Реформа органа епархиального управления: консистория, правление или совет?
Обращаясь к вопросу о реформе основного органа епархиального управления – консистории – необходимо сделать следующую оговорку. Уже было отмечено, что консистория являлась и административным, и судебным органом. Вопрос о разделении этих двух аспектов власти поднимался неоднократно, начиная еще с эпохи реформ 1860‑х годов[568]. Он, в частности, поднимался архиереями в отзывах, в которых подчеркивалась при этом необходимость сохранения за епископом власти суда[569]. В дискуссиях этот вопрос принимал и другую постановку – высказывались сомнения в правомерности сохранения судебных полномочий за епископами, поскольку они обладают административной властью[570]. Предварительным итогом дискуссий по этому поводу стали предложения Предсоборного присутствия:
Церковный суд производится особыми церковными установлениями, при соблюдении всей полноты прав и власти епископа.
Епархиальный суд составляет судебное учреждение, отдельное от епархиального правления и от него независимое. Он состоит из коллегии пресвитеров с председателем во главе[571].
Эти положения лягут позднее в основу как работ Предсоборного совещания и Совета, так и работ Собора. Проекты Совещания, Совета и соборного отдела Об епархиальном управлении, а также определение Об епархиальном управлении самого Собора составлены, исходя из разделения управления и суда как данности.
Так или иначе, этот вопрос, наравне с прочими аспектами реформы церковного суда (например, вопросом о перенесении части судебных полномочий в благочиннические советы[572]), не относится прямым образом к нашему исследованию и нами рассматриваться не будет – мы отсылаем читателя к прекрасному исследованию Е. В. Беляковой[573]. Мы же обратимся к вопросу о преобразовании консистории как органа епархиального управления.
§ 1. В публицистическом и научно-публицистическом материале
Нельзя сказать, что вопрос о преобразовании консисторий активно рассматривался в прессе. Публицистика больше интересовалась епархиальными съездами, вероятно, потому что именно в них виделась вожделенная соборность. Мы видели, что как в записке митрополита Антония, так и в записке «32‑х» тема консисторий не затрагивалась, в отличие от вопроса о съездах. Слова записки «32‑х» о «совершении пастырского служения» епископами «совместно с сонмом пресвитеров», «пред лицом народа» можно понимать как в смысле указания на необходимость усилить роль съездов в епархиальной жизни, так и в смысле пожелания восстановления «древнего собора пресвитеров», который сопоставляли с присутствием консистории. Именно к этому призывал, например, член «Союза ревнителей церковного обновления» священник Петр Кремлевский, предлагавший, чтобы
при каждом епископе существовал постоянный, на определенный срок соборно избираемый, совет пресвитеров, [который являлся бы] сотрудником и помощником епископа в управлении делами епархии[574].
Кроме того, мы помним, что Витте в своей записке достаточно подробно критиковал консисторский строй, определяя его как противоречащий строю древнехристианскому. Осуждение консисторий не было единодушным. Так, еще 12 марта 1905 года (то есть после составления, но до публикации записки Витте), «Церковные ведомости» перепечатали из «Американского православного вестника» статью, в которой утверждалось, что «современное епархиальное управление сохранило образ древнехристианского»[575]. Если раньше малая величина епархий позволяла сохранять патриархальность и отсутствие формальности в управлении, то сейчас, полагал автор, это уже невозможно. Различные недостатки консистории, добавлял он, связаны с недостатками членов, а не строя. Консистории будут благом, когда в их члены будут назначаться достойнейшие, когда члены не будут все предоставлять секретарю, когда архиерей будет действительно вникать в дела, а не осуществлять лишь номинальный контроль[576].
Впрочем, такое положительное мнение о консисторском строе составляло скорее исключение. Затрагивавшие эту тему авторы скорее соглашались с Витте. К примеру, 24 марта 1905 года одновременно вышли в свет интервью иеромонаха Михаила (Семенова) и священника Григория Петрова, членов «группы 32‑х». И тот, и другой подчеркивали проблему засилья чиновнического бюрократизма в Церкви.
Бюрократизм целиком перешел в церковь, и церковь стала еще более бюрократична, чем государство. Это случилось отчасти по соседству, так сказать – инфекционно, отчасти же по прямому насилию. Пример первого – это «усмотрение», которое проникло в епархиальное управление и господствует там не хуже, чем в нашей мирской администрации[577],
– отмечал иеромонах Михаил. «Кто вас, чиновников, поставил судьей над нами? Кто дал вам право устроять жизнь нашу, жизнь всех верующих Церкви?»[578] – вопрошал священник Г. С. Петров. Чуть позже уже архимандрит Михаил развил свою критику в статье, помещенной в «Церковном вестнике». Консистория, писал он здесь, есть «пародия на пресвитериум», «фабрика бумаг». «Бюрократическая церковная власть приучается видеть всю суть дела в бумаге. Она отучается от духовничества»[579]. «Консистория убивает епископа»[580],
который не может за бумагами видеть истинную жизнь епархии, а видит только судные дела, ссоры духовенства и статистику. В другой статье, также помещенной в «Церковном вестнике», указывалось, что
теперь в консисторию отсылаются и такие просители, которых консисторское решение, как формальное, бумажное, не может удовлетворить, потому что консистория не увидит и не услышит самих просителей. Здесь для архиерея необходимо непосредственное знание нужд приходских, а не консисторское делопроизводство[581].
Напоминая о количестве бумаг, поступающих на рассмотрение епископа, автор статьи в журнале «Вера и разум» в конце 1906 года писал: «Епископу иногда нужно много проницательности, чтобы за мертвой формой усмотреть живую душу писавшего <…> даже если бы бумага представляла собой написанное из глубины сердца»[582].
Возвращаясь к статье архимандрита Михаила, следует упомянуть еще об одном отмеченном им недостатке консистории. Ее структура противоречива: либо епископ отменяет консисторию, действуя по отношению к ней как домашней канцелярии, либо епископ сам себя отменяет в пользу консистории, оставляя ей всю инициативу и лишь утверждая ее решения. «Консистория есть lapsus законодательства и должна умереть, сменившись церковным «священническим советом»»[583], – заключал архимандрит Михаил, суммируя таким образом публицистические дискуссии о консистории.
§ 2. В Отзывах епархиальных архиереев
Из 64 приславших свои отзывы преосвященных и епархиальных начальств по поводу реформы консистории как административного органа епархиального управления не высказались лишь восемь епископов[584].
Епископ Вятский Филарет (Никольский) детально перечислил недостатки консисторий, упоминание о которых мы находим и в других отзывах. Первый отмечаемый им недостаток – «полнейшая замкнутость учреждений»: духовенство не знает, что в них происходит. Отсутствие гласности влечет за собой соблазн легкого произвола. Это «порождает у духовенства страх, трепет и, пожалуй, отвращение (может быть, ничем не вызываемое) к этим учреждениям». Недостатком консисторий является также «канцелярская волокита»: «Епархиальное начальство имеет дело не с живыми людьми, а с мертвыми бумагами, которые стоят средостением между ним и духовенством, в ущерб самому делу». Затем преосвященный Филарет указывал на «неопределенность положения вышеуказанных учреждений в отношении их к епископу». К примеру, по УДК, члены консистории могут пересмотреть резолюцию епископа и поставить новую, но если последняя не будет утверждена епископом, то консистория «обязана даже выдавать резолюцию епископа за свою собственную». На последнем месте епископ Филарет ставил указанную в предложении обер-прокурора К. П. Победоносцева проблему отсутствия единства действий епархиальных учреждений[585].
Действительно, в разосланном епархиальным архиереям предложении обер-прокурора напоминалось о существовании большого числа разрозненных епархиальных учреждений и предлагалось обсудить вопрос «об организации такого действенного епархиального органа епископской власти, который объединил бы в своем ведении всю область епархиального управления»[586]. На этот вопрос ответило не так много архиереев: по нашим подсчетам – 22. Из них девять высказались против введения нового учреждения. Мы уже упоминали выше мнение епископа Волынского Антония (Храповицкого) о том, что такое учреждение отдалит епископа от паствы – тот же довод мы находим у преосвященного Михаила Минского (Темнорусова)[587]. Преосвященные приводили и другие аргументы против предложенной централизации: указывали, что подавленность консисторий делами только увеличится, если централизовать в них все епархиальные дела[588]; что узкая специфика каждого учреждения не допустит органического слияния их воедино[589]. Епископ Архангельский Иоанникий высказывал мнение, что
никакой особый орган, кроме епархиального епископа, не может с надлежащей отчетливостью и ясностью сообразить всю совокупность епархиальных дел и интересов. Только в умопредставлении епископа, как в фокусе, должны и могут отражаться и отражаются все нити и пути водительства епархиальной жизнью[590].
Преосвященные, высказавшиеся в пользу сосредоточения дел всех епархиальных учреждений, предлагали подчинить все учреждения одному вышестоящему органу – либо уже существующей консистории, либо другому организованному на ее месте центральному епархиальному учреждению[591]. При этом предполагалось, что этот вышестоящий орган (постоянный или периодический) будет составлен из представителей учреждений либо что последние будут участвовать в нем при решении дел, связанных с их учреждением. К примеру, епископ Приамурский Никодим (Боков) предлагал «учредить особый совет при епископе из представителей всех существующих в епархии духовных учреждений, под личным председательством и руководством епископа»[592]. А епископ Могилевский Стефан (Архангельский) полагал, что пресвитерский совет при епископе, как, по его мнению, должна быть переименована консистория, может «приблизительно один раз в неделю» расширяться в своем составе «через участие в нем начальников всех отдельных епархиальных учреждений»[593]. Некоторые преосвященные полагали возможным просто объединить все учреждения в одном – заново созданном или прежней консистории[594]. К примеру, преосвященный Полоцкий Серафим (Мещеряков) предлагал слить все учреждения в одной консистории,
которая, объединив в своем ведении всю область епархиального управления, действительно стала бы тем действенным епархиальным органом, который мог бы соображать всю совокупность дел и интересов указанных епархиальных учреждений и направлять их к более правильному и согласному действию[595].
Наконец, отдельно стоит проект, предложенный митрополитом Московским Владимиром (Богоявленским). Последний полагал необходимым при сохранении в консистории прежнего круга дел (но с определенными реформами устройства консистории) создать еще одно учреждение – епископский совет, который, в составе одного члена консистории и двух членов приходского духовенства, заведовал бы делами всех епархиальных учреждений (кроме консистории). По мнению будущего священномученика, такой шаг, «не изменяя существа дела и характера отношений епископской власти к существующим епархиальным учреждениям, значительно облегчает его»[596].
Обер-прокурор указывал на устаревшие формы делопроизводства и обремененность консисторий «формальным письменным производством». Действительно, проблема загруженности канцелярской работой и, как следствие, разобщенность с паствой и ограничение возможностей пастырской деятельности остро ощущались многими архиереями. Из 56 епархиальных начальств, высказавшихся по вопросу о реформе консистории, о различных недостатках, связанных с бюрократической основой консисторского строя, либо о различных возможностях улучшить работу консисторий не писали лишь единицы. К примеру, преосвященный Владикавказский Гедеон (Покровский)[597], сосредоточивший свое основное внимание на судебном аспекте работы консисторий. Мы уже указывали, что лишь епископ Туркестанский Паисий (Виноградов) считал преувеличенными разговоры о бумажной загруженности епископа. Общий настрой, выраженный епископом Холмским Евлогием (Георгиевским), так или иначе отображается во всех остальных отзывах:
начала [церковного управления] проникнуты возвышенным, нравственным и религиозным духом <…> консисторский строй отличается внешне-формальным, чиновническим характером, с преобладанием мертвого, сухого канцеляризма над живым духом древних канонов <…> [так что консистория] заслоняет собой живую личность епископа в его отношениях к пастве[598].
По мнению обер-прокурора, одним из фактов, обуславливающих такую ситуацию, было то, что члены консистории «постоянно отвлекаемы от епархиальных дел исполнением своих прямых священнослужительских обязанностей». Следует заметить, что на это замечание отреагировало мало архиереев – лишь пятеро из них высказали мнение о необходимости составления присутствия консистории из бесприходных священников, причисленных к клиру кафедрального собора[599]. По этому же поводу архиепископ Рижский Агафангел (Преображенский) замечал, что нет другой возможности, как назначать в консисторию священников приходских, поскольку иначе придется рукополагать священников «специально с этой целью, то есть «in partibus», что противно канонам», либо назначать только заштатных, что стесняет круг выбора[600].
Немало внимания архиереи уделили тому, какизменить систему работы консисторий. Преосвященный Самарский Константин (Булычев) даже разработал целый проект изменений в УДК, детализированный по столам консистории и по статьям устава[601].
В основном же в отзывах речь шла об упрощении делопроизводства и о децентрализации. В целях упрощения делопроизводства архиереи указывали на несколько возможных изменений в консисторском строе. Первое – упрощение делопроизводства как такового, то есть сокращение таких этапов обработки дел, как, например, «ведение настольных реестров, составляющих двойной труд для столоначальников и регистратора»[602]. Митрополит Московский Владимир (Богоявленский) указывал, что
в настоящее время делопроизводство консистории слишком обременено изысканием необходимых справок, разных дополнительных сведений, за которыми консистории приходится обращаться не только к низшим органам епархиального управления, но и сноситься с другими общественными или правительственными учреждениями.
В связи с этим владыка предлагал, чтобы сбором справок занимались сами просители[603]. Кроме того, именно в порядке сокращения бумажного производства, некоторые преосвященные полагали необходимым личное председательство, может быть не ежедневное, епископа в консистории, так, чтобы дела им решались и подписывались на месте, без дополнительных докладов и рассмотрений реестров:
Личное присутствие (2 или 3 раза в неделю) в консистории епархиального епископа значительно сократит и упростит делопроизводство, а посему сам собой ослабеет и доминирующий в ней теперь канцелярский формализм[604].
Тот же митрополит Московский Владимир вообще полагал, что
производство дел путем канцелярской переписки требует возможного сокращения и упрощения, что может быть достигнуто заменой, где это возможно, бумажного ведения дела устным и личным[605].
Наконец, существенным улучшением в системе работы консисторий могло стать, по мнению епархиальных архиереев, ясное распределение дел по инстанциям. Речь шла о выделении полномочий для самостоятельного решения второстепенных и третьестепенных вопросов от высшей инстанции – епископа, к низшим – присутствию консистории и даже канцелярии. Указывая на излишки формального делопроизводства (любой журнал подписывается архиереем, в журнал вносятся все бумаги без исключения и т. д.), преосвященный Минский Михаил (Темнорусов) полагал, что нужно увеличить самостоятельность в канцелярском делопроизводстве, лишь взяв за общее правило, чтобы никакое дело не получало окончательное решение без утверждения архиерея, чтобы всякое разногласие в присутствии даже по мелким вопросам разрешалось также преосвященным[606].
Предлагалась и большая детализация в распределении дел на важные и существенные, с одной стороны, с другой же – второстепенные и маловажные, формальные. Первые решались бы под председательством и руководством епископа, за его подписью. Вторые – под председательством и руководством викария, учрежденного в каждой епархии. Третьи – советом, под ответственностью его членов[607]. С той же целью упрощения делопроизводства архиепископ Димитрий (Самбикин) указывал на необходимость увеличить число дел, решаемых, в соответствие со ст. 317 УДК, лишь по докладному реестру, без внесения в журнал и возведения их к резолюции архиерея. Им предлагались и другие варианты сокращения числа дел, направляемых к архиерею[608]. Наконец, в порядке децентрализации предполагалось предоставление ряда дел самостоятельному ведению иерархических органов епархиального управления – уездных правлений, благочинии, приходов.
Чтобы не накоплялось в центральном епархиальном учреждении множества дел, часто мелочных, должны сохранить свою силу вспомогательные органы епархиального управления – благочинные, благочиннические советы и окружные благочинные соборики. На них должно быть возложено ведение некоторых мелких дел, каковы: денежная и метрическая церковно-приходская отчетность, улаживание мелких недоразумений между членами причтов и между причтами и прихожанами и тому подобное[609].
При этом имелось в виду, что в консистории или образованном вновь органе управления сосредоточатся важнейшие дела, такие как рукоположение священнослужителей, определение их на места, назначение настоятелей монастырей, наложение епитимий (выше определенной меры), определение пенсий, определение секретаря и чиновников совета, рассмотрение прошений о сложении сана и монашества, об увольнении за штат, о браках и разводе и тому подобное[610]. Кроме того, по мнению некоторых епархиальных архиереев, ряд дел следовало по самой их природе передать в ведение гражданских учреждений: бракоразводные, по приобретению недвижимости духовенством, по духовным завещаниям и, по замечанию епископа Псковского Арсения (Стадницкого), «вообще все дела, в которых духовная консистория является лишь передаточной инстанцией между духовенством и гражданскими правительственными учреждениями»[611]. Таким образом,
с отделением и разграничением в епархиальном управлении канцеляризма от пастырства, множество дел, обременяющих ныне совет пресвитеров, именуемый присутствием консистории, и отнимающих у епископа драгоценное время, необходимое для живого общения с паствою, может быть передано на ответственность чиновников[612].
Однако архиереи обратили внимание далеко не на одно внешнее преобразование епархиального правления[613]. Отзывы содержат также богатый материал, касающийся принципиальной постановки этого органа. Прежде всего, можно отметить несколько принципиальных параметров, которые затем будут обсуждаться как отдельные темы во II отделе Предсоборного присутствия: председательство епископа в органе епархиального управления, выборность его членов, введение в состав управления мирян, название этого органа.
Из 56 отзывов, в которых затрагивается вопрос о консистории, в 16 предполагается председательство епископа в органе епархиального управления. При этом мы видели, что одной из целей такого нововведения было сокращение бумажного оборота в правлении. Девять преосвященных указывают и на другие причины[614]. В отзыве преосвященного Вологодского Алексия (Соболева) указывается, что такое преобразование необходимо, во-первых, – ради соответствия канонам, в которых указано, что «епископ управляет епархией совместно с советом пресвитеров (Вас. Вел. 89; Феоф. Ал. 7)», и, во-вторых, «дабы при живом обмене мыслей дух правды не был скрыт за письмом, которое, по слову св. апостола, убивает (2 Кор 3, б)»[615]. Епископ Могилевский Стефан (Архангельский) полагал, что председательство епископа в епархиальном правлении позволит не только
установить возможно-полный и свободный обмен мнениями между епископом и его ближайшими сотрудниками, [но и] освободить имя епископа от нареканий в личном произволе, какие возможны при нынешнем единоличном окончательном решении дел.
Кроме того, консистория «действует уже не как параллельное епископу коллегиальное учреждение, а как совещательный пресвитерский совет епископа»[616].
Следует отметить, что епископы, допускавшие, ради усиления совещательного элемента, свое председательство в епархиальном правлении, не делали, однако, из правления равный себе орган.
Преосвященный Астраханский Георгий (Орлов) устанавливал следующий принцип соотношения полномочий епископа и правления:
Епископ лично присутствует в епархиальном духовном совете[617] и, отобрав мнение у членов совета, постановляет решение.
Тем не менее, в случае своего несогласия с решением епископа, члены совета могут требовать занесения своего мнения в протокол[618].
Детализированно описывает совместную работу епископа и консистории епископ Приамурский Никодим (Боков), предлагавший, чтобы она «была советом пресвитеров (иереев) при епископе, совместно с ним принимала участие в рассмотрении церковных дел и в решении их всегда была в ненарушимом единомыслии с ним». Слушание дела, по мнению преосвященного Никодима, должно происходить следующим образом: епископ выслушивает записку, справляется по имеющимся у него недоумениям в деле, выслушивает мнения членов и старается их привести к единомыслию, формулирует и ставит вопросы к обсуждению, высказывает окончательное решение, которое вносится в записку, и подписывается всеми. Этим, полагает епископ Никодим, обеспечивается
всесторонность рассмотрения и бесстрастие, и справедливость, и быстрота в решениях, а главное – осуществляется до известной степени основной принцип церковного управления – соборность решений[619].
Председательство епископа в совете не превращает его голос в один из равных голосов членов совета. За ним остается абсолютный решающий голос, «по самой высоте его положения в Церкви, как преемника апостольской власти», так что он может утвердить мнение меньшинства или вообще постановить третье мнение, уклонившись от мнения большинства или всех членов.
Для ограничения беспричинного произвола епископа, можно потребовать только разве того, чтобы его собственное решение, отвергающее мнение всех членов совета, было непременно точно и подробно мотивир овано[620].
Таким образом, некоторые архиереи, допускавшие необходимость председательства епископа в епархиальном правлении, имели в виду усиление совещательности между епископом и правлением. В этом же духе большинство архиереев предлагало переименовать консисторию в «пресвитерский совет» или «совет пресвитеров». О переименовании консистории было упомянуто в 33 отзывах. Еще в одном предполагалось переименование лишь присутствия консистории в «совет пресвитеров». Три епархиальных начальства, не настаивая на переименовании, говорили о консистории, как о «совете пресвитеров». Новыми наименованиями консистории предлагались следующие: «совет при епископе» (3), «совет пресвитеров» (11), «пресвитерский совет» (8), «собор пресвитеров при епископе» (1), «пресвитериум» или «пресвитериат» (3), «епископский совет» (3), «епархиальное управление (или правление)» (5).
Однако епископы, естественно, не ограничивались пожеланием о переименовании консистории. Давая ей имя «совет», они имели в виду ввести «самые непосредственные, живые, деятельные»[621] отношения между епископом и правлением, «канонические черты близости, общего рассуждения епископа и пресвитериума»[622]. Необходимость переименования епископ Симбирский Гурий (Буртасовский) видел в том, чтобы «и в мелочах, которые в церковном деле имеют некоторое значение, стать ближе к золотому веку христианства»[623]. Будущий Патриарх Тихон, в то время архиепископ Алеутский и Северо-Американский, также призывал к тому, «чтобы сама консистория по духу своему приближалась к «совету старцев» (пресвитеров), бывшему при древних епископах»[624]. На древнюю практику ссылались и другие епископы[625]. Епископ Кишиневский Владимир (Сеньковский) противопоставлял негласной и неколлегиальной консисторской системе практику древней Церкви, в которой «все дела по церковному управлению решались соборно: епископы во главе с собором пресвитеров рассматривали и решали все дела»[626].
Интересно, что некоторые епископы даже в пресвитерском совете видели некую усеченную форму правления, – для них идеалом представлялось включение в этот совет мирян. Так, епископ Таврический Алексий (Молчанов), полагая невозможным управление епархиями, в силу их величины, на основе «епископально-общинной» формы, считал, что
более подходит форма управления епископально-клерикальная, употреблявшаяся в Константинопольской Церкви, когда управлял епископ с клириками, являвшимися в качестве епархиальных начальников[627].
О неосуществимости, при всей ее идеальности и древности, «епископально-общинной» формы правления, «характеризуемой живым и действенным участием, кроме клира, и мирян под руководством и высшей властью епископа»[628], писал и Курский епископ Питирим (Окнов). Он указывал на современное ему преобладание другой формы правления – «епископально-консисториальной», когда
консистории представляют собою присутственные места с определенным личным составом и с определенным кругом ведомства. Управление и суд, под непосредственным начальством епархиального архиерея, составляют функции деятельности консистории, а присутствие и канцелярия, под начальством секретаря, представляют их состав[629].
Преосвященный Питирим отдавал предпочтение промежуточной форме правления – «епископально-клерикальной». В данном случае, речь шла, в том числе, и о том, чтобы устранить чиновничий элемент из правления: «Епархиальное управление должно быть совершаемо не чрез чиновную консисторию, а чрез освященный совет при епископе»[630], писал епископ Гродненский Никанор (Каменский). «С канонической точки зрения представляется существенно важным, чтобы управление делами церковными вершилось не чиновниками, а людьми, облеченными иерархическим саном»[631], – уточнял преосвященный Владимир (Сеньковский). Не умножая цитаты, скажем, что все или почти все отзывы, содержащие предложение о переименовании консистории, предполагали реформу, направленную к сближению епископа и правления, к непосредственному и живому участию епископа в важнейших делах управления и к усилению совещательности между епископом и его ближайшими помощниками.
К этой же цели было направлено предложение о выборности членов правления, в пользу чего высказались 20 епископов: среди них девять полагали, что выборной должна быть лишь половина состава правления, вторая же половина – назначаться епископом. «Последнее делается с тою целью, чтобы не ставить в зависимость от случайностей выбора авторитет и деятельность епископа, как правителя епархии»[632], – замечал Рижский архиепископ Агафангел (Преображенский). Кроме того, из тех же 20 епископов девять считали, что выборные члены правления должны получать утверждение: по мнению четырех епископов – от Синода или областного митрополита, по мнению пяти – от правящего архиерея. По этому поводу епископ Полтавский Иоанн (Смирнов) замечал, что епископ «на законном основании может и не утверждать избранного»[633]. Некоторые преосвященные мотивировали желательность выборности состава правления необходимостью поднять авторитет этого учреждения в глазах духовенства и общества. «Выборные члены консистории поднимут доверие духовенства и общества к ней, как учреждению не только административному, но и судебному»[634], – писал епископ Ставропольский Агафодор (Преображенский). Преосвященный Вятский Филарет (Никольский), как мы видели, указывал на то, что один из основных недостатков консистории и других епархиальных учреждений – их замкнутость, влекущая за собой большую часть остальных недостатков. Поэтому он предполагал необходимым дать возможность обществу «иметь известный контроль над служащими в этих учреждениях, что возможно только
при начале выборном». Выборное начало, по его мнению, приведет в учреждения «контингент людей достойнейших и опытных» и «послужит действительной мерой против произвола» служащих[635]. На несколько иное значение выборности указывалось в отзыве преосвященного Новгородского Гурия (Охотина), в котором предполагалось, что выборной будет лишь половина правления:
Назначенные члены, как более постоянные, будут иметь опыт, знание законов и канцелярской техники, выборные же внесут связь учреждения с приходским духовенством, сделают консисторию отзывчивою к интересам и нуждам времени; опираясь на сочувствие избирателей, избранные члены консистории с полной откровенностью будут высказывать и проводить взгляды духовенства[636].
Выборность, писал епископ Полоцкий Серафим (Мещеряков), нужна
для большей жизненности и согласованности деятельности консистории с нуждами, потребностями и преобладающими в епархии взглядами и желаниями, клонящимися к общему благу епархии[637].
Заметим, что не следует понимать согласие с выборностью членов епархиальных учреждений как тенденцию к умалению полноты власти епископа. К примеру, епископ Архангельский Иоанникий (Казанский) признавал, что «следует внести в организацию этих органов начало «соборности», выражающееся в том, чтобы члены этих органов были выборными, притом – одним клиром»[638]. Он полагал, однако, что «все учреждения объединяются в лице епархиального епископа»[639]. Упомянутый выше преосвященный Серафим указывал, что епархиальным правлением епископ руководит «не только в качестве председателя, но и главного начальника в епархии»[640].
Немногие иерархи предполагали возможным ввести в состав правления мирян. Таких архиереев было всего семь, в том числе преосвященные Калужский Вениамин (Муратовский)[641], Рязанский Аркадий (Карпинский)[642] и Ярославский Иаков (Пятницкий)[643], в отзывах которых предполагалось, что правление станет исполнительным органом епархиального клирико-лаического собрания. Без особых комментариев предлагали ввести мирян в состав правления преосвященные Санкт-Петербургский Антоний (Вадковский), Финляндский Сергий (Страгородский) и Кишиневский Владимир (Сеньковский)[644]. Отдельно следует упомянуть об отзыве преосвященного Курского Питирима (Окнова), который предлагал ввести мирян не в состав епархиального правления (консистории), но в состав периодически созываемого «епископского совета», рассматривающего дела епархиальных учреждений, не решенные самими учреждениями[645]. Наконец, следует упомянуть о точке зрения епископа Самарского Константина (Булычева). Отмечая, что во времена апостольские участие мирян в управлении ясно засвидетельствовано, он указывал, что далее, и особенно после IV века, эта ясность совершенно теряется. Впрочем, добавлял он,
в существе своем, участие мирян в церковном управлении никогда не отвергалось и, при изменении государственных и общественных отношений, являлось вновь в той или другой форме[646].
Однако итоговый вывод преосвященного Константина лишен ясности:
Православный народ присутствует при осуществлении церковной власти. Он поддерживает церковную власть своей верой и благочестием и являет свое согласие с действиями церковной власти, направленными ко благу Церкви[647].
В проектируемые преосвященным Константином органы епархиального правления (консистория и собрание) миряне не входят[648].
Завершая обзор отзывов епархиальных архиереев по вопросу о реформе главного органа епархиального управления, следует упомянуть и о проявлениях достаточно нехарактерной для отзывов тенденции поставить епископа в определенную зависимость от этого органа, – тенденции, уже упоминавшейся в связи с вопросом об определении соборности как представительства[649]. По мнению Варшавской епархиальной комиссии, в древней Церкви и отчасти в Русской Церкви «пресвитеры являлись не подчиненными епископу, а его ближайшими сотрудниками, составляли с ним одну нераздельную местную церковную власть». Поэтому, полагала комиссия, «епископ должен управлять вверенной ему Церковью не иначе, как при участии собора пресвитеров», который и следует возродить в форме выборного совета пресвитеров[650]. В отзыве Олонецкой консистории единоличная власть епископа сводилась лишь к ограниченному кругу вопросов, вне которого епископ осуществлял бы лишь «общее руководство» в деле епархиального управления[651]. В такой постановке вопроса секретарь консистории увидел ограничение прав епископа и счел необходимым указать в своем особом мнении, что «епископ должен быть единым начальником и пастырем вверенной ему паствы, а не руководителем только ее»[652].
Мы уже упоминали о точке зрения преосвященного Рязанского Аркадия (Карпинского), который придавал епархиальному собранию равное значение с епископом. К этому мнению мы еще вернемся при рассмотрении вопроса о реформе епархиальных съездов. Здесь заметим, что значение епархиального правления (вернее – совета) выводилось преосвященным Аркадием из его общего воззрения на управление епархией. К нему частично приближается уже упомянутое мнение епископа Таврического Алексия (Молчанова)[653].
§ 3. В Предсоборном присутствии
Во II отделе Предсоборного присутствия обсуждение вопроса о консистории[654] основывалось на докладе И. С. Бердникова, опубликованном в «Православном собеседнике»[655]. Автор излагал взгляды некоторых исследователей на значение консистории, а затем давал разбор основных упреков в адрес этого учреждения. Именно этот разбор послужил основой для дальнейших дискуссий в отделе, поэтому мы его вкратце резюмируем. Бердников указывал на существование «грандиозных и сложных» проектов преобразования консистории (в частности, на отзывы Санкт-Петербургского и Московского митрополитов). Свой же доклад профессор оценивал так: «На почве действующего права я ввожу лишь некоторые изменения или улучшения»[656]. Такая постановка вопроса получила поддержку Н. С. Суворова, указавшего, что для работ отдела, «не задаваясь широкими проектами, более практичным представлялось бы ограничиться наиболее полезными улучшениями в строе епархиального управления»[657]. Протоиерей Т. П. Буткевич также считал, что «следует говорить о принципах, оставив детали. Для этого потребуются специалисты другого рода»[658].
С другой стороны, Н. А. Заозерский комментировал доклад Бердникова словами: «Строй консисторий, быть может, следует изменить радикально»[659]. Впрочем, ранее тот же Заозерский, указывая, что ему известны многие положительные стороны консисторий, утверждал, что «нужна лишь небольшая переделка»[660].
По мнению И. С. Бердникова, обвинение консистории в формализме необоснованно, поскольку формы делопроизводства необходимы, а «знакомиться с нравственно-духовным состоянием своих пасомых» архипастырь мог бы тогда, когда клирики или миряне «бывают принуждены обращаться в консисторию, а также и во всякое другое время»[661] (можно сравнить со схожим мнением К. П. Победоносцева). Бердников, впрочем, признавал справедливость упрека в медлительности делопроизводства: для устранения этого недостатка следовало бы, помимо увеличения количества и оклада служащих консистории, перераспределить дела по инстанциям.
С передачей маловажных дел в низшую инстанцию епархиального управления – благочиннический совет, с предоставлением консистории права вершить и обращать к исполнению менее важные дела, не касающиеся пастырства, без предварительного утверждения архиереем, значительно сократится консисторская переписка, увеличится скорость движения дел и облегчится для архиерея просмотр официальных бумаг с увеличением для него часов досуга, которые он может употребить на дела живого и деятельного пастырства[662].
Прекращение рассмотрения всех без изъятия дел в присутствии, по мнению канониста, нарушением принципа коллегиальности не являлось: рост количества дел необходимо влечет за собой их самостоятельное решение по столам каждым членом, но это не препятствует членам присутствия советоваться или требовать объяснений при подписании ими постановлений других столов[663]. По той же причине (большое количество дел) Бердников считал невозможным председательство епископа в консистории, что опять же предполагало бы коллегиальное решение всех дел[664]. Епископ всегда может потребовать более подробного доклада по делам, привлекшим его внимание. Докладчик полагал излишним и введение особой должности председателя присутствия, поскольку те дела, которые предполагается отнести в его ведение – объединение работы членов, наблюдение за этой работой, доклад архиерею – уже исполняются секретарем консистории[665]. Относительно личного состава консисторского присутствия, Бердников упоминал лишь о том, что избирать его из лиц совершенно не занятых другими делами невозможно – члены присутствия могут быть только из числа священников, но следует, по крайней мере, избирать их из наименее занятых клириков[666] Наконец, профессор указал на некоторые изменения, которые необходимо внести в УДК для большей практичности (к примеру – более ясное тематическое распределение дел по столам).
В последовавших затем во II отделе Присутствия дебатах, а также в общем собрании Присутствия[667] обсуждались вопросы о принципиальном отношении епископа и консистории, о председателе консистории, о возможной выборности состава консистории и включении в нее мирян, о названии консистории.
Для ясности дальнейшего изложения сразу упомянем о том, что большинством голосов II отдел Присутствия предложил переименовать консисторию в «епархиальное правление»[668]. Этот термин был предложен профессором Н. Н. Глубоковским, как «достаточно точный» и употребляемый в гражданской администрации и духовно-учебных заведениях[669]. Общее собрание Присутствия одобрило это предложение[670].
Вопрос об отношениях епископа и консистории возник во II отделе Присутствия в контексте обсуждения темы о председательстве епископа в консистории (епархиальном правлении). Главной проблемой данной дискуссии было разрешение ключевого вопроса о том, является ли епархиальное правление правительственным органом или же совещательным органом при епископе.
В самом начале обсуждения реформы епархиального управления во II отделе Присутствия В. З. Завитневич задал вопрос о том, «не следует ли точнее выяснить административные права епископа», в частности – «нужно ли епископу входить во все детали дела». С другой стороны, заметил Н. А. Заозерский, «нехорошо и то, что епископ является особой от консистории инстанцией». При подробном обсуждении этого вопроса Н. С. Суворов высказал мнение, что если епископ будет председателем присутствия, при сохранении коллегиального принципа решений он может оказаться в меньшинстве, и «едва ли подобный порядок управления можно будет согласить с апостольским правилом»[671]. В общем собрании Присутствия также отмечалось, что в случае если в правлении дела будут решаться большинством голосов, для авторитета епископа будет разрушительно, что «дела епархиального управления в его епархии иногда могут быть разрешаемы противно его воле, убеждению и пониманию» (протоиерей Т. П. Буткевич). В связи с этим Буткевич считал правильным установить не епархиальное правление, а совет при епископе, в котором члены будут иметь лишь совещательный голос, так что председательство епископа будет и возможно, и полезно[672].
Иное мнение защищали профессоры А. И. Бриллиантов и Н. А. Заозерский. Первый полагал, что канонической основой преобразования консистории должна стать «мысль о совместном и единодушном решении церковных дел епископом и клиром»[673]. Примером тому является древний пресвитериум, без согласия которого, по утверждению Бриллиантова, епископ не решал ни дела судные, ни дела ставленнические. В поддержку этого предложения говорят также правила Ант. 24 и 25, согласно которым епископ не может решать хозяйственные дела без согласия клира[674]. Н. А. Заозерский, полагая, что «без согласия священника ничего епископ не может и не должен делать», ссылался на правило Феоф. 7, касающееся ставленнической практики[675]. В еще более кардинальной форме эту тенденцию защищал в общем собрании Присутствия протоиерей М. И. Горчаков, один из «32‑х». Он полагал, что «представители епархии», пресвитеры – члены консистории «являются соправителями епископа», поэтому дела должны решаться общим голосованием, в случае же несогласия епископа – передаваться в высшую инстанцию[676].
«Либералам» в отделе Присутствия, а затем и в общем собрании возражал в первую очередь профессор А. И. Алмазов, поддерживаемый, в частности, Н. С. Суворовым. Алмазов заявил о «канонической аксиоме»: «Без воли епископа [священник] ничего не может предпринять ни в одной области церковной жизни», – если бы «собралось даже и все духовенство, то оно и в целом его составе не может мыслиться равноправным соправителем епископа»[677]. На поставленный Заозерским вопрос: «Составляет ли епископ отдельную инстанцию или действует совместно с коллегией?»[678] – Алмазов, признавая, что при председательстве епископа у членов консистории может «и не проявиться должной твердости высказать свое действительное мнение»[679], указывал: епископ не отдельная инстанция и не председатель коллегии, но – начальство консистории[680].
Оппоненты «либералов» опровергали и историко-каноническую аргументацию последних. Так, по мнению Алмазова, пресвитеры в древнем пресвитериуме имели лишь совещательный голос[681]. Алмазов подчеркивал слова 24 правила Антиохийского Собора о том, что власть распоряжаться принадлежит епископу[682]. Суворов, опираясь на приведенное Заозерским правило Феофила Александрийского, приходил к обратному выводу: правило говорит об испытании епископом избранника пресвитеров – епископ мог и отвергнуть эту кандидатуру[683]. «То согласие, то единодушие, о которых говорится в древних памятниках, не имеет ничего общего с нашей коллегиальностью»[684], – заключал Суворов, настаивавший на том, что «при коллегиальной форме консисторского строя и председательстве епископа будет управлять большинство, «яко Богу назирающу»»[685], а не епископ, чего требует апостольское правило[686]. Алмазов полагал возможным принять председательство епископа в консистории по пастырским делам, если речь будет при этом идти о численно ограниченном собрании священников[687]. Похожую точку зрения развивал и протоиерей Ф. И. Титов, полагавший необходимым преобразование консистории в «совет пресвитеров» при епископе, сохранявшем абсолютное право решения[688].
При голосовании в отделе Присутствия вопрос о председательстве епископа был решен отрицательно большинством против одного голоса[689]. В соответствии с выраженным в отделе мнением о том, что необходимо поставить секретаря в положение исполнителя, подчиненного присутствию консистории и епархиальному архиерею[690], было решено ввести должность председателя или «первенствующего члена» консистории, в котором видели «передаточный орган для доклада дел преосвященному»[691] (А. И. Алмазов). Отделом была принята формулировка: «Председатель назначается местным преосвященным из членов правления по назначению; <…> утверждения председателя со стороны центральной церковной власти не требуется»[692]. В общем собрании Присутствия должность председателя также была признана необходимой, поскольку в консисториях того времени «члены все равноправны и знают только себя. Этим объясняется и медлительность, и запутанность дел консисторского производства» (протоиерей Буткевич)[693]. Голосование по этому вопросу было произведено 24 ноября, по завершении обсуждения вопроса о секретаре консистории. За основу голосования была принята формулировка II отдела о назначении председателя – вопрос о председательстве епископа в общем собрании Присутствия даже не ставился на голосование. За формулировку отдела было подано 33 голоса, а восемь членов желали исключить из нее слова «из членов правления». Затем, по предложению архиепископа Херсонского Димитрия (Ковальницкого), было принято решение об утверждении председателя Синодом[694].
Мнения во II отделе Присутствия и его общем собрании разошлись и при рассмотрении вопроса о личном составе консистории (епархиального правления), и, прежде всего, – вопроса о способе включения в нее членов: их избрании или назначении.
Критику идеи выборности членов правления развил прежде всего профессор Алмазов, исходя из той посылки, что «члены обсуждаемого правления суть только помощники и советники епископа». Эта аргументация строилась на изложенной выше позиции Алмазова, что «епархиальное правление есть не более как только совещательное учреждение при епархиальном архиерее»[695]. Во II отделе Алмазов, правда, выдвинул предложение, чтобы половина членов присутствия была назначаемой, а половина – выборной, но уже в общем собрании Присутствия он уточнил, что этим «не усвоялось равное значение тому и другому способу»: «Собственно, и при таком проекте единственным должным быть способом понималось именно назначение». Выборность же допускалась им в целях поднять доверие к учреждению со стороны духовенства[696]. Профессор И. С. Бердников, с самого начала заседания общего собрания Присутствия указавший, что «консистория с тем или другим именованием должна остаться вспомогательным органом епархиального управления»[697], заключил дебаты, напомнив «азбуку, положенную в основу епархиального управления»:
По каноническим правилам – управление епархией принадлежит епископу. <…> Если у епископа и есть помощники, то это объясняется тем, что епископу самому нельзя во всем успеть[698].
Следовательно, полагал он, епископ сам назначает своих помощников.
За выборность членов консистории во II отделе Присутствия высказались, конечно, сторонники равноправия членов епархиального правления и епископа Заозерский и Бриллиантов. Но примечательно, что и такие защитники сохранения за епископом полноты архиерейской власти, как протоиерей Т. И. Буткевич и Н. С. Суворов, также ратовали за выборность членов правления. Первый считал, что члены должны быть выборными, «чтобы они пользовались доверием епархии», хотя при этом «преосвященный может и не утвердить выборов»[699]. Суворов же полагал, что, поскольку «епископ есть власть, управляющая епархией», необходимо ослабить зависимость членов консистории от епископа[700]. Аналогичной точки зрения придерживались Н. П. Аксаков и Н. Д. Кузнецов. Как и Алмазов, они исходили из представления о правлении как совещательном органе при епископе, но приходили к обратному выводу. Аксаков полагал, что нет необходимости в том, чтобы епископ назначал своих помощников. Он ссылался на примеры из русской истории: пресвитеры, а тем более благочинные, являются помощниками епископа, однако в древней (а последние – и не в столь древней) Руси они выбирались[701]. Кузнецов же приводил практические аргументы: выборность «всего удобнее» ответит на необходимость «в установлении хоть какой-нибудь связи с действительной окружающей жизнью»[702]. Кроме того, добавлял он, «для пользы епархиального управления архиерею нужны советники достаточно самостоятельные и способные высказать независимые суждения», чего невозможно достичь посредством назначения[703].
По итогам дискуссий в общем собрании Присутствия четыре голоса были поданы за формулировку «члены епархиального собрания только избираются»[704]. За положение «члены епархиального собрания тольконазначаются» высказалжь 15 членов Присутствия[705].
Большинством же в 30 голосов было принято предложение о том, что «члены епархиального управления частью избираются, частью назначаются»[706].
Вопрос о возможном введении мирян в епархиальное правление также вызвал оживленные дебаты, в которых, как и в дискуссии по поводу выборности членов правления, можно отметить три тенденции – «консерваторы», принципиально отвергавшие такую возможность (к примеру, А. И. Алмазов), «умеренные консерваторы», допускавшие ее из практических соображений (Н. С. Суворов), «либералы», считавшие участие мирян в епархиальном управлении принципиальной необходимостью (Н. А. Заозерский).
К числу принципиальных противников присутствия мирян в епархиальном правлении относился протоиерей Т. И. Буткевич, который считал, что «право управления предоставлено только епископу, а не мирянам»[707]. Его поддерживал профессор М. А. Остроумов: «С принципиальной точки зрения управление православной Церковью должно быть иерократическим». «У нас все иерархи – священноначальники, и они должны стоять во главе управления», – добавлял Остроумов, выступая против возможного появления «лаократии»[708]. Профессор А. И. Алмазов также полагал, что «активное участие мирян в сфере церковного управления» противоречит канонам и указывал на параллель в древнем пресвитерском совете, которая, по его мнению, «исключает возможность включения в состав [правления] членов и представителей от мирян»[709]. О том, что участие мирян в церковном управлении не предусматривается в канонах, говорил и И. С. Бердников: такое участие действительно могло иметь место, но лишь в качестве отдельных поручений, данных архиереем по специальным вопросам. Следовательно,
если бы сам епископ счел нужным иметь помощниками светских лиц, то это было бы терпимо; но когда хотят это сделать во имя принципа, то ни каноны, ни история не дают на то основания[710].
Бердников опирался на историческую справку, приведенную византинистом И. И. Соколовым[711] в противовес мнению Заозерского, согласно которому именно ради иерократичности епархиального управления необходимо ввести мирян в управление – история показывает, что в противном случае миряне захватывают власть в качестве чиновников[712]. Заозерский остроумно возражал против аргумента о противоречии канонам участия мирян в консистории: de facto миряне уже участвуют в правлении – хотя бы в лице секретаря консистории[713]. Заозерский, рассматривавший консисторию как «представительное учреждение»[714], защищал включение в нее мирян и по принципиальным соображениям: «Для лучшего рассмотрения дел и ограждения интересов мирян»[715]. За введение мирян в состав правления также высказывались с принципиальной точки зрения А. А. Папков, Н. П. Аксаков, Н. Д. Кузнецов. Аксаков полагал, что выборность и участие мирян в правлении «могли бы действительно противоречить канонам, но согласоваться с основой православия»[716]. Подобным образом, и Кузнецов считал, что «приводимые древние правила имеют в виду совершенно иной порядок церковного устройства и управления, чем какой образовался в нынешнее время»[717]. В частности, оба они отвергали правомерность ссылки на древний пресвитериум: Аксаков – поскольку полагал, что это учреждение составлялось из всех пресвитеров, то есть сопоставимо скорее с епархиальным съездом[718], Кузнецов – по причине, что пресвитериум не совпадает с нынешней консисторий и «не может из глубины веков предрешать собой состав нашей консистории»[719].
Возражая против выступления М. А. Остроумова, Аксаков выдвинул тезис, что «лаицизация есть насильственное предъявление со стороны народа своих естественных прав в Церкви». «Зачем же ждать, чтобы оно стало насильственным»[720], – спрашивал он, высказывая мнение, что участие мирян возможно как в делах хозяйственных, так и в делах вероучения и богослужения (к примеру, в установлении «порядка и времени совершения богослужения»)[721]. Папков защищал это же мнение, приводя пример епархиальных миссионеров, то есть мирян – помощников епископа в области вероучения[722]. Наконец, Кузнецов выдвигал аргумент юридического характера: раз Присутствие уже допустило мирян в высший орган управления – Собор, то как же оно их не допустит в низший совещательный орган?[723]
Средней точки зрения придерживался, в частности, протоиерей М. И. Горчаков: невозможно передавать ведению мирян вопросы, касающиеся вероучения и богослужения, но можно и даже нужно ввести добавочных членов – мирян для рассмотрения хозяйственных дел. Такая необходимость обуславливается тем, что по этому вопросу духовенству «нужны солидарные с ним во мнениях лица из паствы»[724]. Еще более широких взглядов на участие мирян в консистории придерживались во II отделе «консерваторы» Н. С. Суворов и П. Б. Мансуров. «С точки зрения практической это было бы весьма целесообразно», – полагали они. Активный церковный деятель П. Б. Мансуров[725], правда, при этом добавлял: «Только чтобы они не вторгались в власть архиерея»[726].
На голосование были поставлены две формулировки: «миряне могут быть членами епархиального управления» и «миряне не могут быть членами епархиального управления». Первое мнение было поддержано 20 голосами[727]. При этом протоиерей Ф. И. Титов указал, что остается при своем особом мнении, высказанном во втором отделе:
Желательно участие мирян – членов приходских общин в совете пресвитеров при епископе, по указанию епархиального собора в виде особого совещания, периодически созываемого для рассмотрения и решения хозяйственных и церковноприходских вопросов[728].
Большинством в 29 голосов[729] принято было второе из поставленных на голосование положений[730].
Таким образом, в Предсоборном присутствии были приняты следующие предложения о преобразовании епархиального управления:
1) наименование консистории заменяется наименованием «епархиальное правление»;
2) миряне не могут быть членами епархиального правления;
3) члены епархиального правления частью избираются, частью назначаются; и те, и другие утверждаются епархиальным преосвященным;
4) председатель епархиального правления избирается местным преосвященным из членов правления и утверждается Священным Синодом[731].
Принципиальный вопрос о взаимоотношениях епископа и консистории (правления) формально так и не был решен. Вместе с тем, следует заметить, что при голосовании принятых в Присутствии положений, возобладала точка зрения тех, кто считал консисторию вспомогательным органом при епископе.
§ 4. Преобразования консистории после 1906 года
В июле 1910 года Синод принял постановление «О мерах к упрощению и ускорению консисторского делопроизводства». Из консистории в канцелярию архиерея переносились бумаги по делам, разрешение которых находилось в непосредственном ведении епископа. Консисториям предоставлялось самостоятельно, не возводя к резолюции архиерея, решать дела, исполнение которых было точно определено законом (например, назначение священника для приведения к присяге) или было формальностью (например, решение о выдаче копий с метрик). Наконец, секретарю предоставлялось, не возводя в присутствие, решать ряд предварительных дел, к примеру – наведение необходимых справок в гражданских учреждениях. Кроме того, секретарям консисторий предписывалось строго держаться «установленных Уставом духовных консисторий и циркулярными указами Святейшего Синода пределов власти и прав». Постановление напоминало, что секретари не имеют «решающего голоса в присутствии консистории» и должны прежде всего заботиться о соответствующем законодательству решении дел[732].
В объяснительной записке, опубликованной в «Церковных ведомостях», указывалось на следующие причины недостатков консистории:
1) обилие дел,
2) малочисленность и слабая обеспеченность личного состава, «устарелый порядок делопроизводства консисторских дел, отличающийся излишним формализмом», «неудовлетворительная регламентация отношений присутствия [консистории], ее канцелярии и секретаря, создающая поводы к столкновениям и недоразумениям»[733].
Первая и вторая причины признавались неустранимыми в ближайшее время. К устранению третьей и четвертой было направлено постановление Синода. Объяснительная записка уточняла в отношении прав и обязанностей секретаря, что поскольку он является начальником канцелярии[734], то наблюдение за столами членами присутствия[735] относится «исключительно к попечению о соответствии изготовляемых столоначальниками постановлений консистории кратким резолюциям, даваемым присутствием»[736]. Постановление объяснялось в записке сложившейся практикой, при которой секретарь, «преувеличивая предоставленные ему статьями 296, 315 и 326 права, стремится получить преобладающее значение в направлении и решении дел присутствием»[737].
Особого общественного резонанса это синодальное постановление не вызвало.
«Церковный вестник» отмечал, что, «стоя на точке зрения устава, нельзя изменить порядков»[738], поэтому новое постановление направлено лишь на улучшение делопроизводства, а не ожидавшееся преобразование епархиального устройства.
Реформа же консисторий остается по-прежнему делом будущего. С нею связаны самые разнообразные стороны епархиальной жизни: и отношение к приходу и к епископу, и улучшение и изменение в системе управления, и переустройство суда. Беда в том, что сами законы, на основании которых действуют консистории, перестали быть полезными[739].
Тот же печатный орган напоминал о предложенных в докладе И. С. Бердникова в Предсоборном присутствии более широких мерах, направленных к тому, чтобы «освободить архиерея от излишне мелочной и ненужной бумажной работы и доставить ему возможность больше времени посвящать своим пастырским обязанностям»[740].
Через год «Церковный вестник» подвел итог этим попыткам преобразования броским заголовком: «Не реформа». Корректировка правил о делопроизводстве, изменение штатов, новый порядок замещения секретарей, «все это – детали, а не реформы, не то «преобразование епархиального управления», о котором говорили 5–6 лет тому назад». Такие изменения «не могут удовлетворить и назревших потребностей в реорганизации епархиальных управлений на новых началах»[741].
Попытка более серьезного преобразования была предпринята Синодом позднее. В марте 1916 года принято определение
о мерах к освобождению епархиальных преосвященных от части дел епархиального управления, в целях предоставления епархиальным преосвященным возможности отдавать свой труд, время и силы непосредственному руководству и смотрению за церковной и приходской жизнью в епархиях[742].
Суть определения состояла в том, чтобы передать в ведение викарных епископов, «под общим наблюдением епархиальных преосвященных», большую часть епархиальных дел. Исключение составляли такие важнейшие дела, остававшиеся в непосредственном ведении епархиальных архиереев, как замещение священнических мест; назначение начальствующих в обителях, благочинных, духовников, следователей; постройка храмов; открытие и изменение границ приходов; учреждение общин и монастырей и тому подобное.
Это определение, отвечая пожеланиям архиереев и действительной потребности в их освобождении от преизбытка бумажно-административной работы, вместе с тем, не вносило принципиальных изменений в строй епархиального управления. Принятое за год до трагических событий революции и последовавших изменений в строе церковной жизни, оно не успело дать и ощутимых результатов.
Итак, следует отметить, что в публицистике вопрос о реформе консистории был развит не много, его обсуждение концентрировалось в «Союзе ревнителей церковного обновления» и органе Санкт-Петербургской академии «Церковном вестнике». Пафос этих публикаций состоял в том, что консисторская бюрократическая система, устроенная во многом наподобие государственной администрации, препятствует пастырству епископа, его живому общению с народом Божиим.
Тот же мотив присущ критике консисторского строя, которую развили сами епископы в своих отзывах. Для решения этой проблемы они предполагали, во-первых, упростить делопроизводство консисторий: сократить этапы обработки дел и с этой целью, в частности, ввести председательство епископа в присутствии; разделить дела между инстанциями – епископом, присутствием и канцелярией – в соответствии со степенью важности дел. Во-вторых, епископы предлагали многие дела децентрализовать в иерархические органы епархиального управления. Кроме того, епископы стремились к по возможности более полному введению совещательности. Некоторые из архиереев, предлагавших председательство епископа в консистории, имели в виду именно то, чтобы между ними и их ближайшими советниками установился более полный обмен мнениями, оставляя окончательное решение во власти епископа. Очевидно, что к тому же стремились многочисленные епископы, которые предложили переименовать консисторию в «совет». В этом же порядке вещей значительное число архиереев высказались за введение выборности членов консистории. По их мнению, это позволило бы сблизить епископа и клир, повысить доверие духовенства к консистории. При этом за введение мирян в состав консистории-совета, высказались лишь немногие. Наконец, следует указать, что в четырех отзывах мы наблюдаем маргинальное для этого круга источников стремление поставить епископа в зависимость от консисториисовета, придавая равный голос архиерею и консистории.
В Предсоборном присутствии это стремление также частично наблюдалось. Его представителями в разных формулировках выдвигалась мысль о том, что члены консистории суть соправители епископа. Однако и в Присутствии такое мнение составляло исключение.
Согласно решениям Присутствия, определение консистории колеблется между совещательным органом – советом при епископе – и простым административно-исполнительным органом. II отдел и общее собрание Присутствия постановили, чтобы члены консистории наполовину избирались клиром, наполовину назначались епископом. Сторонники выборности членов консистории аргументировали свое мнение тем, что члены консистории – советники епископа, а потому должны быть достаточно независимы в своих суждениях, что достигается их выборностью. С другой стороны, следует подчеркнуть решение как отдела, так и общего собрания Присутствия не вводить председательство епископа в консистории. Причем в том и другом случае примечательна мотивация этого решения – в консистории вопросы решаются большинством голосов, поэтому епископ может оказаться в меньшинстве, что не соответствует аксиоме, согласно которой без воли епископа ничего не должно делать в епархии. В этом же порядке вещей консисторию предложили именовать «епархиальным правлением», а не «советом», как это предполагало значительное число епископов в своих отзывах. Наконец, относительно введения мирян в состав консистории отрицательно высказались как отдел, так и Присутствие. Впрочем, меньшинство Присутствия было достаточно значимым – 20 из 49 членов, хотя, при этом, по мотивам голосования меньшинство разделилось. Если одни полагали, что участие в консистории и вообще в церковном управлении есть неотъемлемое право мирян, то другие считали, что участие мирян в управлении целесообразно лишь с практической точки зрения, притом такое, чтобы миряне не превышали свои полномочия.
Проведенные Синодом в 1910 и в 1916 годах реформы консистории были направлены на упорядочение делопроизводства и децентрализацию решаемых в консистории дел. В этом отношении они отвечали рекомендациям архиереев и Присутствия. Однако не было произведено изменений относительно личного состава консистории. Значение консистории не было приближено к «совету при епископе», как это в большинстве своем предлагали архиереи. Не была введена и большая открытость (прозрачность) консистории по отношению к епархиальному духовенству, к чему, в основном, были направлены постановления Присутствия о личном составе. Реформа основного органа епархиального правления оставалась делом будущего.