— Незримов — антисемит? Конечно. Он ни разу меня не снимал, потому что я еврей. Незримов — антисемит? Конечно. Возьмите анализ его крови, там нет ни капельки нашей. Как это понимать, Эол Федорович? Куда вы ее дели? Потеряли? Или нарочно слили? Любит повторять: «Я жалею, что во мне нет ни капли еврейства». Для отвода глаз? Безусловно!
Незримов, смеясь, воскликнул:
— Дайте денег на новый фильм, я Рому сниму в главной роли! Сиквел «Собачьего сердца». Дальнейшая судьба Швондера.
— Поздно, профессор, вы разоблачены, — продолжал шутить Карцев. — Почему вам не понравились «Небеса обетованные»? Не потому ли, что там намек на Землю обетованную, куда спешат уехать евреи из этой страны? Отвечайте!
— Ненавижу Израиль! — ответил Незримов. — Он, как смерть, забирает от нас лучших.
Все смеялись, но все равно многие шушукались, кидая недобрые взгляды в парочку, по которой сначала трактором, а потом танком проехала Элеонора Люблянская. Как они вообще оказались в обществе приличных людей? Кто их сюда пустил? После той страшной правды, которая всплыла на поверхность новой, демократической жизни!
— Отец, я пришел попрощаться, завтра навсегда улетаю из вашего совка. — Платон нетрезво дышал, волнуясь.
Они стояли по разные стороны баррикад: отец внутри распахнутой калитки, сын — снаружи.
— Прощай, — сухо произнес Эол Федорович.
— Будь ты проклят! — прорычал Платон Платонович. Развернулся и пошел прочь, плечи его вздрагивали.
Агент Бородинский смотрел ему вслед, но вместо того, чтобы достать табельное оружие, искренне жалел дурака. А тот вдруг снова развернулся и побежал на отца. Незримова невольно шатнуло назад, но пан Новак вдруг обнял его, прильнул и, рыдая, завопил:
— Отец! Прости меня за все! Прости, отец! — Минуту он рыдал, прижимаясь к тому, от кого давно уже отрекся, затем собрался с силами, оторвался и промолвил: — Да будет индульто! — И снова зашагал прочь, теперь уже решительным шагом, не оглядываясь.
А вскоре вышла очередная статья-триллер Люблянской о роли агента Бородинского в подавлении Пражской весны. Безнаказанная Оскаровна, обнаглев, не стеснялась в своих фантазиях, и теперь уже многие стали с недоверием относиться к ее вракам.
Где-то тогда же и родился замысел «Волшебницы». В Бога, Который пришел бы и покарал лукавых, как сказано у Державина, Незримов по-прежнему не верил: уж не больно-то обитатель небес спешит карать всякую мразь, дает ей процветать, а может, и вообще любит. Прилетишь после смерти в рай, а там вся эта нечисть, что на земле процветала, тоже хорошие места себе захапала. А вы что, не процветали? В поте лица трудились? Вот вам и тут, пожалуйста, поле непаханое, трудитесь, нищеброды, вам оно привычнее.
Но раз нет карающего Бога, надо придумать кого-то, кто еще до загробной жизни проучит лукавых негодяев. Откуда-то оттуда, из волшебной страны, прилетела волшебница, и тут началось такое!..
— Волшебницу конечно же будет играть Самохина, а озвучивать я?
— А что, неплохой выбор. Не хочу, чтобы она была святая и пресная. Пусть лучше с лукавинкой, озорная, с огоньком.
— Ну ладно, пусть Анька. Но если что узнаю, сама стану волшебницей и превращу в двух лягушек, и пусть вас раздавит машина.
Лягушек и впрямь много давило колесами машин каждое лето на дорогах во Внукове, что сильно портило постоянные прогулки по окрестностям: идешь, радуешься теплу, чистейшему воздуху, запахам цветов и деревьев, а тут — бэ! Ну почему эти дуры по дорогам скачут? До чего же безмозглые создания, не зря их Базаров постоянно препарировал. Только и умеют, что квакать да ножкой дрыгать. Как их французы едят — уму непостижимо.
Но сколько ни мечтать о Самохиной в роли волшебницы, а до осуществления этой мечты — как от Внукова до бульвара Сансет. На плохонькое кинишко деньжат наскрести еще можно, но идея снимать хреновой пленкой при крохоборном бюджете отметалась напрочь и бесповоротно. Оставалось ждать, когда фирма, в которой консультирует Адамантов, станет богаче «Бритиш петролеум» и по мановению волшебной палочки осыплет кинематограф Незримова финансами.
В тот страшный для России 1993 год Незримовы праздновали серебряную свадьбу. Никаких ресторанов, гостей, торжеств в Большом Кремлевском дворце, а деньги, которые следовало на это потратить, пустили на путешествие далеко за океан — в Аргентину, потому что Аргентина значит Серебряная. Наслаждались танго, сами танцевали его до упаду, ходили на бой быков в районе Матадорес в Буэнос-Айресе, провели упоительную неделю. А когда вернулись в Россию, скромно отметили свои четверть века с родителями Марты и Толиком.
Шло тревожное время, после распада СССР пылали войны в Абхазии и Карабахе, Осетии и Ингушетии, Хорватии и Боснии, Россия тщетно пыталась бороться против грабительской политики Ельцина, разбазаривавшего страну направо и налево, а в октябре грянул расстрел из танков белоснежного здания на Краснопресненской набережной, где заседал парламент, взбунтовавшийся против вечно пьяного и злобного президента.
Кино стало сплошь американским, из-за океана катилась не только всякая булшит, но и весьма качественная продукция приходила, гремели «Парк Юрского периода» и «Список Шиндлера», «Непристойное предложение» и «С меня хватит», а больше всего Незримов обиделся на «День сурка», потому что как бы хотелось самому снять такой фильмец, и он негодовал на Харольда Рэмиса, что тот так здорово обыграл главный сюжетный ход хотиненковского «Зеркала для героя». Сам Хотиненко меньше радовал его, новые фильмы казались потомку богов ниже качеством, нежели «Зеркало для героя», но все равно парень интересно работал, фильм «Макаров» очень неожиданный, зря только Володя соглашался снимать на хреновой пленке. И вообще не все, что снималось в расползающейся России, вызывало в прославленном режиссере недовольство. И «Сны» Шахназарова, и «Ты у меня одна» Астрахана, и «Окно в Париж» Мамина, и «Прорва» Дыховичного, и даже Эльдар от Эола получил неожиданную похвалу за фильм «Предсказание» и в ответ как-то разочарованно отозвался:
— Ну надо же, а я думал, ты на меня теперь всегда гадить будешь.
— Не всегда, Рязанчик, а только по делу. Это на меня теперь все кому не лень гадят по делу и не по делу.
Но в основном на экраны выходило неимоверное количество всякого мьерде, все вращалось вокруг обогащения, новых русских, дурного бизнеса, воровства, и все кругом воровали, кто во что горазд, считалось, не воруешь — дурак, самая расхожая фразочка: «Если ты такой умный, то почему такой бедный?» Растащили «Мосфильм», великая киностудия влачила жалкое существование, сотрудники перестали получать зарплату.
Эол и Арфа ощущали себя так, будто их тоже растащили, обворовали, оболгали, как нашу страну, как нашу историю. Переживая происходящее, они стали потихоньку попивать, находили утешение в хороших, дорогих винах, хотя нередко нарывались на подлую подделку, а то и настоящую отраву. Их сбережения помаленьку транжирились, но при такой жизни можно растянуть на несколько лет — а что дальше?
После расстрела Белого дома Люблянская разразилась еще одной клеветнической статьей, где доказывала, что агент Бородинский во многом способствовал своей деятельностью кровавым событиям октября 1993 года, его первоначальный образ скромного стукача заметно вырос до крупного организатора диверсий, но тут уж большинство читателей заподозрило перебор, а сам Незримов со смехом повторял фразу Шурика из бессмертной «Кавказской пленницы»: «Что, часовню тоже я развалил?»
Увы, создателя лучших отечественных кинокомедий, в конце жизни обозначившегося несколькими слабейшими лентами, в ноябре того расстрельного года похоронили на Кунцевском кладбище.
— Не могли Новодевичье выделить, мерзавцы! — негодовал Эол Федорович. — Или хотя бы Ваганьковское.
Еще его сильно огорчил инсульт, сваливший Лёню Филатова.
— Ну здесь ты никак не можешь считать себя виноватым, — успокаивала жена. — Ведь под рог ты тогда сам себя подставил.
— Все равно по фильму получается, что Эстебан гибнет, а Эстебана в основном-то играл Лёнька. Жаль парня, полтинника еще нет.
Благочестивая Марта ездила к Филатовым, помогала Нине ухаживать за Лёней. На поправку он шел очень медленно, мгновенно постарел и стал еще больше похож на Эола Незримова.
Послерасстрельный год принес множество великолепных фильмов, прежде всего «Форрест Гамп», который потомок богов по много раз пересматривал на видеокассете, обливаясь завистью, какой молодец этот американский литовец Земекис! А еще «Маска», «Леон», «Криминальное чтиво», «Правдивая ложь», «Четыре свадьбы и одни похороны» и многое другое иностранное, но мало хорошего нашего. В том году осенью вышли михалковские «Утомленные солнцем», Незримов не смог четко определиться, понравилось ему или нет. Многое было сделано мощно, а многое утрировано, восхищал сам Никита в роли Котова, но бесил самовлюбленный Меньшиков в роли кривляки Мити.
— Сам-то ты почему ничего не снимаешь, Эол Федорович? — спросил Михалков.
— Будто не знаешь, как меня заклеймили. И денег никто не дает, а сам не умею их где-то извлечь. Научи. Ты вот за сколько снял эту картину?
— Около трех миллионов баксов.
— Мне примерно столько нужно для новой работы.
— Поможем.
Но конечно же, кто бы что ни обещал, как Никита Сергеевич, получивший, кстати, за «Утомленные солнцем» Оскара, никто не спешил помогать сильному конкуренту, каковым по-прежнему оставался Эол Незримов. Изредка что-то наклёвывалось, но быстро срывалось с крючка. Любимые друзья-соседи Вася и Ира сочувствовали, но чем они могли помочь? Лановой продолжал играть в театре, снимался в «Барышне-крестьянке», Купченко тоже не сидела без ролей и в театре, и в кино, правда, уже не в таком фаворе, как в недавние годы. Хорошо было дружить им с Ирой и Васей, ходить друг к другу в гости, обо всем разговаривать, что происходит в стране и в кино, иногда спорить, но чаще соглашаться. Их объединял твердокаменный патриотизм, ставший ругательным и оттого еще более ценным, ибо когда твои принципы попирают, ты еще больше дорожишь ими.