в том же «Огоньке» на десяти страницах Люблянская расхвалила и повела картину за собой к обетованным небесам славы — «Советский экран» назвал ленту лучшим фильмом года; далее Рязанов получил аж целых семь премий Ника: лучший игровой фильм, режиссура, музыка, звук, художник, костюмы и роль второго плана Ахеджаковой. Как выразился Незримов, Эльдарушка получил семинику; а в довершение славы и позора «Небеса» получили Гран-при на кинофестивале в Мадриде, в том самом, куда Незримовы отныне ни ногой, потому что там «царствует Альмудовар».
В «Небесах обетованных», кстати, снимался и Миша Филиппов со своей новой женой Наташей Гундаревой, андроповскую-то дочку он бросил. Играли Миша с Наташей здесь хуже некуда.
И михалковская «Урга» Незримову не понравилась, хотя он помягче выразился о ней после премьеры, не желая ссориться с Никитоном. А в сентябре, после ГКЧП, Никита Сергеевич повез «Ургу» в Венецию и там отхватил аж «Золотого левушку»!
Что творится в мире, Эол Федорович не мог понять, боялся сойти с ума, узнавая, к примеру, что в Каннах произошла давка, устроенная желающими попасть на похабный фильм «В постели с Мадонной» и увидеть саму Луизу Чикконе, бесстыжую американскую певицу, показывающую на экране урок орального секса.
А вскоре Эола ожидал второй сокрушительный удар со стороны Антиэола — статья «Агент Бородинский». Впрочем, предшествовал этой новой вылазке очередной выпуск популярной разоблачительной программы «Взгляд» Любимова и Политковского, в котором генерал-майор КГБ Олег Калугин, ставший с недавних пор гневным клеймителем своего родимого ведомства, говорил о том, какие прозвища давали в конторе глубинного бурения своим агентам. К примеру, деятелям культуры присваивались фамилии, в которых отражалось какое-нибудь произведение данного автора.
— Вот, скажем, известнейший режиссер снимает фильм о Бородинском сражении, ему соответственно присваивается кликуха: агент Бородинский. Думаю, все понимают, о ком я говорю.
И вскоре, в ноябре того гэкачепистского года, «Огонек» и выдал на-гора новое сочинение Элеоноры Люблянской, где подробно, со знанием дела и ссылками на сведения, полученные от генерала Калугина, рассказывалось о том, как вскоре после полета Гагарина тридцатилетний режиссер, снявший пару фильмов, вознамерился сделать кино о первом космонавте, но ему не дали, с ним стали встречаться сотрудники КГБ, а поскольку попутно он готовил картину к 150-летию Бородинской годовщины, в анналах всемирно известного мрачного ведомства появилась запись о том, что завербован и согласился давать информацию о людях из своего многочисленного окружения новый агент, по прозвищу Бородинский.
Читая статью, Эол и Арфа чувствовали себя беспомощными, как приговоренные, которых перед расстрелом заставляют еще и раздеться. Оказывается, этот агент Бородинский, такая гадина, внедрялся в разные компании творческих людей, как, например, в дом на Большом Каретном, выслушивал, вынюхивал и охотно докладывал, писал многостраничные доносы, ломал людям судьбы, а сам за это получал все, что хотел, — деньги, премии, ордена, медали, — снимал все, что хотел, на самой лучшей пленке, ездил по заграницам. Благодаря его доносам травили Солженицына, Высоцкого, Тарковского, Бродского, Окуджаву, Евтушенко, Вознесенского, Ахмадулину... Список огромный. Узнав о деятельности агента Бородинского, жена с негодованием бросила его, а родной сын не просто отрекся от папаши, а взял фамилию матери и даже поменял отчество. Тогда Бородинский женился на такой же, как он, сотруднице органов, за свою жестокость получившей кличку Лялька Пулемет — возможно по аналогии со знаменитой Тонькой Пулеметчицей, лично расстрелявшей во время войны полторы тысячи человек. Лялька специализировалась по дипломатическому ведомству, стучала на сотрудников МИДа, в котором работала, на сотрудников советских посольств в ряде европейских стран, где она в разное время служила в качестве атташе, а муж спокойненько жил при ней. Скажите, такое возможно было при тоталитарной системе? Как правило, нет, но для агента органов такого масштаба, как Бородинский, никаких ограничений не существовало. Сколько судеб было искалечено благодаря деятельности этой парочки? Думается, что тысячи. За это самое нашей кровавой парочке Бог детей не дал. Тогда они взяли мальчика из детского дома, стали воспитывать его в своем духе, вбивать в голову несчастного идеалы своего социализма с нечеловеческим лицом. А когда он подрос и узнал про тайную жизнь приемных родителей, с ужасом отшатнулся от них, нашел своего настоящего отца, которого доселе от него тщательно скрывали, и перешел жить к нему, вернул себе исконные отчество и фамилию.
Новый шедевр Люблянской они уже читали не вслух, а порознь, каждый про себя, время от времени взрываясь возгласами негодования: ну и стерва! да как так можно-то! откуда факты, гадина? что ж ты врешь, Элеонора Оскаловна!
— Я поняла, что мне это напоминает, — сказала Марта Валерьевна. — Доносы нашей бывшей.
— Я давно это понял, — хмуро ухмыляясь, согласился Эол Федорович. — И главное, такое же чувство беспомощности. В суд не подашь, морду не набьешь, женщина как-никак.
— Эта? Эта не женщина, а Фредди Крюгер! Не ты, так я ей харю испорчу. Хотя я не понимаю, почему нельзя в суд?
— А докажи, что это про нас.
— Я Лялю Пулемет играла в «Голоде».
— А Лялька, которая в статье, просто любила этот образ, подражала ему, вот ее так и назвали.
— Я работала атташе.
— Десятки женщин работали атташе.
— Но совпадений с нашими с тобой судьбами масса. Неужели нельзя доказать, что это клевета на нас?
— Скажут: узнали самих себя, вот и взъерепенились.
— Пусть покажет документы, свидетельствующие...
— Кстати!.. — И рука потянулась к записной книжке.
Встретились на Старом Арбате, шли по улице. Адамантов поразил своей лукаво-торжествующей усмешкой:
— Ну вот, Ёлфёч, не были вы нашим штатным сотрудником, а теперь стали.
— Да как доказать, что я не был?
— Проще не бывает. В архивах ведомства должны храниться бумаги, подписанные агентом. Если таковых подписей нет, значит, человек агентом не был. Пусть предъявят ваши подписи.
— А их точно нет?
— Кого? Подписей ваших? Думаете, мы их могли подделать?
— А мало ли.
— Ну, нет, до такого мы никогда не опускались. Здесь у нас все по чесноку, как сейчас принято у новых русских выражаться.
— Точно?
— Клянусь. Кстати, Ёлфёч, я ведь теперь больше не работаю в органах, вышел в отставку в звании полковника.
— На пенсии?
— Как и вы.
— Только, полагаю, размеры пенсий у нас разные.
— Напрасно так хорошо думаете о КГБ, размеры у нас с вами примерно одинаковые.
— Да ладно!
— Честное кагэбэшное.
— А я смотрю, вы давно не звоните, а вы, оказывается, ку-ка-ре-ку, откагэбэшились.
— Откагэбэшился. Устроился консультантом в одну успешно развивающуюся компанию, неплохо платят, могу вас туда пристроить.
— Кем же?
— Кинохроникером. Им будет лестно, что такой маститый...
— Нет уж, спасибо, я лучше, как Коля Рыбников, буду с творческими встречами мотаться.
— Что, совсем кино накрылось медным тазом?
— Ну вы же видите, что сейчас снимают.
— Дрянь всякую. А вам не дают. Если наша фирма, где я консультирую, выйдет на масштабный уровень, я посоветую владельцам компании вкладывать деньги в кинематограф, и тогда пригласим вас. Встречи с вами всегда вспоминаю с огромным теплом. Прекрасный вы человек, Эол Федорович, честный и несгибаемый. Хотя пользы нашему КГБ принесли с ноготок, не то что мифический агент Бородинский. Кстати, вот вам сюжет для будущего фильма. И название такое же, как в статье Люблянской.
— Ну вот еще! Она в суд подаст за плагиат. Скажите, а в своих отчетах о встречах со мной вы как меня именовали?