Эолова Арфа — страница 34 из 183

— Я, товарищи, внимательнейшим образом просмотрел эту работу. Пересмотрел. Перепересмотрел. Делал выписки. Копался в архивах. И пришел к твердому выводу, что перед нами самая настоящая идеологическая диверсия, товарищи. Перед нами не режиссер Незримов, а незримый религиозный проповедник.

Худсовет зароптал, Незримов почувствовал, как по спине прополз огромный, мокрый и холодный язык, а Куроедов невозмутимо продолжал артобстрел:

— Кто такая Маргарита Тучкова, товарищи? В фильме она показана как основательница некой вдовьей обители. Казалось бы, безобидно. Но подкладочка у фильма гнилая. На самом деле Маргарита Тучкова основала на Бородинском поле Спасо-Бородинский монастырь, ныне, слава Богу, не действующий. Его закрыли в двадцать девятом году, переименовали в поселок Ворошилово, а ныне там машинно-тракторная станция. И Маргарита Тучкова стала монахиней, настоятельницей этого монастыря под именем мать Мария. Совершал ее монашеский постриг митрополит Филарет, один из главных представителей тогдашнего церковного мракобесия. Режиссер Незримов — матерый и хитрый конспиратор, он этого не показывает, понимая, что зрители, посмотрев фильм, так и так бросятся узнавать правду о Тучковой, и пойдет бродить смута религиозного, товарищи, содержания.

Худсовет внимательно посмотрел на Эола, стараясь разглядеть в нем матерого и хитрого конспиратора, а может быть, и врага.

— Разберем ленту по косточкам, — продолжил Куроедов, а в голове Эола уже стукнуло: «Людоедов ты!» — Или, в данном случае точнее сказать, по кадрам. Звучит песня «О, ангел мой суровый». Герой войны с Наполеоном обозначен не как герой, а как ангел. Ангелы, товарищи, в войнах не побеждают. Побеждают мужественные и самоотверженные люди. Когда героиня, ударенная первым мужем, падает, над ней висит икона Богородицы, с упреком взирающая на изверга. Зачем этот символ? В следующем же кадре, где Маргарита валяется в бреду, над ней снова икона Богородицы, но уже скорбящей. Далее: надо ли было обязательно показывать, как Маргарита и Александр выходят из храма после венчания под церковное пение, звучащее у них за спиной? Причем звучащее торжественно и красиво! Чем это не религиозная агитация? Перстень она ему вручает после того, как держала его у сердца во время всего венчания. Опять упор на церковную обрядовость. А дальше с тем же перстнем закручивается всякая мистика, чуждая здравому сознанию нормального человека. Когда прощаются с Тучковым, Нарышкин осеняет его крестным знамением. Уже всего перечисленного достаточно, чтобы признать факт религиозной диверсии. Далее совсем возмутительная сцена, в которой Маргарита пренебрежительно высказывается о женах декабристов. Мол, они в хороших условиях живут. Эдак можно бросить тень пренебрежения на всех наших революционеров, сгладить страдания, коим они подвергались в царских застенках.

Худсовет хмурился, усмехался, перемигивался. Эол чувствовал себя Гулливером среди великанов, когда того запихнули в дупло обглоданной кости. И скользко, и тесно, и не выберешься. А идеолог антирелигиозной кампании продолжал крыть:

— Сон Маргариты. Опять мистическая подоплека. И зачем столько крови на белой стене? Режиссеру дали цветную пленку, и он решил нас удивить цветом крови? Сон сбывается, перстень возвращается... И этому мистическому бреду должен верить наш доверчивый зритель? В фильме сплошные аристократы, как будто они вершили историю, а не наш народ. Лишь в одной сцене появляются рядовые солдаты, представители народной массы, но сцена эта куцая и мимолетная. Бородинское сражение показано как будто это пожар какой-то: сплошной дым, из него кто-то выскакивает, погибает, падает, снова дым. Это что, новаторство в осмыслении истории? Берите глубже, товарищи. Это намек, что в нашей истории все в дыму, ничего не разглядеть, где кто, какие процессы привели наш народ к победе социализма. Экспериментаторские выкрутасы, имеющие целью затуманить, задымить, задурманить зрительское восприятие.

Сквозь пелену, задымившую его сознание, Эол расслышал, как режиссер Мачарет шепнул режиссеру Столперу:

— А я думал, времена таких разносов прошли!

Людоедов продолжал рвать «Бородинский хлеб» на куски:

— Сцена с белым мраморным крестом вообще чуть ли не главная в фильме. Маргарита гладит и гладит крест, показывая свою любовь к христианству, мол, все идите и поклонитесь кресту. Особое внимание медали за двенадцатый год с изображением всевидящего ока, опять религиозная агитка. Зачем подчеркивать, что сын учился в Пажеском корпусе? Зачем подчеркивать, что он явился на Рождество? Вроде бы обнадеживает сцена, в которой Маргарита требует у Бога ответа, за что Он посылает ей несчастья. Но она не имеет смыслового продолжения, которое бы выводило на мысль, что Бога вообще нет. Как, к примеру, в фильме «Овод», где даже католический епископ восклицает: «Где ты, Бог? Нет Тебя!» И снова белый мраморный крест, да на него еще и лепестки роз летят, как пчелы на мед. Мол, нет, все равно идите ко кресту и спасетесь. Вот что нам хочет сказать режиссер.

Людоедов посмотрел, какое впечатление произвела его речь на худсовет, и явно остался доволен. Пора и закругляться.

— Можно было бы и на этом остановиться. Но не могу не подчеркнуть еще некоторых, казалось бы, мелочей. Мать Маргариты напевает: «Вашей милости письмо-с». Я выяснил: это из весьма скабрезной песни, включающей в себя матерные слова, товарищи.

Худсовет засмеялся.

— Смешно? Это, товарищи, не смешно. В своем первом фильме Незримов пытался нас поссорить с Финляндией. Сейчас, слава Богу, у нас с этой страной хорошие отношения, а Финская война признана ошибкой и преступлением сталинской политики. Но режиссеру почему-то покоя не дает эта Финляндия. Опять он подчеркивает, что генерала Тучкова отправили воевать в Финляндию и он там доблестно сражался. Маленькая, но незримая диверсия со стороны гражданина Незримова. И про бородинский хлеб я узнавал. Легенда о том, что его впервые стали выпекать монахини Спасо-Бородинского монастыря, ничем не подтверждается. Это опять агитка в пользу Церкви. Рецептура бородинского хлеба была впервые разработана в 1933 году Московским трестом хлебопечения. И это, наравне с мраморным крестом, ставит окончательный крест на фильме режиссера Незримова. Предлагаю... Прошу потише, товарищи... Предлагаю признать фильм «Бородинский хлеб» идеологически вредным, пленку с фильмом смыть, а режиссера...

Тут он запнулся, видимо, выбирая меру пресечения, и у Эола само собой выстрелило:

— Расстрелять!

В худсовете некоторые заржали, другие возмутились, зашипели.

— Ему все шуточки! — оскалился Людоедов. — Товарищ Незримов, может, вы хотите что-то ответить?

— Да, хочу. — потомок богов встал и вышел к трибуне. — Не имею права молчать. Прежде всего, мне дико все это слышать, поскольку я являюсь убежденным атеистом. Считаю, что Бога нет. А если Он и есть, то Ему на нас глубоко наплевать.

Снова смешок в худсовете и ехидная усмешка Людоедова:

— Так есть или нету? Вы сказали: «Если Он и есть».

— Если, — ответил Эол. — Ему виднее, есть Он или нет Его. В отношении всей символики — она соответствует реалиям. Не будете же вы доказывать, что в те времена на могилах ставили не кресты, а пирамидки с пятиконечной звездой. И иконы присутствовали в домах. Про сон Маргариты много написано. Это правда.

— Это миф!

— Простите, Владимир Алексеевич, я вас не перебивал. Мистическая экзальтация людей девятнадцатого века хорошо известна, и Маргарита была ей подвержена. То, что я не показал ее монахиней, так в противном случае это была бы уж и впрямь агитация. Религиозная. Что еще там?.. К Финляндии в целом у меня дружеское отношение, просто мой дядька там воевал. Строчка из песни... Должно же быть хоть что-нибудь смешное даже в таком трагическом фильме. У вас одни сведения, а у меня другие, я вам предоставлю письменные свидетельства о том, что в Спасо-Бородинском монастыре выпекали хлеб по рецептуре Маргариты Тучковой, полностью аналогичный нынешнему бородинскому. А в отношении всяких религиозных намеков... Вот вы, Владимир Алексеевич, сами в течение своей речи несколько раз сказали: «Слава Богу». Это как понимать? Как восхваление верховного божества?

— Я?! — вскинул брови Людоедов и вдруг почему-то заволновался. — Этого быть не может. Я, слава Богу, таких слов в своем лексиконе не использую.

Тут уж все дружно рассмеялись, главный обвинитель покраснел, спохватившись, что ляпнул смешное и глупое, и обстановка несколько разрядилась. После такой бомбежки со стороны высокопоставленного чиновника члены худсовета поняли, что если полностью поддержать, то вернутся те времена, когда гвоздили за все подряд и во всем видели идеологическую диверсию. А потому старались не столько критиковать фильм, сколько защищать его. Конечно не все, а которые посмелее — и Агранович, и Столпер, и Мачарет, и Герасимов, и даже Пырьев.

В итоге Незримову было предложено взять в руки ножницы и вырезать некоторое количество кадров, а следующий худсовет по фильму назначили на середину октября. Его робкий возглас о том, что юбилей Бородинской битвы к тому времени уже пройдет, получил звонкую пощечину от Пырьева:

— Ничего страшного, у нас снова на экранах идет фильм Видора, и все довольны, собирает кассу. И «Гусарская баллада» скоро выйдет на экраны.

— Упырьев! Упырьев! — скрежетал зубами Незримов, вырезая все кадры, где есть иконы, где люди крестятся, с болью в сердце — где лепестки роз летят на беломраморный крест, даже где звучит слово «Финляндия», с которой вместе не так давно Птушко снял фильм «Сампо» по карело-финскому эпосу.

Торжества на Бородинском поле назначили не на 8 сентября, а почему-то на 18 октября, и Эол писал заявления, умолял перенести худсовет хотя бы на начало октября, чтобы можно было устроить премьерный показ там, на Бородинском поле, и это было бы так красиво, но его просьбы растворялись в небытие, как вырезанные кадры.

За время, прошедшее после выхода «Не ждали», советское кино пополнилось многими выдающимися лентами: выплыли на экраны «Алые паруса» Птушко, «Евдокия» Лиозновой, «Друг мой Колька» Митты и Салтыкова, «Чистое небо» Чухрая, «Полосатый рейс» Фетина, «Мир входящему» Алова и Наумова, «Человек-амфибия» Чеботарёва и Казанского, «За двумя зайцами» Иванова, «Пёс Барбос» и «Самогонщики» Гайдая, «Карьера Димы Горина» Довлатяна и Мирского. В марте 1962 года, покуда на «Мосфильме» шли павильонные съемки «Бородинского хлеба», состоялись премьеры «Девяти дней одного года» Ромма, «Девчат» Чулюкина, «Когда деревья были большими» Кулиджанова, и у всех фурор, бешеный успех, касса. Мог ли Эол представить себе десять лет назад, что Лёвка Кулиджанов прославится больше его? А у Лёвки уже шесть фильмов, из них три с огромным успехом.