История эпидемий оказалась уделом собирателей древностей, которые получали удовольствие от фиксации, в сущности, бессмысленных сведений просто потому, что они имели место. Однако оставалась еще Черная чума, наряду с рядом случаев, когда неожиданная вспышка какого-либо заболевания в войсках внезапно меняла обстановку на войне, а иногда и предрешала исход всей кампании. На подобные эпизоды нельзя было не обращать внимания, однако их непредсказуемость оставляла у большинства историков некомфортные ощущения. Все мы желаем, чтобы наш человеческий опыт имел смысл, и вклад историков в этот универсальный запрос заключается в том, что они делают акцент на тех составляющих прошлого, которые можно охарактеризовать количественно, дать им определение, а зачастую также и проконтролировать. Эпидемическое заболевание, когда оно действительно становилось решающим фактором в мирное или военное время, противоречило стремлению сделать прошлое постижимым. Как следствие, историки принижали значение таких эпизодов.
Ряд специалистов конечно же стояли вне магистральной точки зрения — например, бактериолог Ханс Цинссер, который выступал в роли адвоката дьявола, собирая примеры того, как заболевания действительно выступали важным историческим фактором. Например, в чрезвычайно популярной книге Цинссера «Крысы, вши и история» показано, как вспышки тифа часто нарушали идеально разработанные планы монархов и полководцев. Однако в подобных книгах не предпринималась попытка встроить опыт [инфекционных] заболеваний в какую-либо более масштабную картину человеческой истории. В них, как и в других работах, случайные катастрофические вспышки инфекционных заболеваний по-прежнему были внезапными и непредсказуемыми нарушениями нормального хода событий, по существу, остающимися за рамками исторического объяснения и, следовательно, представляющими мало интереса для серьезных профессиональных историков, чья работа заключалась в объяснении прошлого.
Задача этой книги — ввести историю инфекционных заболеваний в поле исторического объяснения, продемонстрировав, каким образом варьирующиеся паттерны распространения этих заболеваний{3} повлияли на человеческую деятельность как в древности, так и в современности. Многие мои предположения и выводы остаются гипотетическими. Для подтверждения и корректировки моих утверждений потребуется тщательное изучение древних текстов специалистами по множеству необычных и сложных языков. Для подобной работы ученых требуется некий тезис для проверки — мишень для критики. Ради этой цели я позволил себе умозрительные рассуждения и догадки, но в то же время они могут привлечь внимание обычных читателей к важным белым пятнам в прежних представлениях о человеческом прошлом.
Если полностью абстрагироваться от деталей того, что я хотел сказать, всякий может с уверенностью согласиться с тем, что более полное осознание постоянно меняющегося места человечества в балансе природы должно быть частью нашего понимания истории, и никто не может усомниться в том, что роль инфекционных заболеваний в естественном балансе имела и имеет ключевое значение.
Прежде чем мы перейдем к основному сюжету этой книги, избежать неразберихи в дальнейшем нам помогут несколько замечаний по поводу терминов «паразитизм», «инфекционное заболевание», «смертоносная инфекция» и связанных с ними понятий.
Инфекционные заболевания и паразитизм играют всепроникающую роль в жизни человека. Когда некий организм успешно находит себе пищу, для его носителя это может обернуться вредоносным инфицированием или заболеванием. Питание всех животных зависит от других живых существ, и люди не исключение. Проблемы поиска пищи и изменения способов, при помощи которых человеческие сообщества этим занимались, представляют собой довольно знакомые сюжеты экономической истории. Менее знакомая проблема — как избежать того, чтобы не стать пищей для других организмов, — главным образом потому, что еще с самых ранних времен своей истории люди перестали слишком опасаться крупных хищных животных наподобие львов или волков. Тем не менее будет корректно утверждать, что жизнь большинства людей, в сущности, находится в ловушке неустойчивого равновесия между микропаразитизмом болезнетворных организмов и макропаразитизмом крупных хищников{4}, главными среди которых были другие люди.
Микропаразиты представляют собой мелкие организмы (ими могут быть вирусы, бактерии или многоклеточные существа), чьим источником пищи служат человеческие ткани, подходящие для поддержания их собственных жизненных процессов. Некоторые микропаразиты провоцируют острые заболевания и либо убивают своего хозяина через совсем короткое время, либо вызывают защитные реакции внутри его тела, которые убивают самих паразитов. В то же время какой-либо из этих вызывающих заболевание организмов иногда тем или иным образом остается в теле своего хозяина, который тем самым становится разносчиком паразита, способным заразить других, не имея выраженных признаков заболевания. Но существуют и другие микропаразиты, которые, как правило, вступают в более стабильные отношения со своими человеческими носителями.
Подобные инфекции, несомненно, отнимают определенную часть жизненной энергии, однако их наличие не препятствует нормальному функционированию организма.
Макропаразиты демонстрируют схожее разнообразие.
Некоторые из них убивают сразу, как это всегда делают львы и волки, когда питаются человечиной или любой другой плотью, — другие же позволяют своему хозяину жить неопределенно долго.
Еще в незапамятные времена люди-охотники благодаря своим навыкам и грозному виду превзошли те же качества их хищных соперников. Таким образом, человечество оказалось на самой вершине пищевой цепи — риск быть съеденным хищными животными больше не был велик. Однако еще долгое время после этого существенным аспектом взаимодействия соседствующих человеческих сообществ почти наверняка оставался каннибализм. Это обстоятельство помещает успешных людей-охотников на один уровень с львиным прайдом или стаей волков.
Позже, когда производство продовольствия превратилось в образ жизни некоторых человеческих сообществ, появилась возможность для видоизмененного макропаразитизма. Завоеватель мог захватывать продовольствие у тех, кто его производил, и, потребляя его сам, становиться паразитом нового типа для тех, кто осуществлял эту работу. В особенно плодородных местностях даже оказалось возможным утверждение сравнительно стабильной модели этой разновидности человеческого макропаразитизма. В основе ранних цивилизаций фактически лежала возможность изымать у подчиненных сообществ лишь часть урожая, чтобы подвергаемому грабежу коллективу из года в год оставалось достаточно для длительного выживания. На ранних этапах эта макропаразитическая основа цивилизации оставалась грубой и неприкрытой, и лишь позже взаимный обмен услугами между городом и деревней мало-помалу развился настолько, что односторонний характер взимания налогов и рент стал менее заметным. Но поначалу жестоко угнетаемое крестьянство, кормившее жрецов и царей, а также их городских приспешников в обмен на пищу, от которой оно отказывалось в их пользу, получало мало или вообще ничего, за исключением некой неопределенной защиты от других, более безжалостных и не столь дальновидных грабителей.
Взаимному характеру отношений между пищей и паразитом, лежащему в основе истории цивилизации, соответствуют параллельные взаимные отношения в организме каждого человека. Лейкоциты, являющиеся принципиальным элементом системы защиты от инфекций, фактически поглощают непрошеных гостей. Организмы, которых они неспособны поглотить, становятся паразитами, которые, в свою очередь, поглощают всё, что они могут найти пригодным для пищи внутри человеческого тела[1].
Впрочем, это всего лишь один из аспектов исключительно сложных процессов, от которых зависят успешное или неудачное внедрение и распространение в теле конкретного человека любого отдельно взятого организма. Несмотря на весь прогресс медицинских исследований за последние примерно сто лет, в действительности никто в полной мере не понимает их взаимодействия. На каждом уровне организации — молекулярном[2], клеточном, на уровне организма и на социальном уровне — мы сталкиваемся с равновесными состояниями. В рамках подобных равновесий любое изменение «извне» склонно провоцировать компенсационные изменения во всей системе, минимизирующие общий беспорядок, хотя всегда существуют критические пределы, выход за рамки которых приводит к краху ранее существовавшей системы. Подобное катастрофическое событие может предполагать распад на более простые, более мелкие части, каждая из которых имеет собственное состояние равновесия — или, напротив, может произойти инкорпорация мелких частей в некое более крупное или более сложное целое. В реальности два этих процесса могут сочетаться, как в хорошо известном случае пищеварения у животных, когда питающийся организм дробит клетки и белки своей пищи на более простые компоненты лишь для того, чтобы собрать их в новые белки и клетки собственного тела.
Для подобных систем не годится простой причинно-следственный анализ. Поскольку здесь одновременно играют роль много факторов, которые постоянно взаимодействуют, а их параметры меняются нерегулярными темпами, концентрация внимания на единственной «причине» и попытка приписать ей конкретное «следствие» обычно ведут по неправильному пути. По определению, лучший путь приблизиться к пониманию — изучение одновременности множественных процессов, однако здесь возникают гигантские концептуальные и практические сложности. Распознавание конкретных структур и наблюдение за их устойчивостью или распадом на большинстве уровней организации новейший и сложнейший пример процессов, в рамках которых миллионы атомов регулярно собираются в более крупные органические молекулы.