Подготовленный к рассмотрению Собора законопроект о епархиальном управлении был в значительной мере обусловлен революционными настроениями, проникшими в церковную среду в первой половине 1917 года. Источники этих настроений были как стихийными – выразившимися в брожениях низов и различных постановлениях на местах, так и программными – отображающими общую демократическую программу Временного правительства, проводимую в церковной среде обер-прокурором В. Н. Львовым как через Синод, так и помимо Синода. Синод же в основном лишь следовал реформаторскому импульсу, инициированному низами или обер-прокурором.
Предсоборный совет подытожил совокупность этих движений и настроений и создал проект, существенно умалявший значение архиерея и дававший высшее значение в епархии «епархиальному собору», составленному из клириков и мирян. Роль епископа в управлении епархией была почти сведена к одному лишь исполнению решений епархиального собора и совета. В процедуре же избрания епископа на епархиальную кафедру значение местной паствы было весьма усилено по сравнению с тем, которое ему придавалось в ходе предсоборных дискуссий. Если в последних (согласно преобладающему мнению) пастве планировалось предоставить право указания кандидатов, то Предсоборный совет относил к ее полномочиям и избрание кандидатов на кафедру, и избрание архиерея из этих кандидатов. В отличие, однако, от практики, проводимой в первой половине 1917 года, Предсоборный совет предложил, чтобы избранный кандидат до своего утверждения центральной церковной властью испытывался собором архиереев соседних епархий и получал его одобрение.
Описывая деятельность Священного Собора Православной Российской Церкви 1917–1918 гг., современный исследователь пишет, что Собор выпустил
уставы новой соборной структуры всей Церкви, основанной на началах широкой инициативы и выборности – от Патриарха до самоуправляемых приходов, узаконив значительную часть преобразований «церковной революции» 1917 года и показав себя в этом плане «прямым наследником» предсоборных дискуссий начала XX века[1441].
Позволим себе не согласиться с этим мнением. На наш взгляд едва ли можно говорить о преемственной связи ««церковной революции» 1917 года» с предсоборными дискуссиями, по крайней мере в отношении епархиального управления, поскольку в первой половине 1917 года были проведены меры, скорее связанные с маргинальными для предсоборных дискуссий тенденциями. Несправедливым мы считаем и довольно распространенное мнение о «революционности» решений Всероссийского церковного собора.
Правка, внесенная соборным отделом Об епархиальном управлении в проект Предсоборного совета, оказалась весьма существенной. В итоге отдел ушел от революционного настроя Предсоборного совета и, в первую очередь, усилил значение епископа в епархии сравнительно с проектом Совета. При этом в предначертании соборного отдела сохранилось важнейшее нововведение, отсутствовавшее в проекте Предсоборного совещания и внесенное в проект Совета под очевидным влиянием событий 1917 года, – епархиальное собрание, как орган, регулярно созываемый с определенными полномочиями в области епархиального управления. Еще одним существенным нововведением, оставшимся в проекте определения от проекта Предсоборного совета, стало включение клира и мирян епархии в процесс избрания своего архиерея. Впрочем, следует подчеркнуть, во-первых, что идея этих «новшеств» прозвучала еще в период предсоборных дискуссий 1905–1916 гг., в том числе – в отзывах епархиальных архиереев и в Предсоборном присутствии. Кроме того, в проект соборного отдела эти идеи вошли, опять же, в намного более умеренной форме, чем та, которая была предложена Предсоборным советом, хотя и более либеральной, чем схемы, выдвинутые Предсоборным присутствием.
Члены Собора, несмотря на то, что в пленарном заседании внесли изменения в менее чем половину (36) статей проекта отдела[1442], вовсе не остались равнодушными к судьбам епархиального управления. Более того, даже среди неизмененных Собором статей находятся такие, которые соборянами дискутировались подробно и порой эмоционально: к примеру, статья о процедуре избрания епископа (§ 15 проекта отдела; ст. 16 Определения) или статья, содержащая предложение о достаточности рясофора для кандидата в епископа (§ 16 проекта отдела; ст. 17 Определения). Обсуждение этих положений позволило членам Собора усвоить себе принятые решения, вникнуть в суть принимаемых ими постановлений. Показательной является ситуация со статьей, касающейся избрания епископа. В пленарном заседании она изменена не была (были лишь добавлены два примечания, по содержанию являющиеся самостоятельными статьями), но затем эту статью изменил Редакционный отдел, правка которого – замена слов «канонической оценки» на «каноническое одобрение», на наш взгляд, отвечает выраженному в ходе соборных дискуссий mens legislatoris. В итоге, при голосовании «предначертания» Редакционного отдела, эта правка была принята самим Собором.
Конечно, в определении способа избрания епископа Собор пошел дальше той точки зрения, которая была наиболее распространена в ходе предсоборных дискуссий: клир и миряне участвуют лишь в указании кандидатов на вдовствующую епископскую кафедру[1443]. Собор предоставил клиру и мирянам некоторую долю решающего значения в избрании епископа. Без сомнения, это связано с тем, что такое право было в первой половине 1917 года присвоено себе паствами многих епархий, а затем это право было узаконено последним составом дособорного Синода. Следует признать, что формулировка соответствующей статьи в соборном Определении размыта и подчеркивает скорее участие клира и паствы в избрании архиерея, чем роль епископата и высшей церковной власти. Полагаем, что причина того – происхождение соборного текста из формулировок Предсоборного совета. Тем не менее, как было показано в соответствующей главе[1444], Собор явил безусловный отказ от «церковной революции», восстановив решающее значение епископата при замещении вдовствующей кафедры, а епархиальному клиру и мирянам предоставив право «принимать участие в указании кандидатов на вдовствующие архиерейские кафедры или в избрании из указанных Высшей Церковной Властью кандидатов в епископы»[1445].
Наиболее важные поправки, внесенные Собором в проект отдела Об епархиальном управлении, были описаны нами выше: внесение положения о «непосредственном руководстве» епископа деятельностью епархиальных учреждений (§ 8–11 проекта отдела и те же по нумерации статьи Определения); изменение определения епископа с «преемника Апостольского служения» на носителя «преемства власти от святых Апостолов» (§ 14 проекта отдела; ст. 15 Определения); расширение права вето епископа на решения всех органов епархиального управления, а не только центральных (§ 21 проекта отдела; ст. 23 Определения); предоставление епископу дополнительных прав на епархиальном собрании и в епархиальном совете (§ 30, 41 и 58 проекта отдела; ст. 32, 44 и 61 Определения); усиление роли благочинных и предоставление епископу безусловного права утверждать или нет их избрание (§ 6, 74 и 79 проекта отдела; ст. 6, 79 и 83.а Определения). Таким образом, почти все существенные поправки, внесенные Собором в проект отдела, дополнительно усилили иерархическое начало и, прежде всего, власть епископа в епархиальном управлении. Принцип участия клириков и мирян в органах епархиального управления – собрания и совета – был сохранен, но при этом было подчеркнуто, что это участие носит характер «любовного содействия», благодаря которому «епископ будет слышать мнения за и против и сознательно полагать решения»[1446]. Вместе с тем, в соборном отделе и на пленарных заседаниях Собора почти безоговорочно и без особого обсуждения был принят круг полномочий епархиального собрания, как он был определен в Предсоборном совете, хотя, возможно, в этот вопрос стоило углубиться, дабы гармонизовать принимаемое решение с общим направлением работы отдела и Собора над реформой епархиального управления. Точно также механическое определение круга полномочий епархиального совета на основании заголовков Устава духовных консисторий представляется нам наспех завершенной работой, лишившей гармонии как главу о епархиальном совете, так и соборное определение в целом.
В итоге можно сказать, что Всероссийский церковный собор, пойдя без сомнения дальше наиболее распространенных предложений по реформе епархиального управления периода предсоборной подготовки и предсоборных дискуссий, вместе с тем существенно дистанцировался от «церковной революции» первой половины 1917 года. Если же попытаться сформулировать основной принцип, заложенный в соборное определение Об епархиальном управлении, то, вопреки неудачным, может быть, формулировкам, он, как нам представляется, будет звучать следующим образом: епископат (или епископ) не должен волюнтаристски игнорировать мнение своей паствы – клира и мирян; с другой стороны, мнение клира и мирян должно сохранять консультативный, а не решающий, характер, оставляя епископу возможность окончательного решения.
Современный исследователь Собора, французский священник-доминиканец Иакинф Дестивель справедливо отмечает, что решения Собора 1917–1918 гг. не прошли рецепции жизнью, но получили «богословскую рецепцию» со стороны ведущих церковных ученых[1447]. Оставляя в стороне панегирическую риторику министра исповеданий времен Собора А. В. Карташева или оценки нашего современника Г. Шульца, по всей видимости, очарованного «прогрессивностью» принятых Собором решений, остановимся на богословской критике этих решений со стороны протопресвитера Николая Афанасьева. Отец Николай – один из немногих церковных писателей, кто, занимаясь изучением церковно-правительственной системы и рассматривая вопрос о Соборе 1917–1918 годов, сохранил весьма трезвое отношение к лозунгам о великих заветах Всероссийского церковного собора, следование которым порой представляется главнейшим мерилом церковности.