стихий является энергия. Одной из промежуточных ступеней к современному понятию энергии была теория флогистона, предложенная Шталем[759] и основанная на изложенных выше алхимических соображениях. Таким образом, мы можем расценивать их как самые ранние зачатки теории энергии[760].
395 Флогистонная теория, которую наметили алхимики, заходит не так далеко, однако явственно указывает именно в этом направлении. Более того, все математические и физические элементы, из которых могла быть построена теория энергии, в XVII веке уже были известны. Энергия – абстрактное понятие, без которого невозможно точно описать поведение движущихся тел. Аналогичным образом движущиеся тела можно описать лишь с помощью системы пространственно-временных координат. Оценивая движение, мы опираемся на кватернион пространства-времени, который может быть выражен либо аксиомой Марии, 3+1, либо пропорцией 3:4. Следовательно, данный кватернион может заменить собой кватернион четырех стихий, где единица, соответствующая временной координате – четвертая в алхимическом ряду стихий, – характеризуется тем фактом, что одна стихия занимает особое положение, например земля или огонь[761].
396 Исключительное положение одного из факторов в кватерности также может выражаться его двойственной природой. Например, четвертая из рек Рая, Евфрат, обозначает уста, сквозь которые входит пища и выходят молитвы, а также реку и Логос. В кватернионе Моисея жена Моисея играет двойную роль Сепфоры и «Ефиоплянки». Если мы построим кватерность из божественных эквивалентов четырех стихий Майера – Аполлона, Луны, Меркурия, Вулкана, – то получим брачный кватернион с отношением «брат – сестра».
В алхимии Меркурий одновременно и мужское, и женское; часто он появляется и как дева. Данная характеристика (3+1 или 3:4) наблюдается и в кватернионе пространства-времени:
397 Если взглянуть на этот кватернион с точки зрения трехмерного пространства, то время можно рассматривать как четвертое измерение. Однако если мы посмотрим на него сквозь призму трех категорий времени – прошлого, настоящего, будущего, тогда четвертым измерением должно быть статичное пространство, в котором происходят изменения состояния. В обоих случаях четвертый элемент представляет собой несопоставимое Нечто, необходимое для их взаимоопределения. Так, мы измеряем пространство временем, а время – пространством. Четвертое в гностических кватернионах соответствует огненному богу, «четвертому по порядку», двойственной жене Моисея (Сепфора и «Ефиоплянка»), двойственному Евфрату (река и Логос), огню[762] в алхимическом кватернионе стихий, двойному Меркурию в кватернионе богов Майера, а в «христианском кватернионе» – если можно так выразиться[763] – Марии или дьяволу. Эти две несовместимые фигуры объединены в двойном Меркурии алхимии[764].
398 Пространственно-временной кватернион является архетипическим sine qua non для восприятия физического мира; фактически он определяет саму возможность такого восприятия. Это организующая схема par excellence среди психических кватерностей. По своей структуре он соответствует психологической схеме функций[765]. Пропорция 3+1 часто встречается в сновидениях и в спонтанных рисунках мандалы.
399 Индивидуальную, современную параллель к диаграмме кватерностей, расположенных одна над другой, вкупе с идеей восхождения и нисхождения, можно обнаружить среди иллюстраций к моей работе об изображениях мандалы[766]. Та же идея появляется и в рисунках женщины, говорившей о неких вибрациях, которые образуют «узлы» (данный случай рассмотрен весьма подробно)[767]. Каждый узел обозначал некую выдающуюся личность, как и на рисунке в первом случае. Похожий мотив может лежать в основе изображения Троицы из рукописи трактата Иоахима Флорского, приведенного в этой книге (илл. II)[768].
400 В заключение мне бы хотелось упомянуть особую теорию сотворения мира в «Clementine Homilies». В Боге пневма и сома суть одно. При их разделении пневма предстает как Сын и «архонт будущего Эона», тогда как сома, действительная субстанция () или материя (), делится на четыре части, соответствующие четырем стихиям (которые торжественно призывались во время обрядов посвящения). Из смешения этих четырех частей возник дьявол, «архонт сего Эона», а также ментальность этого мира. Сома «психизирована» (): «Бог правит этим миром как через дьявола, так и через Сына, ибо оба они суть в руках Его»[769]. Бог раскрывает себя в мире в форме сизигий (парных противоположностей), таких как небо/земля, день/ночь, мужское/женское и т. д. Последним членом первого ряда является сизигия Адам/Ева. В конце данного процесса фрагментации происходит возврат к началу, завершение вселенной () посредством очищения и уничтожения[770].
Илл. II. Троица
Из рукописи Иоахима Флорского
401 Всякий, кто знаком с алхимией, будет поражен сходством теории «Климента» с базовыми понятиями алхимиков (если отбросить моральные аспекты). Таким образом, мы имеем «враждующих братьев», Христа и дьявола, которые рассматривались как братья в иудео-христианской традиции; тетрамерию, деление на четыре части или стихии; парные противоположности и их объединение; параллель lapis и Меркурия с Христом, а также, в силу символики змеи и дракона, и с дьяволом; и наконец, фигуру двойственного Меркурия и lapis, неразрывно соединяющего в себе противоположности.
402 Если взглянуть на направление, которое приняла наша аргументация, то в начале ее мы увидим две гностических четверицы, одна из которых супраординатна, а другая субординатна по отношению к человеку, а именно кватернион «позитивного Моисея» или Антропоса и кватернион Рая[771]. Едва ли можно считать случайностью, что Ипполит упоминает именно эти две четверицы, или что наасены знают только их: положение человека в их системе тесно связано с высшим Адамом, но отделено от хтонического мира растений и животных, то есть Рая. Только через свою тень он связан со змеем с его двойственным значением. Такая ситуация характерна для эпохи гностицизма и раннего христианства. Человек в те времена был близок к «бесцарской [т. е. независимой] расе», т. е. верхней кватерности, Царству Небесному, и смотрел вверх. Однако то, что начинается вверху, не поднимается еще выше, но заканчивается внизу. Так, мы почувствовали необходимость симметрически дополнить низшего Адама наасенов кватернионом тени: как он не может подняться непосредственно к высшему Адаму (ибо между ними находится кватернион Моисея), так и мы вынуждены предполагать существование низшей, теневой кватерности, соответствующей верхней четверице, лежащей между ним и низшим началом, змеем. Данная операция, очевидно, была неизвестна в гностическую эпоху, поскольку асимметричная восходящая тенденция, казалось, никого не беспокоила; скорее, она была желательной и «предопределенной изначально». Следовательно, если между Человеком и Змеем мы помещаем кватерность, не упомянутую в текстах, то делаем это потому, что более не в силах представить себе психику, ориентированную исключительно вверх и не уравновешенную равной по силе сознательностью низшего человека. Таково современное положение дел и, в контексте гностической мысли, неприятный анахронизм, ставящий человека в центр поля сознания, в котором он ранее никогда осознанно не находился. Только через Христа он мог увидеть эту сознательность, выступающую посредником между Богом и миром; делая личность Христа объектом поклонения, он постепенно начал приобретать и сам положение посредника, свойственное Христу. Через Христа, распятого между двумя разбойниками, человек постепенно обретал знания о собственной тени и ее двойственности. Эта двойственность уже была предвосхищена двойным значением змея. Как змей обозначает силу, способную не только исцелять, но и развращать, так и одному из разбойников суждено подняться ввысь, а второму – спуститься вниз; так и тень есть, с одной стороны, достойная сожаления и порицания слабость, а с другой – здоровая инстинктивность и необходимое условие высшего сознания.
403 Таким образом, кватернион тени, уравновешивающий положение человека как посредника, занимает должное место лишь тогда, когда указанное положение становится для него настолько реальным, что он начинает ощущать свое самосознание или собственное существование сильнее, чем зависимость от Бога. Таким образом, если мы дополним стремящуюся вверх пневматическую установку, характеризующую раннехристианскую и гностическую ментальность, ее антиподом, это будет согласовываться с историческим развитием. Первоначальная зависимость человека от пневматической сферы, к которой он льнул, словно ребенок к матери, оказалась под угрозой со стороны царства Сатаны. От него пневматический человек был избавлен Спасителем, который сокрушил врата ада и обманул архонтов; однако в равной степени он был связан и с небесами. От зла его отделяла пропасть. Данная установка активно подкреплялась ожиданием Второго Пришествия. Но, когда Христос так и не явился вновь, следовало ждать только регрессии. Когда рушатся столь великие надежды, а столь напряженные ожидания не сбываются, либидо по необходимости перетекает обратно в человека и усиливает его самосознание, акцентируя его личностные психические процессы; иными словами, он постепенно перемещается в центр своего поля сознания. Это ведет к отделению от пневматической сферы и приближению к царству тени. Соответственно, обостряется моральное сознание человека, а вместе с тем релятивизируется его чувство искупления. Церковь вынуждена превозносить значение и действенность своего ритуала, дабы хоть как-то приостановить вторжение реальности. При этом, однако, она неизбежно превращается в «царство мира сего». Переход от Антропоса к кватерниону тени иллюстрирует историческое развитие, которое в XI веке привело к общему признанию злого начала творцом мира.