ганизм лишается своих корней, он утрачивает связь с основами своего существования и неизбежно должен погибнуть. Когда такое случается, анамнез истоков становится вопросом жизни или смерти.
280 Мифы и сказки дают выражение бессознательным процессам; их многократное повторение заставляет эти процессы снова оживать и всплывать в памяти, благодаря чему восстанавливается связь между сознанием и бессознательным. Психиатрам хорошо известно, чем чревато разделение двух половин психики. Оно знакомо им как диссоциация личности, корень всех неврозов: сознание устремляется направо, бессознательное – налево. Поскольку противоположности никогда не объединяются на своем уровне (tertium non datur!), всегда требуется некое супраординатное «третье», в котором обе части могут соединиться. Если символ возникает как из сознания, так и из бессознательного, он способен их объединить, примиряя концептуальную полярность посредством своей формы, а эмоциональную – посредством своей нуминозности.
281 По этой причине древние часто сравнивали символ с водой, как, например, в случае дао, соединяющего в себе инь и ян. Дао – «дух долины», извилистое русло реки. Symbolum Церкви – aqua doctrinae, соответствующая чудодейственной «божественной» воде алхимии, чей двойственный аспект представлен Меркурием. Исцеляющие и обновляющие свойства этой символической воды – будь то дао, крестильная вода или же эликсир – указывают на терапевтический характер исходных мифологических предпосылок, из которых происходит данная идея. Врачи, разбиравшиеся в алхимии, давно обнаружили, что их arcanum исцеляет болезни не только тела, но и души. Аналогичным образом современная психотерапия знает, что, хотя есть много промежуточных решений, в основании всякого невроза лежит моральная проблема противоположностей, которая не может быть решена рационально; здесь требуется некое супраординатное третье, символ, выражающий обе стороны. Такова была «veritas» (Дорн) или «theoria» (Парацельс), к которым в прошлом стремились врачи и алхимики; при этом последнее было невозможно без интеграции христианского откровения в их мир идей. Они продолжали дело гностиков (большинство которых были не столько еретиками, сколько теологами) и Отцов Церкви в новую эпоху, инстинктивно понимая, что новое вино не следует разливать в старые мехи и что как змея периодически меняет кожу, так и старый миф с каждой новой эрой нуждается в новом облачении, дабы он не утратил своего терапевтического эффекта.
282 Проблемы, которые ставит перед современными врачами и психологами интеграция бессознательного, разрешимы исключительно в направлениях, намеченных историей, при этом итогом будет новая ассимиляция традиционного мифа. Это, однако, предполагает непрерывность исторического развития. Естественно, текущая тенденция уничтожать всякую традицию или делать ее бессознательной способна прервать нормальный процесс развития на несколько столетий и заменить его периодом варварства. Там, где превалирует марксистская утопия, это уже произошло. Но и преимущественно научное и техническое образование, ставшее в наши дни нормой, тоже может вызывать духовную регрессию и заметное увеличение психической диссоциации. Одной гигиены и благосостояния недостаточно, чтобы человек оставался здоров, иначе самыми здоровыми были бы самые просвещенные и зажиточные. Впрочем, в отношении неврозов это не так, даже наоборот. Утрата корней и отсутствие традиций невротизируют массы и подготавливают их к коллективной истерии. Коллективная истерия требует коллективной терапии, состоящей в ограничении свободы и терроре. Там, где властвует рационалистический материализм, государства склонны превращаться не столько в тюрьмы, сколько в сумасшедшие дома.
283 Выше я попытался обрисовать тип психической матрицы, в которую ассимилировалась фигура Христа на протяжении столетий. Если бы между фигурой Спасителя и определенными содержаниями бессознательного не существовало некоего сродства – магнит! – человеческий разум никогда не смог бы воспринять свет, сияющий во Христе, и столь страстно за него держаться. Связующее звено здесь – архетип Богочеловека, который, с одной стороны, стал исторической реальностью в Христе, а с другой – присутствуя вечно, властвует над душой в форме супраординатной целокупности, самости. Богочеловек, подобно жрецу в видении Зосимы, есть , не только «Господь духов», но и «Господь над (злыми) духами», что является одним из существенных значений христианского Kyrios[516].
284 Неканонический символ рыбы ввел нас в эту психическую матрицу и, тем самым, в царство опыта, где непознаваемые архетипы становятся живыми, бесконечно меняя имена и обличия и раскрывая свое скрытое ядро посредством непрерывного движения вокруг него. Lapis, означающий Бога, ставшего человеком, или человека, ставшего Богом, «имеет тысячу имен». Это не Христос; Христом догма называет его параллель в царстве субъективности. Алхимия дает нам в lapis конкретное представление о том, что значит Христос в сфере субъективного опыта, в каких обманчивых или, напротив, поучительных обличиях может быть пережито его реальное присутствие в своей трансцендентной невыразимости. То же самое можно продемонстрировать и в психологии современного индивида, как я попытался сделать во второй части своей «Психологии и алхимии»[517]. Разве что это будет более сложная задача, которая потребует многочисленных подробностей и массы личных биографических данных, которыми можно заполнить тома. Подобное предприятие мне не по силам. Посему я вынужден удовольствоваться тем, что заложил некоторые исторические и концептуальные основы для такой работы в будущем.
285 В заключение мне хотелось бы еще раз подчеркнуть, что символ рыбы представляет собой спонтанную ассимиляцию евангельской фигуры Христа и, следовательно, симптом, показывающий нам, каким образом и с каким значением данный символ был ассимилирован бессознательным. В этом отношении крайне характерна патристическая аллегория ловли Левиафана (с Крестом в качестве крючка и Распятым в качестве наживки): содержание (рыба) бессознательного (море) было поймано и прикрепилось к фигуре Христа. Отсюда используемое святым Августином выражение «de profundo levatus» (поднятый из глубин). Оно истинно по отношению к рыбе; но к Христу? Образ рыбы появился из глубин бессознательного как эквивалент исторической фигуры Христа, и если к Христу обращались «Ichthys», это имя относилось к тому, что вышло из глубин. Символ рыбы, таким образом, есть мост между историческим Христом и психической природой человека, в которой обитает архетип Спасителя. Именно так Христос стал внутренним опытом, «Христом внутри нас».
286 Как я показал, алхимическая символика рыбы ведет непосредственно к lapis, к salvator, servator и deus terrenus; то есть, психологически, к самости. Ныне мы имеем новый символ вместо рыбы: психологическое понятие человеческой целостности. Самость обозначает Бога в той степени, в какой рыба есть Христос. Это нечто соответственное, внутренний опыт, ассимиляция Христа в психическую матрицу, новое проявление божественного Сына – уже не в териоморфной форме, но в виде концептуального или «философского» символа. По сравнению с немой и бессознательной рыбой, это большой шаг вперед в сознательном развитии[518].
XIII. Гностические символы самости
1
287 Поскольку всякое познание сродни узнаванию и признанию, не следует удивляться, что описанное мной как постепенный процесс развития уже было предвосхищено в начале нашей эры. Мы встречаемся с этими образами и идеями в гностицизме, которому теперь должны уделить внимание; ибо гностицизм был прежде всего продуктом культурной ассимиляции и, следовательно, представляет особый интерес с точки зрения прояснения и определения содержаний, констеллированных благодаря пророчествам о Спасителе и его появлению в истории, а также синхроничности архетипа[519].
288 В «Elenchos» Ипполита притяжение между магнитом и железом упоминается, если я не ошибаюсь, трижды. Впервые оно появляется в доктрине наасенов, учивших, что четыре реки Рая соответствуют глазу, уху, обонянию и устам. Уста, сквозь которые исходит молитва и входит пища, соответствуют четвертой реке – Евфрату. Хорошо известное значение «четвертого» помогает объяснить связь с «целостным» человеком: четвертый элемент всегда превращает триаду в целокупность. Текст гласит: «Это вода, которая над твердью[520], о которой, по их словам, Спаситель сказал: “Если бы ты знал, кто просит, то сам просил бы у него, и Он дал бы тебе выпить воду живую”[521]. К этой воде приходит каждая из природ, дабы выбрать свою субстанцию, и от этой воды приходит к каждой природе то, что ей подобает, более чем железо – Гераклову камню»[522] и т. д.
289 Как свидетельствует ссылка на Ин., 4:10, чудесная вода Евфрата обладает свойствами aqua doctrinae, которая восполняет всякую природу в ее индивидуальности и, таким образом, делает цельным и человека. Она наделяет его своего рода магнетической силой, с помощью которой тот может притянуть и интегрировать то, что ему принадлежит. Доктрина наасенов представляет собой идеальную параллель обсуждавшимся выше алхимическим соображениям: доктрина – это магнит, делающий возможной интеграцию человека, как и lapis.
290 В доктрине ператов появляется так много аналогичных идей, что Ипполит даже использует те же метафоры. Никто, говорят нам, не может быть спасен без Сына: