[673]. В «Novum lumen» она – дух и огонь, жизнь тайной субстанции, подобная искре[674]. Такое понимание точки более или менее совпадает с представлениями гностиков.
346 На основании приведенных цитат мы видим, как Христос был ассимилирован в символы, также означавшие Царство Божье, например горчичное зерно, спрятанное сокровище и драгоценную жемчужину. Он и его царство имеют одинаковое значение. Такое растворение личности Христа всегда вызывало возражения, однако при этом не осознавалось, что оно в то же время отражает ассимиляцию и интеграцию Христа в человеческую психику[675]. Результат виден в росте человеческой личности и развитии сознательности. Данные специфические достижения в наш антихристианский век находятся под большой угрозой, исходящей не только от социополитических иллюзорных систем, но и, прежде всего, от рационалистического высокомерия, отрывающего наше сознание от его трансцендентных корней и ставящего перед ним имманентные цели.
XIV. Структура и динамика самости
1
347 Примеров, приведенных в предыдущей главе, должно быть достаточно для описания прогрессирующей ассимиляции и амплификации архетипа, лежащего в основе эго-сознания. Вместо того чтобы без необходимости увеличивать их число, я попытаюсь резюмировать их так, чтобы в результате получить общую картину. Из различных намеков, оброненных Ипполитом, очевидно, что многие из гностиков были хорошими психологами. Так, он приводит их высказывания о том, что «душу нелегко отыскать и постичь»[676] и что не менее трудно познание целого человека: «ибо познание человека есть начало целостности (), но познание Бога есть совершенная целостность ()». Климент Александрийский говорит в «Педагоге» (III, 1): «Прекраснейшей и важнейшей из всех наук несомненно является самопознание. Потому что кто сам себя знает, тот дойдет до познания и Бога». Моноим пишет в письме к Феофрасту: «Ищи его, исходя из себя, и узнай, кто завладевает всем в тебе, говоря: мой бог, мой дух, мое разумение, моя душа, мое тело; узнай, откуда приходят горе и радость, и любовь и ненависть, и невольное бодрствование, и невольный сон, и невольный гнев, и невольная влюбленность. Ежели ты вблизи изучишь все это, то найдешь Его в себе, – Единого и Многого, подобного той малой точке [], ибо в себе ты найдешь начальную точку перехода и избавления своего»[677].
348 Читая этот текст, нельзя не вспомнить индийское представление о самости как брахмане и атмане, например в «Кена упанишаде»: «Кем движимый и побуждаемый летит разум? Кем вызванное к жизни возникает первое дыхание? Кем движима эта речь, (которую) произносят? Какой бог воззвал к жизни глаз и ухо? Оставив то, что (является) ухом уха, разумом разума, речью речи… мудрые становятся бессмертными… Что невыразимо речью, чем выражается речь… что не мыслится разумом, чем мыслит разум – знай: то и есть Брахман»[678].
349 В «Брихадараньяка упанишаде» (раздел «Яджнавалкья») дано косвенное определение: «Тот, кто, находясь во всех существах, отличен от всех существ, кого все существа не знают, чье тело – все существа, кто изнутри правит всеми существами, – это твой Атман, внутренний правитель, бессмертный… Нет другого, кто видит, кроме него; нет другого, кто слышит, кроме него; нет другого, кто мыслит, кроме него; нет другого, кто познает, кроме него. Это – твой Атман, внутренний правитель, бессмертный. Все остальное подвержено страданию»[679].
350 В индийских влияниях у Моноима, которого называли «арабом», нет ничего невозможного. Его утверждение важно, ибо оно показывает, что уже во II веке[680] эго считалось экспонентом всеобъемлющей целокупности, самости, – мысль, с которой даже в наши дни знакомы далеко не все психологи. Подобные прозрения на Ближнем Востоке и в Индии – продукт интенсивных интроспективных наблюдений, которые могут быть только психологическими. Гносис, несомненно, есть психологическое знание, содержания которого происходят из бессознательного. Он пришел к ним посредством сосредоточения внимания на «субъективном факторе»[681], эмпирически состоящем в доказуемом влиянии, которое коллективное бессознательное оказывает на сознательную психику. Это объясняет поразительный параллелизм между гностической символикой и открытиями психологии бессознательного.
351 Я бы хотел проиллюстрировать этот параллелизм, обобщив символы, рассмотренные выше. Для этого мы, прежде всего, должны вкратце рассмотреть факты, побудившие психологов предположить существование архетипа целостности, то есть самости. В первую очередь это сны и видения; второе место занимают продукты активного воображения, в которых появляются символы целостности. Самые важные из них – геометрические структуры, содержащие элементы круга и четверицы (кватерности)[682]; а именно круговые и сферические формы, которые могут быть представлены либо сугубо геометрически, либо некими предметами, с одной стороны, а с другой – квадратные фигуры, поделенные на четыре части или имеющие форму креста. Это также могут быть четыре предмета или человека, связанных друг с другом либо по смыслу, либо по способу расположения. Восемь, как удвоенная четверка, имеет то же значение. Особым вариантом мотива кватерности является дилемма 3+1. Сюда же относится двенадцать (3 x 4) как решение дилеммы и символ целостности (зодиак, год). Три можно рассматривать как относительную целокупность, ибо обычно это число репрезентирует либо духовную целокупность, являющуюся продуктом мысли (например, Троица)[683], либо целокупность инстинктивную, хтоническую, подобную триадической природе богов подземного мира – «низшей триаде». С психологической точки зрения, однако, три (если контекст указывает на связь с самостью) следует понимать как дефектную четверицу или как ступень на пути к ней[684]. С эмпирической точки зрения триаду дополняет противоположная ей троичность. Дополнением четверицы является единство[685].
352 Из мотива круга и четверицы выводится символ геометрически сформированного кристалла и чудодейственного камня. Отсюда аналогия ведет к городу, замку, церкви[686], дому, комнате[687] и сосуду[688]. Другой вариант – колесо. Первый из указанных мотивов акцентирует включенность эго в более обширную самость, второй подчеркивает вращение, которое также проявляется как ритуальное хождение по кругу. С психологической точки зрения оно обозначает сосредоточение на центре и поглощенность им, при этом центр мыслится как центр круга и, следовательно, формулируется как точка. Это ведет к связи с небесным Полюсом и звездным небосводом, вращающимся вокруг него. Параллель – гороскоп как «колесо рождения».
353 Образ города, дома и сосуда подводит нас к его содержимому – обитателю города или дома, воде в сосуде. Обитатель, в свою очередь, связан с кватерностью, а также с пятым как единством четырех. Вода появляется в современных снах и видениях в виде голубого простора, отражающего небо, в виде озера, четырех рек (например, Швейцария как сердце Европы с реками Рейном, Тичино, Роной и Инном, или сад Эдема с реками Гихоном, Фисоном, Хиддекелем и Евфратом), в виде исцеляющей воды, святой воды и т. д. Иногда вода ассоциируется с огнем или даже сочетается с ним, как огненная вода (вино, спирт).
354 Обитатель квадратного пространства ведет к человеческой фигуре. Помимо геометрических и арифметических символов, это самый распространенный символ самости. Это либо бог, либо богоподобное человеческое существо, правитель, священник (жрец), великий человек, историческая личность, нежно любимый отец, достойный восхищения пример, преуспевающий старший брат – короче говоря, фигура, выходящая за границы эго-личности сновидца. В психологии женщины имеются соответствующие женские фигуры.
355 Как кругу противопоставлен квадрат, так и кватерности противопоставлен мотив 3 + 1, а позитивной, прекрасной, доброй, достойной восхищения и любви человеческой фигуре – демоническое, негативное, уродливое, злое существо, вызывающее отвращение и страх. Как и все архетипы, самость обладает парадоксальным, антиномичным характером. Она – мужское и женское, старец и дитя, сильная и беспомощная, великая и малая. Самость – истинное «complexio oppositorum»[689], хотя это не означает, что она также противоречива сама по себе. Вполне возможно, что кажущийся парадокс всего лишь отражение энантиодромических изменений в сознательной установке, которые могут благоприятно или неблагоприятно влиять на целое. То же верно и в отношении бессознательного вообще; его устрашающие фигуры могут быть вызваны к жизни страхом, который сознательный разум испытывает перед бессознательным. Не следует недооценивать важность сознания; рекомендуется хотя бы в некоторой степени каузально связывать противоречивые манифестации бессознательного с сознательной установкой. С другой стороны, сознание не следует переоценивать, ибо опыт дает слишком много неопровержимых доказательств автономности компенсаторных бессознательных процессов, чтобы мы могли искать источник данных антиномий исключительно в сознании. Между сознанием и бессознательным существует своего рода «отношение неопределенности»: наблюдающий неотделим от наблюдаемого и всегда вносит в него возмущения самим актом наблюдения. Иными словами, точное наблюдение за бессознательным идет в ущерб наблюдению за сознанием, и наоборот