Соборный орган: съезд, собрание или собор?
Инициируя реформы своими «Вопросами»[743], митрополит Антоний (Вадковский) подчеркнуто обратил внимание Комитета министров, а затем и общественности, на постановку епархиальных съездов. Пункт о епархиальных съездах был включен отдельной строкой в синодальный доклад императору, а затем вошел в предложение обер-прокурора о запросе отзывов преосвященных и в указ Синода по этому поводу. Соответственно, отдельно этот вопрос рассматривался и в отзывах и, позднее, в Предсоборном присутствии. Кроме того, при рассылке указа о составлении архиерейских отзывов, Синод рекомендовал преосвященным созывать для этого «способных оказать в этом деле содействие лиц». Вследствие такого указания, многие преосвященные создавали для составления отзывов комиссии, а некоторые созывали съезды духовенства. Последняя практика, с включением в съезды мирян, была поддержана Синодом в указе от 18 ноября 1905 года[744].
§ 1. В публицистическом и научно-публицистическом материале
Синодальные «Церковныеведомости» отображаютнастроение высших церковных властей. В начале июля 1905 года здесь публикуется статья чиновника Учебного комитета при Святейшем Синоде В. Н. Самуилова, посвященная съездам духовенства в древней Руси. В статье проводится мысль о том, что основная цель съездов была воспитательной: «Эти собрания были, прежде всего, школою для духовенства. Учителем был епископ, и учениками священники»[745]. Отмечая, что и сейчас личное влияние архипастыря (и только оно)
может иметь воспитательное значение на священников, автор подчеркивает: «Личного доверчивого общения пастыря с паствой не в силах заменить ни бумага, ни все ускоренные сообщения»[746].
Начиная с середины июля 1905 года, издание регулярно перепечатывало из епархиальных ведомостей заметки и статьи о проведении съездов, в ходе которых затрагивался, в том числе, и вопрос о преобразовании самих съездов. Подчеркивалось пожелание участников, чтобы их регулярным предметом стали вопросы религиозно-нравственного состояния прихода, отношения духовенства и интеллигенции, духовного единения пастыря и пасомых, мер к поднятию духовной жизни прихода и прочие пастырские вопросы. Решение таких вопросов «доставило бы как отцам депутатам, так и их избирателям – епархиальному духовенству высокое нравственное удовлетворение»[747], – подчеркивали «Пермские епархиальные ведомости». «Представляясь на съездах в лице лучших своих членов, духовенство имело бы возможность вслух высказать свои затаенные теперь идеалы, свои желания и нужды», – цитировали «Церковные ведомости» казанскую прессу[748]. В контексте революционных брожений в обществе церковная печать подчеркивала, что в ряде епархий такие собрания «внесли должное успокоение в души пастырей, поставленных лицом к лицу с грозным общественным движением»[749]. «Обсуждать меры борьбы с нравственными недугами общества» призывали и «Самарские епархиальные ведомости»[750]. Кроме того, почти все процитированные здесь издания призывали к тому, чтобы съезды предварялись обсуждением вопросов, стоящих на их повестке дня в благочиннических собраниях, дабы епархиальные съезды «были действительным голосом епархиального духовенства»[751]. Высказывалась мысль и о необходимости создания постоянной комиссии, «как связующего епархиальные съезды звена и как института, имеющего задачей своей подготовительную работу к будущему съезду»[752].
«Церковные ведомости» особенно останавливались на съезде духовенства Рижской епархии, проходившем с 20 сентября по 6 октября 1905 года под председательством архиепископа Агафангела (Преображенского). Еще в мае того же года состоялся съезд духовенства в Ревеле (город входил в состав Рижской епархии), в ходе которого было высказано пожелание, чтобы вопросы, имеющие местное значение, решались
на окружных и епархиальном съездах, с участием представителей от мирян по одному от каждого прихода. Постановления окружных съездов представляются епархиальному съезду. Постановления епархиального съезда, на котором обязательно присутствует епархиальный епископ, считаются обязательными[753].
Съезд Рижской епархии, конечно, не мог буквально воплотить такие предложения в жизнь, поскольку они требовали законодательного оформления, однако в какой-то степени он приблизился к ним. «Церковные ведомости» приводили слова священника, избранного товарищем председателя и отмечающего в качестве особенности данного съезда
председательствование архипастыря, который предоставляет всем присутствующим свободу высказывать свои мнения; это естественно должно повести к большей полноте и обстоятельности в решениях[754].
Несколько позднее под знаковым заголовком «Первое явление воскресающей соборности» публикуются впечатления А. Васильева – одного из участников этого съезда. Собрание, указывал он, усвоило себе название «Рижский епархиальный собор», что оправдывается, по мнению автора, и составом (свободно избранные представители из всех степеней клира и из мирян – представителей братств), и важностью вопросов, и «широкой свободой суждений, венчавшейся единомысленными и единодушными, воистину соборными определениями». Собору предшествовали благочиннические съезды, наметившие вопросы, а затем обсудившие и программу, одобренную архиереем. Отмечалась также полная свобода суждений на самом соборе[755]. Среди решений этого епархиального съезда-собора следует отметить проекты «О благочиннических, или окружных, собориках» и «Об епархиальных соборах», которые затем войдут в состав отзыва преосвященного Агафангела. В основе этих предложений – тезис о том, что «начало соборное должно проходить через все церковное строение от основания его – прихода и до самых вершин»[756]. В частности, Васильев указывал обоснование участия мирян на этих съездах. Оно вытекает из понятия о Церкви как Теле Христовом: тело живо постольку, поскольку все его члены находятся в живом общении и взаимодействии[757]. Позднее, комментируя статью из «Пензенских епархиальных ведомостей», призывающую к допущению мирян на съезды, «Церковные ведомости» замечали, указывая, в частности, на Рижский съезд, что такие примеры уже были и «ничего, кроме доброго, от того не произошло»[758]. Съезд пастырей с участием мирян, писали «Церковные ведомости» еще через год, – наилучшая форма для осведомленности пастырей о переживаниях народа, для совместного вырабатывания «направления и новых форм и видов пастырской деятельности». Миряне же увидят деятельность духовенства, его небезучастность к их интересам, что повысит нравственную связь пастырей и мирян, взаимное доверие, взаимопонимание[759].
Подводя в конце 1907 года некоторый итог прошедшему периоду, «Церковные ведомости» отмечали, что епархиальные съезды вышли далеко за рамки подлежащих им экономических вопросов.
Достойно замечания, что такое расширение программы съездов, превратившее их в епархиальные соборы, произошло в то время, когда положение о них осталось прежнее. Видимо, местная церковная жизнь уже не укладывается в установленные для нее рамки. Изменился и личный состав епархиальных съездов, на которых теперь, по крайней мере, в некоторых епархиях, участвуют депутаты не только от священников, но и от низших членов причтов, а также представители мирян[760].
Обращаясь к другим периодическим изданиям, следует, прежде всего, обратить внимание на позицию, выраженную «группой Петербургских священников». Мы указывали, что в своей первой записке они довольно расплывчато призывали к совершению епископами своего служения «совместно с сонмом пресвитеров, как своих советников, сотрудников и сослужителей, пред лицом народа»[761]. Во второй записке, поданной в мае 1905 года, члены группы указывали на необходимость превращения епархиального съезда в «общеепархиальное собрание представителей духовенства и мирян епархии»[762], с тем, чтобы оно происходило «под условием полной свободы»[763].
Публикации архимандрита Михаила (Семенова) в «Церковном вестнике» летом 1905 года позволяют подробнее осветить точку зрения «32‑х». Архимандрит Михаил, активный член этой группы и вероятный соавтор ее записок, выдвигал в качестве нормы положение: «Епископ правит по совету и через пресвитеров»[764], – аргументируя его на основании краткого исторического обзора форм содействия епископу со стороны собраний пресвитеров – от древних пресвитериумов до современных автору съездов. Отмечая работоспособность и эффективность последних, отец Михаил полагал, что их основной недостаток – зависимость их созыва и предмета деятельности от произвола епископа. «Добрая воля епископа – и съезд полноправен и самостоятелен, нет ее – и самое существование его проблематично», – отмечал позднее другой автор в том же «Вестнике»[765]. Для исправления такого положения архимандрит Михаил предлагал регламентировать ту часть деятельности съездов, где клирики – хозяева, и создать «из «съездов» действительный вспомогательный орган епископской власти»[766]. Необходимо также установить выборность председателя, чтобы он действительно был единодушным съезду руководителем (а не преследующим свои цели или цели, поставленные свыше), и выборность делегатов[767]. Однако, подчеркнем: по мнению архимандрита Михаила, съезды должны быть поставлены так, что «вне своих насущных дел священники имеют только совещательный голос», что, полагал отец Михаил, «достаточно обеспечивает каноническую неприкосновенность епископских прерогатив»[768]. Позднее, в 1911 году, «Церковный вестник» напечатал статью, автор которой защищал постановку съездов или, вернее, «епархиальных соборов» вне каких-либо формальных рамок, «потому что цель их главным образом в объединении духовенства, в ознакомлении с епархиальной жизнью и в изыскании лучших способов церковной работы в разных отраслях»[769].
Выдвигалось и несколько иное воззрение на епархиальные собрания, выраженное в «Богословском вестнике» еще в 1905 году профессорами Н. Ф. Каптеревым и В. Н. Мышцыным. Первый, претендуя на выражение мнения большинства клира и мирян, считал, что епископ должен управлять при посредстве «свободно избранных коллегий из духовенства и мирян», притом что
епархиальный собор решает все недоразумения между епископом и соправящими ему коллегиями. В случае недовольства какой-либо стороны решением епархиального собора дела переносятся на пересмотр и решение высшей инстанции – губернского собора[770].
В. Н. Мышцын, считая, что «соборно-канонические начала требуют, чтобы новое учреждение было органом не епископской власти, а всей епархии»[771], был уверен:
Епархиальные съезды, состоящие из депутатов духовенства и выборных мирян под председательством епископа или его представителя, должны быть не одним из епархиальных учреждений, а тем высшим епархиальным органом, своего рода епархиальным собором, который ведает все важнейшие вопросы, касающиеся епархии[772].
С воззрением на епархиальные съезды как на апелляционную инстанцию по отношению к епископу (что фактически ставит съезд выше епископа) мы уже встречались[773]. В этот подход вписываются и работы по преобразованию съездов в Финляндской епархии. Еще летом 1905 года в этой епархии состоялся съезд, возглавляемый архиепископом Сергием (Страгородским), в составе 21 священника, нескольких псаломщиков, 60 приходских учителей и 20–30 мирян, на равных правах с членами духовенства[774]. Этот опыт, по словам одного из участников, «показал, что только путем подобных съездов можно оживить истинную церковную жизнь»[775]. Была избрана комиссия для подготовки проекта правил съездов. К началу 1907 года проект комиссии (в составе трех священников и двух мирян) был готов. Предполагалось, чтобы в состав съезда с решающим голосом входило определенное число клириков (в том числе обязательно и низших), а также мирян (обоего пола), избранных от благочинии и приходов, а всем остальным клирикам и мирянам предоставлялось право участия с совещательным голосом (§ 5–6). Что касается отношений съезда и епископа, то, во-первых, присутствие последнего на съезде не только не считалось обязательным, но даже в случае своего присутствия он становился лишь «почетным председателем», поскольку председателем съезда являлся выборный из клириков (§ 20). Более того, предполагалось, что «епархиальное начальство не может изменять постановлений съезда», если же оно «не нашло возможным» утвердить какое-либо постановление, то оно передается на рассмотрение следующего съезда. Если при повторном рассмотрении несогласие сохраняется, то дело возводится на рассмотрение высшей церковной власти (§ 26)[776]. Следует заметить, что предполагаемая комиссией простота личного взаимодействия между епархиальным преосвященным и съездами (которая позволяла так широко распространить права съездов) была обусловлена, без сомнения, малым размером Финляндской епархии, разделенной в 1901 году на 33 прихода, с причтом, состоящим из 42 человек[777].
Тот же пафос мы, впрочем, находим в статье профессора богословия Казанского университета протоиерея А. В. Смирнова[778], опубликованной в еженедельнике «Церковно-общественная жизнь», который издавался первоначально как орган Казанской духовной академии, а затем выходил под редакцией части ее корпорации. Относя к компетенции съезда вопросы учебные, благотворительные, но также административные (избрание членов консистории, распределение епархии на благочиния) и пастырские – «выработку мер к нравственно-религиозному воздействию на прихожан и возвышению пастырского влияния», – протоиерей Смирнов полагал, что «нужно непременно сообщить ему значение более или менее самостоятельного органа епархиального управления».
Решения его, конечно, должны поступать на утверждение местного епископа, но последнему не должно быть предоставляемо право отмены этих решений. Епископ имеет возможность влиять на постановления съезда личным своим присутствием на нем, то есть личным разъяснением обсуждаемого вопроса; но раз постановление состоялось, он не вправе перерешать его.
В случае несогласия епископа со съездом, вопрос, по мнению протоиерея Смирнова, должен переноситься в окружной съезд (съезд митрополии), либо следующий епархиальный, «решение которого должно считаться окончательным»[779].
Следует подчеркнуть, что официальные «Церковные ведомости» не оставили тему епархиальных съездов и после завершения предсоборного ажиотажа 1905–1907 годов. В 1909 году здесь была напечатана статья В. Введенского, в которой отмечается: «Становится ясным, что епархиальные съезды в своем настоящем положении уже входят в состав епархиального правления, как вспомогательный орган правительственной власти». Тем не менее, замечал автор, деятельность этих съездов остается зависимой, с одной стороны, от взглядов местного духовенства, а с другой, – от взглядов епископа, так что съезды очень различаются от одной к другой епархии и от правления одного епископа к другому[780]. Поэтому, заключал он, возникает необходимость «определения компетенции съездов в делах епархиальной жизни, положения их в епархиальном управлении и порядка созыва и вообще организации этого дела с формальной стороны»[781]. По всей вероятности, публикация этой статьи в конце октября – начале ноября была приурочена к последовавшему в это же время определению Синода «о допущении церковных старост к участию в благочиннических и епархиальных съездах при рассмотрении церковно-хозяйственных вопросов»[782]. Вопрос этот был поднят по инициативе Государственной Думы, точнее – ее бюджетной комиссии. В 1912 году ее докладчик Е. П. Ковалевский вспоминал, что за пятилетнюю работу комиссии выяснилась, в частности,
полезность и даже неизбежность участия мирского элемента в целом ряде дел церковного характера, стали намечаться и пределы проникновения в области, в которых участие мирян и желательно, и естественно. По последнему вопросу уже достигнуто узаконение участия мирян в благочиннических и епархиальных съездах.
Судя по словам Ковалевского, это решение было принято церковным ведомством не без сопротивления:
Нельзя похвалиться, что все это делалось просто, без усилий, без преодоления всяческих препятствий, напротив, каждый шаг давался с трудом и борьбой, и не только для одной Бюджетной комиссии, но и для всех сочувствующих ее стремлениям[783].
Однако если сопротивление и было, то оно, судя по всему, шло не от архиереев. В 1909 году на запрос Синода по вопросу о допущении старост на съезды 53 епархиальных начальства ответили одобрительно и лишь 11 преосвященных полагали, что такое решение трудно осуществимо или преждевременно. Положительно отозвавшиеся архиереи указывали на то, что присутствие старост будет содействовать не только выяснению действительных местных нужд и изысканию средств к их удовлетворению, но и сближению их с духовенством, а через это – устранению имеющих место на приходах пререканий между клиром и прихожанами по бюджетным вопросам[784].
Образование в 1912 году Предсоборного совещания породило некоторые надежды в среде тех, кто жаждал созыва Собора. В начале 1913 года, когда Совещание должно было приступить к разработке законопроекта о епархиальном управлении, «Церковный вестник» опубликовал статью под заголовком «Очередные вопросы для предстоящего Собора Русской Церкви – епархиальные съезды духовенства»[785]. В статье говорилось о необходимости «развить, расширить, точно регламентировать и нормировать права, круг деятельности и положение епархиальных съездов на одинаковых началах»[786]. В том же году «проф. Т.» – вероятно, Б. В. Титлинов – опубликовал в «Церковном вестнике» серию статей, посвященных историческому обзору реформы епархиального управления[787]. Здесь он, в частности, сетовал на то, что
в нашем епархиальном управлении принцип внутренней неограниченности архиерейской власти сохранялся всегда с замечательной неприкосновенностью при всех изменениях в устройстве епархиального управления[788].
В том же духе, подводя итог истекшего года и рассматривая перспективы на будущее, он указывал в конце 1913 года, что со времени завершения работ Предсоборного присутствия положение съездов фактически не изменилось – их состав остался односторонним, а предел компетенции до сих пор не установлен и зависит от личного усмотрения каждого архиерея[789].
«Церковные ведомости» летом того же года напечатали статью В. Введенского, вновь указывающего на необходимость решить вопросы:
что такое епархиальные съезды по существу, как они должны составляться, каков должен быть круг их деятельности и как должна происходить самая работа съездов[790].
Ссылаясь на разработки Пред соборного присутствия, автор различал пастырское собрание, составляющееся из опытных священнослужителей по назначению архиерея для обсуждения актуальных пастырских вопросов, и епархиальный съезд – собрание депутатов от духовенства и старост. Однако, при этом съезд не должен «являть собой административно-распорядительный орган епархиального управления»[791], дублирующий деятельность консистории. Круг дел съезда, по мнению Введенского, стоит ограничить хозяйственными вопросами: назначением пособий, изысканием средств на учреждения, заведыванием благотворительными учреждениями, избранием членов правлений учреждений, назначением и отменой сборов[792]. Таким образом, официальный печатный орган Синода призывал к сохранению съездов в существующих законодательных рамках.
§ 2. В Отзывах епархиальных архиереев
Из 64 епархиальных начальств, выразивших свое мнение относительно реформ, по поводу реформы епархиальных съездов высказалось 56. Впрочем, некоторые преосвященные изъяснили свою позицию крайне скупо[793]. В число не высказавшихся мы включаем архиепископа Херсонского Димитрия (Ковальницкого), который лишь выражал общее порицание трудам созданной им для составления отзыва комиссии. Комиссия полагала, что съезды, переименованные ею в соборы, должны состоять из клира и мирян и иметь достаточно широкие полномочия в области хозяйственного, административного и религиозно-просветительного управления, оставаясь, впрочем, «вспомогательным органом при епископе»[794]. Заметим, что в силу широкого спектра занятий комиссии (она готовила также отзывы по вопросам о приходе, об участии клириков в общественных учреждениях и о приобретении Церковью собственности) мы не можем с точностью определить, какие из ее постановлений подпадают под суждение преосвященного Димитрия:
Вторая комиссия в обсуждении весьма важных церковных вопросов слишком поддалась влиянию легкомысленных, но пытающихся обосноваться на церковных канонах толков о преобразовании Церкви, нашедших себе место и в постановлениях различных епархиальных съездов, и в общественных кругах духовенства, и в литературе[795].
Сам преосвященный Димитрий не определил своей точки зрения по вопросу о реформе съездов.
Лишь два епископа полагали, что съезды в текущей их постановке вредны для Церкви. Преосвященный Екатеринбургский Владимир (Соколовский) сопоставлял их с либеральными реформами времен Александра II и сетовал, что через съезды «внесены в Божию Церковь агитация, партийность, противление богоустановленной власти». По его мнению, съезды должны были брать пример с древнерусских съездов, то есть стать местом, где духовенство собиралось бы «с единственною целью получить в собеседованиях с архиереем инструкцию на духовное делание в приходе на следующий год и на успешную борьбу с врагами Святой Церкви»[796]. Тульский же епископ Лаврентий (Некрасов) и вовсе полагал, что «нельзя говорить о съездах иначе, как с сожалением и негодованием»[797], и приводил при этом целый список отрицательных результатов деятельности съездов.
Помимо этих двух отзывов, архиереи положительно отзывались о съездах и большей частью стремились развить и законодательно упорядочить их деятельность. За время своего существования съезды «доказали свою жизнеспособность тем, что <…> дело свое сумели выполнить и выполняют с энергией и успехом», – писал епископ Тамбовский Иннокентий (Беляев).
Они с благодарностью принимали всякий вопрос, данный им на обсуждение, и с готовностью отдавали свой труд намеченным вопросам и своей деятельностью так зарекомендовали себя в этом отношении, что еще на первых порах своего существования заслужили официальное одобрение высшей церковной власти,
– добавлял он, ссылаясь на отчет обер-прокурора за 1866 год[798].
Впрочем, преосвященные указывали и на определенные недостатки съездов. К примеру, епископ Приамурский Никодим (Боков) подчеркивал достижения съездов и необходимость развить их положение: «Они, как сотрудники епископа в устроении церковной жизни, – весьма ценные, энергичные и никем незаменимые»[799]. Но при этом он замечал, что съезды не сумели соблюсти границу компетенции: «Им показалось, что они, как некий собор, могут даже управлять всеми делами епархии, влиять импонирующе даже на самого епископа и ограничивать его деятельность»[800].
Обратимся в первую очередь к тому, как в отзывах решался вопрос о личном составе съездов и их председателе. В подавляющем большинстве отзывов подчеркнуто, что члены съезда являются и впредь должны быть выборными. Против этого не высказался ни один архиерей, некоторые из них лишь не затронули этот вопрос. При этом несколько преосвященных, указывая на выборность членов съезда, полагали также полезным включение в состав съезда членов по основанию полномочий – благочинных[801] или членов совета[802], или по выбору преосвященного – лиц, «каких он найдет полезными для дела собора»[803]. Относительно включения мирян в состав съездов положительно высказались 37 преосвященных. Большинство из них указывало на желательность выборности представителей от мирян, а некоторые предполагали, что мирян должны представлять по должности старосты приходов[804] (которые, впрочем, и сами были выборными). Кроме того, некоторые архиереи полагали, что миряне должны входить в состав съезда лишь при обсуждении хозяйственных вопросов[805]. В данном случае их участие в съездах оправдывалось тем, что установление «сборов с церквей без участия представителей от приходов <…> вызывает глухой, а иногда и открытый ропот прихожан и церковных старост»[806]. Указывая на узость значения современных ему съездов и предлагая некоторые изменения, преосвященный Астраханский Георгий (Орлов), в частности, писал, что
односторонность епархиальных съездов еще более сгладится, а церковно-общественное значение их еще более увеличится, если они перестанут быть сословными, и в них будут принимать некоторое участие миряне[807].
«Что же касается мирян, то их и нельзя устранять от активной жизни Церкви. Участие их в решении вопросов Церкви и желательно и полезно»[808], – писал по поводу епархиальных съездов (соборов) преосвященный Рижский Агафангел (Преображенский), об опыте которого в данном вопросе было сказано выше[809]. Епархиальное совещание, созванное епископом Полтавским Иоанном (Смирновым), еще более определенно высказалось по этому поводу: участие мирян в съезде вызывается «требованием интересов самой Церкви, как полножизненного тела Христова, единства всех членов ее». «Ни каноны, ни церковная практика не исключают права мирян на участие в обсуждении дел веры, христианской нравственности». В управлении церковными материальными средствами также должны участвовать миряне, «как составляющие вместе с иерархией Церковь, которой принадлежат эти средства»[810]. Не умножая цитаты, укажем на единственный отзыв, в котором подчеркнуто отвергается участие мирян в епархиальных съездах – отзыв Воронежского преосвященного Анастасия (Добрадина), составленный епархиальной комиссией под его председательством. Большинство комиссии «высказалось за недопущение мирян на эти съезды, как на съезды духовенства», хотя раздавались голоса о пользе приглашения представителей старост и духовно-учебных заведений[811].
Наконец, не менее 25 преосвященных высказались за личное председательство епископа на съездах, причем в схемах еще нескольких архиереев это председательство, хотя прямо не оговаривается, но очевидно предполагается, поскольку съезд определяется как такой орган «при епархиальном архиерее», который позволил бы последнему совещаться с составом съезда[812]. Основной аргумент в пользу председательства епископа состоял в том, что оно позволило бы ему «познакомиться со всеми явлениями приходской жизни и воздействовать на духовенство и мирян своим словом и всем нравственным обликом своей личности»[813] – обстоятельство, на которое указывал еще протоиерей А. М. Иванцов-Платонов. Впрочем, как мы увидим ниже, такая мотивировка была не единственной.
В некоторых отзывах предполагается неизменность границ деятельности съездов, самое большее – при расширении этой деятельности до области пастырских вопросов (что означало узаконение фактического положения). Епископ Черниговский Антоний (Соколов), признавая, что съезды сделали многое для создания и поддержания различных взаимовспомогательных учреждений, указывал:
[съезды] нередко даже вопреки указаниям епархиального преосвященного поднимают вопросы, касающиеся епархиального управления, постановки воспитательного и учебного дела. <…> Такое вмешательство епархиальных съездов в дела, не подлежащие их ведению, вносит расстройство и в отношения духовенства к самому преосвященному, нарушая долг подчиненности, и в жизнь тех учреждений, о недостатках которых они хотели бы указать[814].
Владыка Антоний полагал необходимым точно очертить права съездов, оставляя их в границах надзора за созданными ими же учреждениями. Эта точка зрения разделялась, к примеру, преосвященным Владивостокским Евсевием (Никольским): съезд, вернее – в его терминологии – собор в составе клира и мирян, по мнению епископа Евсевия, есть «главный совещательный орган при епископе преимущественно по делам, так или иначе связанным с материальными средствами»[815]. Съезды духовенства могут также быть полезными для решения вопросов, касающихся корпоративной собственности, и для обсуждения вопросов пастырского служения, причем, при рассмотрении последних, преосвященный Евсевий считает желательным председательство епископа: «В этом единении пастырей и архипастырей самое это служение почерпало бы наибольшую силу». Оно показывало бы, что «источник пастырства – в архипастырстве», а «сила (проявление) архипастырства – в пастырстве»[816]. На этом также настаивал преосвященный Волынский Антоний (Храповицкий), полагавший, что, при сохранении хозяйственных полномочий съездов, их основным предметом должно стать пастырство, «чтобы они были передаточными началами пастырского опыта и пастырских дарований от епископа к священникам и священников между собой»[817]. Распространяя деятельность съездов «на все пастырское делание», митрополит Московский Владимир (Богоявленский) в связи с этим также видел в председательстве епископа едва ли не главное необходимое преобразование. Оно позволило бы епископу
ближе, лицом к лицу, ознакомиться с нуждами или потребностями паствы, выраженными прямо живым обменом мыслей, – услышать советы и мнения лучших людей из вверенной паствы.
И наоборот – епископ может здесь напрямую выразить «архипастырские недоумения, советы, просьбы, распоряжения»[818]. Без существенных изменений по отношению к существующему положению, но с расширением компетенции съездов на вопросы пастырства писали о съездах преосвященные Воронежский Анастасий (Добрадин), Оренбургский Иоаким (Левицкий), Новгородский Гурий (Охотин) и Казанский Димитрий (Самбикин). В их отзывах, при неизменности общей постановки съездов, решающее значение сохранялось, как и прежде, за епископом.
Большинство архиереев широко распространяло круг деятельности съездов. В их компетенцию, помимо хозяйственных вопросов, предлагали ввести вопросы богослужебной и внебогослужебной (постановка проповеди, собеседований) жизни прихода, «изыскания действительных средств и способов к охранению веры, нравственности в епархии и отдельных приходских общинах»[819], постановки миссионерской деятельности. В круг деятельности съездов вводились, по некоторым отзывам, и вопросы управления: рассмотрение отчетов и ревизия епархиальных учреждений (в отдельных мнениях – в том числе и консистории), выборы их начальников и членов, контроль над епархиальным органом печати[820]. В рамках этого широкого круга вопросов полномочия съездов по отношению к предметам их деятельности определялись преосвященными по-разному. Среди них архиепископ Северо-Американский Тихон (Белавин), епископы Якутский Макарий (Павлов) и Тобольский Антоний (Каржавин) высказались достаточно скромно о съездах, как о месте совещания и общения духовенства по указанным вопросам. По-видимому, при расширении вопросов, рассматривавшихся на съездах, они не предполагали коренных изменений в их формальной постановке.
Можно выделить девять отзывов, в которых предполагалось, что несогласие между архиереем и съездом по определенному решению влечет за собой перенесение спорного вопроса на рассмотрение высшей инстанции (областного митрополичьего собора либо Святейшего Синода)[821]. «В случае несогласия епископа постановления собора представляются на разрешение областного собора, равно распоряжения и предположения епископа, с коими не согласен собор», – читаем мы в отзыве митрополита Антония (Вадковского)[822]. Преосвященный Рязанский Аркадий (Карпинский) и вовсе полагал, что носителем власти епископ является «совместно с епархиальным собором, действующим в теснейшем союзе с местным епископом и под его ближайшим контролем и руководством», поскольку, считал он, «высшая власть каждой поместной епархиальной Церкви принадлежит всей Церкви, то есть епископу, клиру и народу в их совокупности». Епархиальные учреждения («управления» по различным областям) образуются, по мнению преосвященного Аркадия, «при епископе и соборе»[823]. Естественно, что в его схеме разногласие епископа с собором решается митрополичьим собором. Впрочем, в остальных упомянутых отзывах нельзя все же, думается, усматривать уравнение епископа и съезда, хотя здесь и предполагается, что решения съезда, которые приостанавливает епископ, переносятся на рассмотрение высшей инстанции. «Апостолы вопросы веры и Церкви решали собором и преемникам своим заповедали поступать также», – аргументировал высокую постановку съездов архиепископ Рижский Агафангел (Преображенский), ссылаясь при этом на правило Ап. 37. Признавая, что в каноне речь идет о соборах епископов митрополии, он полагал, что обширность епархий, сопоставимых с древними митрополиями, позволяет применять такое расширительное толкование. Однако в большинстве упомянутых отзывов речь скорее идет о пастырской заботе, стремлении найти определенное равновесие и мирное, согласное отношение между епископом и паствой. Так, епископ Кишиневский Владимир (Сеньковский) предлагал переносить спорное решение в Синод лишь в том случае, если разногласие сохранится после вторичного обсуждения, последовавшего за отказом епископа утвердить мнение съезда[824]. Архиепископ Тихон Иркутский (Троицкий-Донебин) говорит о представлении в митрополичий собор решения, по которому возникнет «существенное разногласие»[825]. Наконец, помимо упомянутых девяти отзывов, следует отдельно указать на мнение епископа Владивостокского Евсевия (Никольского). Подчеркивая, что епископа «должна слушаться вся его паства, подобно тому, как в благоустроенной семье все слушаются главы семьи», он делает исключение: «Если весь собор, в полном составе, не согласен с епископом, то спорный вопрос передается епископом, с его заключением, на рассмотрение высшей инстанции»[826].
Еще о трех отзывах можно сказать, что в них съездам, в большей или меньшей степени, даются правительственные полномочия, сопоставимые с полномочиями епископов. Наиболее ярко такое определение съездов выступает в отзыве экзарха Грузии Николая (Налимова), который, впрочем, выражал специфику церковной жизни в Грузии. В отзыве преосвященного Таврического Алексия (Молчанова) не рассматривается механизм отношений между епископом и собором, но указано, что, «имея во главе председателем епархиального епископа, епархиальный собор представляет собой высшую инстанцию епархиальной власти по всем делам церковной жизни епархии». Его постановления имеют окончательную силу – апелляция об их отмене должна быть обращена к митрополичьему либо Поместному Собору[827]. Близкого мнения, судя по всему, придерживался епископ Гродненский Никанор (Каменский), полагавший, что «важнейшие дела епархиального суда и управления могут быть разрешаемы в ежегодном епархиальном соборе духовенства и мирян»[828].
Итак, мы рассмотрели два отзыва архиереев, порицавших современные им съезды; 11 отзывов, в которых предполагались лишь небольшие изменения в постановке съездов, в основном состоящие из распространения круга их деятельности на пастырство и, в связи с этим, в некоторых случаях, введения председательства епископа; из них три отзыва, в которых круг деятельности съездов широко распространялся, однако сохранялась, в общем, прежняя их постановка; 12 отзывов, в которых съездам (соборам) предлагалось придать правительственные полномочия, в некоторых случаях равные или даже преобладающие над полномочиями архиерея.
Оставим в стороне отзыв епископа Уфимского Христофора (Смирнова), представляющего некую идеальную картину полного единодушия епископа, клира и мирян, а потому не предлагающего ясной схемы фактического соотношения полномочий епископа и епархиального собора[829]. В оставшихся 30 отзывах епархиальный съезд рассматривается как правительственно-совещательный орган при епископе. К примеру, в отзыве преосвященного Самарского Константина (Булычева) подчеркнуто разграничиваются «церковно-правительственные» и «соборно-совещательные» учреждения, причем епархиальный съезд причисляется к последним[830].
Здесь епархиальный архиерей совместно с представителями духовенства, как на епархиальном соборе, обсуждаетразнообразныестороны и нужды церковно-приходской жизни и деятельности духовенства[831].
Высшим и ближайшим органом епархиального управления могло бы быть епархиальное церковное собрание, [которое] должно помогать епископу в важнейших делах, а также дать ему возможность ближе ознакомляться с потребностями паствы. <…> Епархиальному собранию подлежат все дела, касающиеся всей епархии по всем сторонам ее церковной жизни[832].
В духе этих предложений сочетание совещательного и правительственного начал присутствует в разных пропорциях и с большими или меньшими подробностями в тех 30 отзывах, которые мы не отнесли к другим категориям. При этом введение правительственного начала в полномочия съездов не нарушает в этих отзывах абсолютного права епископа на окончательное решение. В 11 отзывах нарочито подчеркивается это сохранение прерогатив епископов. Так, преосвященный Минский Михаил (Ермаков) признавал, что
депутаты съезда являются единственными выразителями действительного положения вещей и указателями наилучших способов достижения желанных результатов применительно к местным условиям каждого прихода.
Вместе с тем, он указывал, что «все постановления съезда подлежат утверждению епархиального архиерея, с полным правом за ним безапелляционного кассирования постановлений этих»[833]. Некоторые преосвященные при этом оговаривали необходимость четкой мотивировки тех постановлений епископа, которые будут не согласны со съездом. Так, епископ Астраханский Георгий (Орлов), сетуя на сословность и ограничения самостоятельности современных ему съездов, полагал, что желательно
придать им канонический характер вспомогательного органа при местном епархиальном епископе, уничтожив их строгую сословность и расширив права и компетенцию, но отнюдь не создавая этим конституционных ограничений святительской власти.
Епископ своим председательством на съезде должен придавать «высшую санкцию и неоспоримый авторитет» решениям съезда. Но при этом епископ может быть и не солидарным, несогласным с решением съезда и вправе постановить свое решение или одобрить и утвердить мнение меньшинства. Во избежание же нареканий в произволе ввиду возвышения своих распоряжений пред лицом всей епархии, председательствующий епископ может высказывать съезду и свои доводы и мотивы в пользу предпринятого особого решения, для иллюстрации той или иной меры, при чем для многих ясно, убедительно будет,
что мера епархиального начальника лучше предложенной съездом и основания его, аргументы – доказательнее, тверже, сильнее[834].
Тот же мотив звучит у преосвященного Полоцкого Серафима (Мещерякова), согласно которому епископ может «утвердить мнение большинства или меньшинства на известных основаниях или объявить, также с известными мотивами, свое решение по этому вопросу»[835]. «Вспомогательным при епископе органом управления» называл съезды епископ Полтавский Иоанн (Смирнов), усваивавший этому органу исключительно совещательное значение «периодического пресвитерского совета»: «Решающий голос принадлежит только епископу»[836].
В целом, схема этих 30 отзывов в большей или меньшей мере приближается к схеме протоиерея A. M. Иванцова-Платонова[837].
§ 3. В Предсоборном присутствии
В общем собрании Предсоборного присутствия вопрос о епархиальных съездахрассмотрен не был. Однако II отдел Предсоборного присутствия, обсуждавший преобразование церковного управления, неизбежно коснулся и вопроса о съездах, который рассматривался им 10 мая. Как верно заметил Н. А. Заозерский, обсуждение в отделе носило «случайный характер» и не стояло в связи «с общей реформой церковной, которая уже определилась»[838]. Действительно, дискутировался в основном вопрос о том, необходимо ли разделить пастырские собрания и съезды, какие вопросы могли бы обсуждаться на тех и на других, следует ли тот или иной конкретный вопрос обсуждать вместе с мирянами или же в кругу священников. Не было обсуждено прозвучавшее в начале прений высказывание протоиерея Т. П. Буткевича:
Некоторые преосвященные в своих отзывах рассматривают епархиальные съезды как своего рода духовные парламенты и ставят их в порядке епархиального управления выше консисторий. <…> Едва ли эта точка зрения может быть названа правильной[839].
Лишь под конец прений Н. А. Заозерский заявил, что в основу церковной реформы должно быть «положено начало соборности, то есть желание привлечь к делу церковному все общество верующих», а потому «все в епархиальной жизни, кроме суда, должно подлежать рассмотрению собрания»[840]. Н. Н. Глубоковский возразил, что при таком понимании «Швейцарская или Французская республики будут, пожалуй, чуть ли не высшими проявлениями (подобной) соборности»[841].
Противостояние двух взглядов выявилось и при обсуждении вопроса о председателе съезда. Заозерский вновь подчеркивал, что
исходя из идеи соборности, нужно рассматривать епархиальные собрания, как средство единения архипастыря с паствой <…> Съезды – это не сословные только собрания, но церковные[842].
В свою очередь, А. И. Алмазов и протоиерей Т. И. Буткевич рассматривали съезды именно как сословные собрания, полагая поэтому, что председательство епископа на съездах неудобно. Они противопоставляли им пастырские собрания. Н. С. Суворов полагал, что эта сословность, а значит и корпоративный характер обсуждаемых вопросов, утратятся при введении в съезды мирян[843]. Попутно встал вопрос о полномочиях съезда: без особого обсуждения большинством против одного голоса (Н. А. Заозерского) отдел высказался за «предоставление епархиальным съездам лишь совещательного голоса»[844]. В отношении председательства на съезде большинство в девять голосов против трех высказалось за «председательство особого лица, по избранию съезда и с утверждения преосвященного», председательство же епископа на пастырском собрании было одобрено единогласно[845]. Еще ранее вопрос о разделении съездов и пастырских собраний был решен положительно большинством в восемь голосов против четырех. Наконец, обсуждался вопрос о порядке выборов депутатов на съезд. Исходя из практических (в частности, финансовых) соображений, было предложено выбирать одного депутата от каждого благочиния (альтернативным предложением было – от каждого десятка приходов)[846]. Вопрос об участии мирян в съездах даже не обсуждался, но считался решенным положительно. На голосование был поставлен лишь вопрос о соотношении числа депутатов от мирян и от клира: за равное число было подано семь голосов, за неравное («двойное число депутатов от духовенства») – пять. К последнему мнению присоединился и председатель – архиепископ Никандр (Молчанов)[847].
Вопрос о съездах рассматривался также IV отделом Предсоборного присутствия[848], которому было поручено обсуждение вопросов
о благоустроєний прихода, о порядке приобретения церковной собственности, об епархиальных съездах и участии священнослужителей в общественных и сословных учреждениях[849].
По-видимому, общий знаменатель этих достаточно разнородных вопросов в том, что они связаны с деятельностью приходского духовенства. Если эта догадка верна, то можно предполагать, что перед IV отделом вопрос о съездах ставился исходя из точки зрения на них как на корпоративное учреждение. Однако председатель отдела епископ Стефан (Архангельский) изначально отверг такой подход и указал на следующие недостатки съездов: корпоративный характер обсуждаемых вопросов, сословность состава, устранение от их «живого хода» епархиального архиерея. «При таком положении дела съезд является совещательным органом при епископе по делам сословным». Если упразднить три указанных недостатка, «съезды получат более свойственный им характер епархиальных соборов». Члены отдела, впрочем, сочли за лучшее принять
именование «епархиальные собрания» для гармонии с именованиями «приходские собрания» и «благочиннические собрания», принятыми ими ранее[850].
В том, что касается круга ведения собрания, отдел полагал необходимым включить в него, помимо хозяйственных, вопросы веры и нравственности народа, религиозного образования, сектантства и миссионерства, состояния духовно-учебных заведений, церковно-приходских школ, благотворительных учреждений[851].
Подробное исчисление этих вопросов все же показывает, что речь шла преимущественно о трудах по хозяйственным вопросам, или по практическому улучшению различных аспектов епархиальной жизни – таких как «принятие мер к наилучшей постановке обще-епархиальных органов печати». Отдел исходил из того, что
расширение деятельности епархиальных собраний не должно выходить из пределов канонических и вообще превышающих их полномочия, то есть епархиальные собрания не могут делать постановлений, не согласных с церковными правилами, или принимать к рассмотрению вопросы, подлежащие по канонам ведению епископа или высшей церковной власти[852].
И хотя отдел полагал, что «епархиальным собраниям могло бы быть предоставлено и некоторое участие в церковном суде и администрации»[853], – он, однако, отнес этот вопрос в компетенцию II отдела Присутствия в отношении администрации и III отдела в отношении суда. Отдел предполагал введение в епархиальное собрание представителей мирян, что позволило бы последним, в исправление существующего положения, убедиться, «что епархиальное начальство – им не чужое, что оно болеет их церковноприходскими нуждами, что оно идет навстречу этим нуждам и всячески стремится к их удовлетворению». Отдел также указывал, что миряне «могли бы делать ценные сообщения о различных явлениях религиозно-нравственной жизни местного населения»[854].
Наконец, касательно отношений епископа и съезда отдел высказал мнение, что «председатель – епископ не участвует в голосовании и может утвердить или не утвердить состоявшееся постановление». Если он не согласен с мнением большинства, то «не утверждает постановление и передает его на утверждение высшей инстанции». Впрочем, в вопросах экономических предполагалось, что епископ может утвердить мнение меньшинства, причем апелляция допускалась лишь в том случае, если большинство составляло % собрания[855]. Наконец, отдел счел возможным сохранение отдельных сословных епархиальных съездов для обсуждения корпоративных нужд духовенства, а также устроение пастырских собраний по вопросам пастырской практики[856].
Итак, тема реформы епархиальных съездов была поднята высшей церковной иерархией, которая в 1905–1907 годах дала большую огласку этому вопросу посредством синодального органа – «Церковных ведомостей». В частности, здесь перепечатывались многочисленные отклики из епархий – из местных ведомостей и из отчетов епархиальных съездов. Предполагалось, что представители духовенства и мирян смогут высказывать на съезде архипастырю свои нужды, мнения, а также свободно и всесторонне обсуждать любой вопрос епархиальной жизни, чтобы принятое по нему решение действительно могло быть отображением совместного рассуждения. В этом официальном изложении дискуссий о реформе епархиальных съездов подчеркивалось сохранение за епископом абсолютного права окончательного решения. Съезд рассматривался здесь как орган совещания при епископе с возможно большим числом клириков и мирян.
В «Союзе ревнителей церковного обновления» и на страницах «Церковного вестника» развивалась несколько иная модель преобразования съездов, в рамках которой предполагалось, что съезды будут преобразованы во «вспомогательный орган епископской власти», устройство которого, впрочем, ясно не определялось.
Наконец, отдельные авторы – к примеру, В. Н. Мышцын, Н. Ф. Каптерев, протоиерей А. В. Смирнов – полагали, что съезд должен быть высшим органом епархиального управления, решения которого епископ изменить не может.
Сходный разброс мнений наблюдался в отзывах епархиальных преосвященных. Меньшая часть епископата соглашалась, чтобы полномочия съездов ограничивали полноту власти архиерея. Согласно этой концепции, голос архиерея лишался преимущества перед голосом съезда – в случае несогласия между ними спорный вопрос передавался в высшую инстанцию. Большинство же архиереев развивало схемы реформ съездов, близкие к схеме протоиерея A. M. Иванцова-Платонова. При сохранении за епископом полноты его прерогатив, съезду придавалось значение постоянного, непременного и всесословного органа совещания епископа с паствой. При таком подходе решение по подлежащим его ведению вопросам съезд должен принимать совместно с епископом. Однако епископ сохраняет полноту ответственности и, следовательно, свободы при утверждении (или неутверждении) решения съезда. Вопрос о введении мирян в состав съездов решался положительно большинством иерархов.
Наконец, в Предсоборном присутствии вопрос о съездах был решен по-разному II и IV отделами. Большинство во II отделе считало, что съезд имеет лишь совещательный голос. Включая в свой состав мирян, съезд отличается, по мнению отдела, от пастырского собрания, которое состоит из одних клириков. Однако разграничение круга деятельности того и другого института было выражено отделом не очень ясно. В IV отделе Присутствия в ведение съезда, переименованного в «собрание», были отнесены вопросы хозяйственные и относящиеся к практической постановке различных епархиальных институтов. Предлагая председательство епископа, отдел полагал, что в случае разногласия архиерея со съездом, вопрос должен переноситься в высшую инстанцию.
Таким образом, за исключением отдельных голосов, придававших съезду значение высшего правительственного органа в епархии, в основе проектов реформы съездов, предложенных различными протагонистами пред соборных дискуссий, лежит описанная выше схема протоиерея Иванцова-Платонова.
В дальнейшем высшая церковная власть, по-видимому, отошла от своих преобразовательских намерений по поводу съездов, что отобразилось в публикациях «Церковных ведомостей». В статьях синодального официоза 1913 года предлагается модель съездов, мало измененная по сравнению с существовавшими тогда законоположениями[857].