— Но для показа войны не обязательно смерть и мучение, — спорила с ним жена. — Вспомни «Усвятских шлемоносцев» Носова, там войны нет. Но она есть.
— Надо перечитать.
Он вообще очень много читал теперь, словно на закате жизни спешил успеть взять все литературное богатство мира, не упустить ни капли. А она всегда шла впереди, как ледокол, пробивая толщу льда, все книги он читал следом за ней. Только мои по какой-то странной иронии судьбы проплывали мимо них далекими берегами, словно написанные по-кхмерски и до сих пор не переведенные.
Война в Чечне, судя по всему, шла к завершению, но чуть ли не каждый день сообщалось о сбитых самолетах и вертолетах, гибели десятков, а то и сотен русских и чеченских парней. И зритель ждал не «Волшебницу», а новых фильмов типа балабановской «Войны», но ничего не поделаешь, работа над «Волшебницей» завершилась, в цветокоррекции лента в гораздо меньшей степени вызывала отвращение в собственном создателе, и на сентябрь назначили премьеру, которую удалось протащить аж в громадину кинотеатра «Октябрь». Продюсеры занялись раскруткой.
В тот год две премьеры сильно разозлили Незримова. На Петю Тодоровского, выпустившего очередную пошлятину «Жизнь забавами полна», он уже махнул рукой, а вот «Кукушка» и «Олигарх»... Рогожкин после всех своих «Особенностей», в которых развлекательно, но не очень зло высмеивал русские традиции пьянства, охоты, рыбалки и встречи Нового года, вдруг затронул тему, с которой Эол Федорович начинал свой творческий путь. И конечно же русского солдата показал неотесанным придурком, финского — студентом-интеллигентом, а обоих объединила саамка, читай — самка, которая отдается и тому и другому, а потом рожает детей — Вейко от финна и Пшолты от русского, причем Пшолты — это искаженное русское «пошел ты!». Оно-то особенно разозлило потомка богов, напомнив то, как Платошу в Чехии дразнили пшонком.
О сыне он не мог не думать, сколько ни пытался отмахнуться от него, как от досадной ошибки жизни. Все-таки хоть и глупый, а Платон оказался не бездарным, и даже очень, если его так ценят как специалиста, и теперь он вообще работает в «Боинге», туда с улицы далеко не каждого русского отщепенца берут. В последнем письме Платон Новак сообщал, что только Америка имеет право на существование, потому что здесь прежде всего ценится не кто ты, а какой ты, что ты умеешь, какое счастье и богатство способен подарить обществу, и вот это настоящий социализм, а не советская булшит помоечного сталинского разлива.
Новый фильм Лунгина «Олигарх» оказался откровенной заказной залепухой, проплаченной богатыми жуликами и рассказывающей о том, как молодого олигарха со всех сторон травят и в итоге убивают. Он, бедняжечка, прошел долгий и тяжкий путь от незаметненького младшенького сотрудничка зачуханного НИИ до богатющего богатея, сколотившего состояние исключительно честнейшим трудищем. В образе главного героя нескрываемо скрывался один из главнейших прохиндеев постсоветского пространства — ненавидимый всеми Березовский; вот только прототип неприятен и похож на суетливую крысу, а исполнитель роли — секс-символ девяностых, самоуверенный актер Машков при поддержке Балуева и Башарова. А в костер раздражения Эола подливало горючего имя олигарха — Платон. Жаль, что не Платон Платонович Новак, а всего лишь Платон Маковский.
На премьеру «Олигарха» ходили в сентябре, и конечно же Незримов объявил Лунгину, что он подлец.
— Сколько тебе отвалили, продажная шкура?
— А ты стадый пдиздак, — застенчиво отвечала мечта логопеда, будто часть отваленных денег пряталась во рту. — Тебя давдо дет. Где твои фильбы?
— Да уж не у тебя за щекой! — продолжал задираться бог ветра, ненавидящий ветряные мельницы. — Через четыре дня приходи на премьеру в «Октябрь». Там все те, кому ты служишь, показаны не в таком сахаре, как у тебя.
И через четыре дня действительно в «Октябре» состоялась премьера «Волшебницы», о которой думали, усвистела навсегда, но она вот она, вернулась, как Карлсон. Лунгин ничего не ответил Незримову, просто потому, что не соизволил явиться. Зато и Гия, и Никита, и многие другие искренне хвалили. Михалков задорно предупредил:
— Ну, гляди, Эол Фёдыч, спустят на твою «Волшебницу» всю либерально-демократическую свору. Такое не прощают. Особенно про Белобокина мне понравилось. И вообще, хорошее кино. Что ж ты столько лет молчал-то? Впечатляет.
И это при том, что четыре года назад «Сибирского цирюльника» Незримов окатил холодным ветром — не зимней стужей, но и не летним бризом. Молодец, Никита, еще не научился мстительности. Просто он искренне уважал Эола Федоровича.
Сам режиссер по-прежнему оставался недоволен своим последним фильмом, и особенно огорчился, посмотрев новую ленту младшего Тодоровского «Любовник», где Янковский превзошел самого себя. От зависти Незримов чуть было сам не окочурился, подобно главному герою, в финале умирающему в пустом трамвае. И кто бы мог подумать, что этот симпомпон Валерочка способен на такое сильное кино!
Без хамства со стороны потомка богов и на сей раз не обошлось:
— Этим фильмом, Валера, ты реабилитировал всех Тодоровских, вместе взятых.
А дома он пел португальское фаду о том, что до сих пор не снял сильного кино о любви, о самых важных человеческих отношениях, не снял такого, чтобы било наповал, чтобы приводило к катарсису.
— Хватит! — не выдержав, заорала на него Марта Валерьевна. — Наснимал гениальщины, а сам ноет и ноет, ноет и ноет! Надоел! Ненавижу нытиков!
И пришлось прижать ушки, не ныть, не огорчаться, хотя повод для огорчений судьба снова подбросила немалый. Единый и триединый всевышний Люмьер, в которого Незримов не верил, продолжал издеваться над потомком многочисленных языческих богов Олимпа. В тот самый день 23 сентября 2002 года, когда в «Октябре» на Новом Арбате состоялась премьера «Волшебницы», на экраны телевизоров вышла первая серия «Бригады», и сразу завоевала зрителей, понеслась по стране разудалая музыка композитора Шалыгина, который ловко использовал грустную тему из «Человека дождя» и переиначил ее в великолепный драйв. Никому доселе не известный тридцатилетний режик с блеклой фамилией Сидоров мгновенно стал знаменитым, и — скандально знаменитым. Сразу завертелась шарманка о воспевании бандитизма, о пагубном влиянии сериала на молодежь, о безответственности создателей, среди которых, как ни смешно, и симпомпончик затесался: Валерик Тодоровский выступил одним из четырех продюсеров. Многие, кто снимался в новом фильме Незримова, прославились не в «Волшебнице», а именно в «Бригаде» — и Безруков, и Дюжев, и Панин, и Цапник.
О самом же Незримове сразу после одновременной премьеры «Волшебницы» и «Бригады» позабыли все — и враги, и друзья, и хулители, и хвалители. Даже Люблянская весь свой пыл поначалу растратила на Лешу Сидорова, валяя его и так и сяк, и этак и разэтак, и лишь под занавес года спохватилась, что не позавтракала «Волшебницей», как орел — одинокой кукушкой в басне Сергея Михалкова. Разгромная статья Элеоноры Оскаровны вышла вполне акулья, но не такой шедевр, какие выстреливали из-под ее пера в девяностых годах. Кинокритик с фио ЭОЛ уже словно наигрался пойманной жертвой по имени Эол, так, потрепал немного да и отшвырнул с презрением. И прошел сей пасквиль под названием «Не волшебная волшебница» почти не замеченным, хотя там тоже таилось немало перлов, типа Чистоплюйск вместо Чистореченска, а в одном месте горгона даже похвалила режиссера за сатиру на владыку Евлалия и вывела новый вид греха — олигархолюбие.
Глава шестнадцатая
Исцелитель
Но если статьи Люблянской уже перестали вызывать такой нездоровый ажиотаж, как в девяностые годы, то прозвучавшее во время Рождественского поста слово пастыря в передаче «Слово пастыря» заметили все без исключения.
— В последнее время стало даже модным лягнуть Православную Церковь, — своим хорошо поставленным голосом вещал митрополит Кирилл Смоленский и Калининградский. — Недавно отметились и кинематографисты. Весьма уважаемый в советское время режиссер, снявший немало фильмов, многие из которых вошли в сокровищницу отечественного кинематографа, неожиданно в своей последней ленте показал сатиру на православного архипастыря. Вывел его как пособника олигархов, бандитов и жуликов, мздоимца и лукавого краснобая. Так и хочется ответить: нет у нас таких архиереев, уважаемый деятель культуры! Откуда вы это взяли и под чью дудку пляшете? Возможно, что есть у нас иные батюшки, для которых человек, приехавший в церковь на роскошной иномарке, важнее, чем обычный прихожанин, приковылявший в храм Божий пешочком. В семье, как говорится, не без урода. Но искусство, как известно, должно основываться на типическом, а не на случайном и единичном. Надеюсь, что режиссер, о котором я веду речь, задумается над моими словами. Быть может, он даже придет в храм, примет таинство крещения и сменит свое языческое имя на православное. Ведь Церковь Христова взывает не только к верным своим чадам, но прежде всего к заблудшим овцам...
— Вот и пусть дальше взывает, — сердито проворчал Незримов. — Скройся с глаз, попяра! — И выключил телевизор, оборвав пастыря на полуслове.
— Эх, не дадут тебе теперь Госпремию, — вздохнула благочестивая Марта. — Этот Гундяев важная шишка, наверняка нажалуется Путину.
— Да так и так не дадут. Навалят почестей какому-нибудь Лунгину с кашей во рту. Или Рогожкину. За укрепление дружбы России и Финляндии на койке у саамки. Это же надо! Она сначала с одним трах-перетрах, зачала. Потом через недельку с другим, и тоже зачала. Так, уважаемые, только у собак бывает: сначала с одним кобельком, потом через несколько дней с другим, а потом сначала от одного щенки рождаются, а через несколько дней от другого.
— Правда? Я не знала. Как интересно! Ты серьезно?
Через пару недель после встречи Нового, 2003 года Эолу Федоровичу позвонили, и очень красивый мужской голос прожужжал ему в ухо:
— Эол Федорович, добрый день! Меня зовут Николай Иванович, фамилия Державин, я референт святейшего патриарха Алексия Второго.