Эола настолько потрясла эта история, что он даже собирался поехать в Ческе-Каменице, город, в больнице которого лежала Весна. Казалось, ее падение как-то связано с его замыслами «летучего» кино, пока еще весьма туманными, а Арфа даже приревновала его к Весне:
— Мне вообще-то тогда не понравилось, как ты сказал, что я хотела выйти замуж за известного режиссера — и нате вам. Я вообще не думала об этом, ты сам на меня вышел со своим единственным цветочком.
— Это ты на меня вышла со своим чарующим голосом!
— Я? Здрасьте!
— Включаю радио, а она там мурлыкает.
— Ничего я не мурлыкаю. Если хочешь, можешь поезжать к своей спящей царевне. Поцелуешь, она и выйдет из комы.
— А что, это идея.
— И-де-я?! Ах ты мерзавец!
Их ссоры пока что оставались не просто короткометражками, а сорокасекундками, как первые люмьеровские «Завтрак младенца» или «Политый поливальщик», после слов «Le fin» следовали поцелуи, чаще всего с обильными продолжениями.
Выйдя из комы, Весна Вулович первым делом попросила закурить. Эола это привело в восторг, а Арфа сердито рассказала анекдот, как один мужик заказывал в ресторане себе обед, когда на него свалилась люстра, и, выйдя через несколько месяцев из комы, он прежде всего произнес: «А к кофе обязательно эклерчик». Увы, рассказать, что с ней произошло, стюардесса не могла, помнила лишь, как шла по салону самолета, собираясь вскоре покурить с другой бортпроводницей, а дальше — сплошное ничто.
— Ты пойми, мне важно знать, как она падала. Я надеялся, чем черт не шутит, вдруг в ней ненадолго открылось умение летать, — говорил Незримов, когда они направлялись в «Россию» на премьеру «Страшного портрета».
— И крылышки выросли, — бурчала Незримова. — Сейчас придем, а она и прилетит к тебе: бери меня, я твоя!
Мысли о новом фильме заботили режиссера больше, чем волнение о премьере, и он даже как-то не особо удивился, когда после просмотра «Портрета» зрительный зал ответил рукоплесканиями. Не бешеными, но довольно дружными. Выйдя на сцену, Незримов что-то говорил, но запомнилось лишь то, что он сказал о своей жене:
— Своим новым успехом я обязан женщине, которую люблю больше жизни и которую вы все знаете по радиопередачам и по роли в моем фильме «Голод». Но мало кто знает, что она умеет летать, и я прошу ее взлететь со своего кресла и прилететь ко мне сюда, на сцену.
Арфа, смеясь и краснея, вышла из зала, поднялась на сцену, помахивая руками, словно крылышками, и тотчас оказалась в целой клумбе цветочных букетов. На банкете первым тостом Эол Федорович предложил помянуть Николая Васильевича, скончавшегося двести двадцать лет назад:
— Он прожил ровно столько, сколько мне исполнится в этом году. Но за свою короткую жизнь написал столько, что хватило не только Птушко, Роу и Траубергу, а и мне, грешному.
Поднапившийся коротышка Марк Донской похвастался, что его берут в жюри Каннского.
— Так что, — хлопнул он по плечу Незримова, — считай, Коздолевский, что ветка у тебя в кармане!
На что Тарковский в своей обычной манере подмигнул Незримову:
— Даже не мечтай, негр, Канны в этом году возьмет мой «Солярис».
— А почему он тебя Коздолевским назвал? — удивилась Арфа.
— Да он вообще с приветом, всех Коздолевскими называет, — засмеялся Эол.
Череда увеселений, последовавших за премьерой «Портрета», плавно дотекла до дня рождения Марты Валерьевны, и отметили его скромно, вдвоем, потому что уже не хотелось ни шампанских, ни коньяков, ни вин, ни закусок, ни пирожных, ни людей, ни разговоров, гуляли по весенним улицам поселка, целовались на весеннем ветру, а окоченев, дома у камина пили горячий глинтвейн и наслаждались тишиной.
На другой день, 14 марта 1972 года, самолет «Каравелла» вылетел из Коломбо в Копенгаген и разбился над Арабскими Эмиратами, не долетев до Дубая. Датчане, норвежцы, шведы, финны и немцы в количестве 112 человек все погибли. Не нашлось летучих среди скандинавов.
А режиссера Незримова, вышедшего живым и невредимым из почти двухнедельных возлияний, осенило, что надо делать: летать! Записаться в кружки планеристов и парашютистов. Пока сам не полетаешь, не поймешь, чего же тебе хочется от нового фильма.
— Вот здорово! Ветерок, я тоже хочу! И давай больше никогда-никогда не ссориться!
Последняя ссора произошла из-за очередного шедевра чешской писательницы, подкинувшей свое новое произведение в их дачный почтовый ящик. Сюжет прост: некий еще вполне не старый, женатый кинорежиссер тайно трахается с одной достаточно престарелой, но все еще весьма известной всей стране кинодивой, у которой муж тоже режиссер, и весьма прославленный. Предлагаемая кульминация: жена и муж двух этих любовников встречаются и совершают облаву на дачу, где негодяй и мерзавка встретились для очередной случки.
— Ты должен, наконец, как-то пресечь это свинство! — негодовала Марта Валерьевна. — Долго еще она будет нашим раздражителем? Откуда она вообще взяла, что ты с Орловой трали-вали?
— Полагаю, просто потому, что наши дачи неподалеку друг от друга. А что я могу сделать с этой дурой?
— Не знаю. Ты мужик или не мужик?
— Наконец я дождался этой пошлой фразы, сопровождающей все пошлые ссоры!
— Значит, я пошлячка, по-твоему? Спасибо!
И пошло-поехало. На сей раз метраж ссоры перерос первые опыты Люмьеров и достиг мельесовского «Замка дьявола» с его тремя с половиной минутами.
А вот ворошиловградский летчик Шовкунов ссорился с женой постоянно и очень подолгу, бил свою супругу, она отвечала ему тумаками, так что нередко обоим приходилось выходить на работу либо в темных очках, либо с заклеенным пластырем лбом или щекой. 27 марта 1972 года Шовкунов вылетел с аэродрома на кукурузнике, подлетел к своему дому и через окно точно попал в собственную квартиру на третьем этаже. К счастью, ни жены, ни сына дома не оказалось, и летчик погиб в гордом одиночестве, изрядно подпортив жилье соседям.
— Вот это придурок! Полный придурок! — негодовал Эол Федорович. — Так глупо использовать величайшее изобретение человечества!
— Что-то, едва мы собрались летать, там и сям авиакатастрофы, — задумчиво отозвалась Марта Валерьевна.
— Думаю, не чаще, чем обычно, — махнул рукой муж.
К тому времени он уже знал, что такое термики и как выглядят кучевые облака, наиболее благоприятные для полетов на планере: белые барашки с темными животиками, предполагающие наличие легкого ветра и восходящих потоков теплого воздуха.
В день ворошиловградского тарана Эол и Арфа ходили смотреть «Седьмое небо». Эдик Бочаров тоже окончил режиссерский у Герасимова и Макаровой, но великих фильмов не снял, что-то там в «Фитиле», «Какое оно, море?», где Шукшин познакомился с Федосеевой, советско-японскую муру «Маленький беглец», но само название «Седьмое небо» привлекло Незримова, да и в главных ролях его давние друзья, ставшие недругами, — Рыбников и Ларионова. Кино сильно разочаровало: «Седьмое небо» оказалось рестораном на Останкинской башне; фильм слабый, а главное, Рыбников из прежнего удалого парня в «Весне на Заречной улице», «Высоте», «Девушке без адреса», «Нормандии — Неман», «Девчат» и «Им покоряется небо» превратился в какого-то неуверенного в себе, не обласканного, жалкого, будто его только что отругали и отругают еще. А Ларионова сыграла стерву, почитающую себя пупом земли, властную, строгую, это она ругает и будет еще ругать.
— Бедный Коля, — сокрушался Незримов. — Видно, совсем хреново ему с Аллой на шее. — И он подробно рассказал жене историю Николая, закончив: — Мы с ним ровесники, а он выглядит будто за полтинник перевалило. Думал, может, повидаться, помириться, а теперь не хочу.
— Мама моя была в него влюблена, — засмеялась Арфа. — Вот бы его и ее к нам в гости зазвать. Но раз не хочешь с ним мириться, не надо.
Весь апрель Незримовы по выходным ездили в Тушино, в аэроклуб имени Чкалова, осваивали азы планеризма и парашютизма, и в день одиннадцатилетия полета Гагарина впервые прыгнули с парашютом, приземлившись благополучно в поле возле Ясных Горок, в пятистах шагах друг от друга, обнялись и расцеловались, а Арфа даже в первые два часа умудрилась скрывать, что подвернула лодыжку. Потом две недели хромала. А на майские праздники они полетели в Крым, где над легендарным хребтом Узун-Сырт висели лентикулярные облака, дивные белоснежные слоеные торты, редчайшее счастье: значит, в атмосфере ходят обильные горизонтальные потоки воздуха.
— Ведь ты бог ветра, вот они тебе и покоряются!
Ждать, что лентикулярное чудо продлится много дней, глупо, и уже первого мая они по очереди, сперва Эол, потом Арфа, совершили свои первые полеты над коктебельскими просторами в двухместном планере, пока еще в качестве пассажиров, пилотом у них оказался молодой веселый литовец с удивительным отчеством — Сабецкис Витаутас Гвидонович. А мама у вас часом не Царевна Лебедь? Она самая. Арфу полет привел в дикий восторг, но вот Эол чувствовал себя разочарованным: сидишь три часа в тесной кабинке, не спорю, красиво все вокруг, что внизу, что вверху, но никакого ощущения свободы полета, как если бы сам по себе парил в небесах.
4 мая 1972 года аэрофлотовский Як-40 попал под сильный пресс нисходящего воздуха и разбился неподалеку от Братска, погибли четырнадцать пассажиров и четыре члена экипажа. В этот день под руководством Гвидоновича Незримовы совершили свои четвертые по счету «планерки», как наименовал эти полеты Эол. Его бесило, что для первого самостоятельного вылета следует пятьдесят раз подняться и приземлиться «на поводке», когда за рулем другой дядя, а ты в очередной раз выслушиваешь его наставления и отвечаешь на вопросы, как первоклассник. Он уже собрался плюнуть на все это, поскольку для его кино планерки не давали того, чего он ожидал, как вдруг среди планеристов зазвучали таинственные заклинания: «Рагалло», «Гохман», «Рагалло», «Гохман», «Рагалло», «Миша Гохман». Миша — уже что-то понятное. И вот Незримовых знакомят с этим Мишей, и оказывается, он прибыл сюда со своим крылом Рогалло, чтобы показать, как оно летает. И вот он уже разбегается и летит с вершин Узун-Сырта, парит в небе, как птица, то опускаясь, то вновь взмывая вверх, поймав новый восходящий поток теплого воздуха. Оказывается, то, на чем он летает, называется крылом Рогалло, а еще — дельтапланом. Но как он будет приземляться? Ведь разобьется же! Но нет, смелый советский Икар плавно снизился и, коснувшись ногами земли, побежал, побежал по ровному полю. Ведь это уже почти то, что нужно потомку богов!