– полноте, завершению – в данном смысле не только весьма оправдано, но и присуще человеку с рождения как свойство, обеспечивающее цивилизацию одним из ее самых мощных корней. Данное стремление настолько сильно, что превращается в настоящую страсть, подчиняющую себе все вокруг. Хотя так или иначе стремиться к совершенству вполне естественно, архетип реализует себя в полноте, а это совсем иного рода. Там, где архетип доминирует, полнота (завершенность) навязывается нам вопреки всем нашим сознательным стремлениям, в соответствии с архаической природой архетипа. Индивид может стремиться к совершенству («Итак, будьте совершенны [], как совершенен Отец ваш небесный»[118]), но вынужден страдать от противоположности своим намерениям ради полноты. «Итак, я нахожу закон, что, когда хочу делать доброе, прилежит мне злое»[119].
124 Образ Христа отлично согласуется с данной ситуацией: Христос – совершенный человек, подвергшийся распятию. Вряд ли можно измыслить иной, более соответствующий истине образ, отражающий цели этических устремлений. В любом случае трансцендентальная идея самости, служащая в психологии рабочей гипотезой, никогда не сравнится с этим образом, поскольку она, хотя и является символом, лишена характера богооткровенного исторического события. Подобно связанным с ней восточным идеям атмана и дао, идея самости (по крайней мере, отчасти) есть продукт познания, основанный не на вере и не на метафизических рассуждениях, а на опыте, подсказывающем, что при определенных условиях бессознательное спонтанно порождает архетипический символ целостности. Отсюда мы обязаны заключить, что некий подобный архетип встречается повсеместно и наделен определенной нуминозностью. В пользу этого вывода говорят не только многочисленные исторические свидетельства, но и современный клинический материал[120]. Эти наивные и абсолютно не зависящие от какого-либо влияния графические репрезентации символа показывают, что он наделен центральным и высшим значением именно потому, что обозначает соединение противоположностей. Естественно, такого рода соединение может быть понято лишь как парадокс, ибо союз противоположностей может мыслиться не иначе как их взаимное уничтожение. Парадоксальность характерна для всех трасцендентальных ситуаций, поскольку только она дает адекватное выражение их не поддающейся описанию природе.
125 Там, где господствует архетип самости, неизбежным психологическим следствием является состояние конфликта, наглядно представленное христианским символом Распятия – то острое состояние неискупленности, которое прекращается лишь со словами «consummatum est». Признание архетипа, таким образом, ни в коем случае не обходит христианское таинство; скорее, оно принудительно создает психологические предусловия, без которых «искупление» будет выглядеть бессмысленным. «Искупление» не означает, что с плеч человека снимается бремя, которое он никогда не собирался на себя взваливать. Лишь «завершенный» человек знает, насколько человек невыносим для себя самого. Насколько я вижу, с христианской точки зрения нельзя выдвинуть никаких серьезных возражений против человека, взявшего на себя задачу индивидуации, возложенную на нас природой, и осознания нашей целостности или полноты (завершенности) как личное обязательство. Если человек делает это сознательно и намеренно, то сможет избежать всех неприятных последствий подавления индивидуации. Другими словами, если он добровольно принимает на себя бремя полноты, он не обнаружит, что она «происходит» с ним против его воли и в негативной форме. Иначе говоря, если уж кому-то суждено спуститься в глубокую яму, лучше сделать это со всеми необходимыми предосторожностями, а не падать в нее спиной.
126 Непримиримая природа противоположностей в христианской психологии обусловлена их моральной акцентуацией. Данная акцентуация кажется нам естественной, однако с исторической точки зрения таково наследие Ветхого Завета с его акцентом на правоте в глазах закона. Подобное влияние отсутствует на Востоке, в философских религиях Индии и Китая. Не останавливаясь на том, соответствует ли это обострение противоположностей более высокой степени истинности, я просто выражаю надежду, что нынешняя ситуация в мире будет рассматриваться в свете психологического правила, упомянутого выше. Сегодня человечество, как никогда раньше, расколото на две явно непримиримые половины. Психологическое правило гласит: если внутренняя ситуация не осознается, она реализуется вовне, как судьба. Иными словами, если индивид остается неразделенным и не осознает свои внутренние противоречия, мир вынужден разыграть конфликт вовне и раскалывается на две противоположные половины.
VI. Знак Рыб
127 Фигура Христа не так проста и недвусмысленна, как хотелось бы. Здесь я имею в виду не огромные трудности, вытекающие из сравнения синоптического Христа и Иоаннова Христа, а тот примечательный факт, что в герменевтических письменах Отцов Церкви, восходящих к временам раннего христианства, Христу присущ ряд символов или «аллегорий», общих с дьяволом. В их числе я бы упомянул льва, змею (coluber, «гадюку»), птицу (дьявол = ночная птица), ворону (Христос = nycticorax, ночная цапля), орла и рыбу. Также следует отметить, что Люцифер, Утренняя Звезда, обозначает как дьявола, так и Христа[121]. Помимо змеи, рыба – одна из древнейших аллегорий. Сегодня мы бы предпочли называть их символами, поскольку эти синонимы всегда содержат нечто большее, нежели простые аллегории; особенно это очевидно в случае символа рыбы. Едва ли была просто анаграмматической аббревиатурой [122]; скорее, это – символическое обозначение чего-то гораздо более сложного. (Как я неоднократно указывал в других своих работах, я не рассматриваю символ как аллегорию или знак, но понимаю его в его прямом значении как наилучший способ описания и формулирования объекта, который не может быть познан полностью. Именно в этом смысле система основополагающих догматов вероучения называется «symbolum» – символ веры, кредо.) Порядок слов производит впечатление, что они имеют своей целью объяснить уже существующее и широко распространенное «Ichthys»[123] – так, символ рыбы, особенно на Ближнем и Среднем Востоке, имеет долгую и богатую предысторию: от вавилонского рыбоподобного бога Оанна и его жрецов, которые облачались в рыбью кожу, до священных рыбных трапез в культе финикийской богини Деркето-Атаргатис и неясностей в эпитафии Аверкия[124]. Данный символ варьирует от рыбы-спасительницы Ману в далекой Индии до евхаристического рыбного празднества «фракийских всадников» в Римской империи[125]. Для наших целей едва ли необходимо углубляться в этот обширный материал. Как показал Дельгер и другие исследователи, в рамках первоначального, сугубо христианского мира идей имеется немало причин для возникновения символики рыбы. Достаточно упомянуть возрождение в купели, где принимающий крещение плавает, как рыба[126].
128 Ввиду столь широкой распространенности символа рыбы, его появление в определенном месте или в определенный момент мировой истории отнюдь не удивительно. Тем не менее внезапная активация данного символа и его отождествление с Христом уже на ранних стадиях существования Церкви заставляют предполагать наличие второго источника. Данный источник – астрология, к которой первым привлек внимание Фридрих Мюнтер[127]. Альфред Джеремиас[128] придерживается аналогичной точки зрения и упоминает, что в еврейском комментарии к Даниилу, написанном в XIV веке, пришествие Мессии ожидалось под знаком Рыб. В более поздней своей публикации[129] Мюнтер относит данный комментарий к Дону Ицхаку Абарбанелю, родившемуся в Лиссабоне в 1437 г. и умершему в Венеции в 1508 г.[130]. В комментарии говорится, что Дом Рыб () – дом справедливости и сияющего великолепия (в ). Далее сообщается, что в anno mundi 2365[131] произошло великое соединение Сатурна () и Юпитера () в знаке Рыб[132]. Эти две великие планеты, утверждает автор комментария, наиболее важны для судьбы мира в целом и судьбы еврейского народа в особенности. Соединение произошло за три года до рождения Моисея. (Это, разумеется, легенда.) Абарбанель ожидает прихода Мессии в момент соединения Юпитера и Сатурна в знаке Рыб. Он не первый выразил подобные ожидания. Мы обнаруживаем схожие заявления четырьмя веками ранее; так, считается, что Авраам бен-Хия (умер приблизительно в 1136 г.) полагал, что Мессию следует ожидать в 1464 году, во время великого соединения в знаке Рыб; то же сообщается и о Соломоне ибн-Гебироле (1020–1070 гг.)[133]. Данные астрологические представления вполне понятны, если учесть, что Сатурн – звезда Израиля, а Юпитер означает «царь» (справедливости). В число территорий, управляемых Рыбами – домом Юпитера – входят Месопотамия, Бактрия, Красное море и Палестина[134]. Сатурн упоминается в Книге пророка Амоса (5:26) как «звезда бога вашего»[135]. Иаков Серугский (ум. в 521 г.) говорит, что израильтяне поклонялись Сатурну. Сабеи называли его «богом иуде