С другой стороны, тяжелое бремя инфестаций и инфекций должно было в значительной степени сокращать индивидуальную энергию и способность к физическому труду.
В той мере, насколько это действительно имело место, крестьянские семьи были менее способны производить избыток продовольствия для обеспечения монархов, землевладельцев, армий и чиновников. На расстоянии Индия казалась богатой, поскольку она экспортировала драгоценные камни и пряности, однако представляется, что, вопреки этой репутации, Индийский субконтинент в целом, вероятно, всегда был сравнительно беден, поскольку на протяжении большей части времени и в большинстве его территорий между тем, что могла произвести средняя крестьянская семья, и тем, что ей требовалось для выживания, существовала лишь довольно тонкая граница.
Данную проблему можно осмыслить в качестве некой разновидности энергетического баланса. Продовольствие, изъятое у крестьян для обеспечения правителей, солдат и городского простонародья, равно как и пища, потребляемая микропаразитами внутри их собственных организмов, представляет собой чистое изъятие энергии, доступной для самих производителей продовольствия. Чем больше получает один тип паразитов, тем меньше остается для других, и если индийские крестьяне действительно были носителями большего количества микропаразитов, чем крестьяне к северу от Гималаев, то в таком случае у городов и правителей Индии попросту было меньше доступной им избыточной энергии, сконцентрированной как в виде подлежащего налогообложению зерна и прочего продовольствия, так и в качестве банальной мускульной силы, которую можно было мобилизовать на войну или общественные работы.
Это обстоятельство, вероятно, было важной причиной того, почему индийские империи были хрупкими и эфемерными структурами. Политическая и военная слабость Индии делали вторжение и завоевание относительно несложным делом для длинной череды иноземцев, которые являлись с северо-запада, где проникнуть через защитный горный барьер можно было легче всего. Но в действительности более надежной защитой от подобных захватчиков, чем организованные человеческие барьеры, были индийские болезни, поскольку войска, вторгавшиеся с той стороны Гималаев, при первой встрече с микропаразитами равнин северной части Индии постигала очень высокая смертность. В весьма значительной степени военная и политическая история этого субконтинента с момента арийских вторжений XV–XII веков до н. э. до XVIII века н. э. зависела от баланса между доблестью захватчиков и теми деструктивными воздействиями, которые оказывали на их ряды незнакомые болезни.
С преобладающим значением заболеваний также можно связать две другие доминирующие особенности индийской цивилизации. Как предполагалось выше в главе II, кастовая организация индийского общества отчасти могла быть реакцией на ту разновидность эпидемиологической «ничьи», которая возникла, когда вторгшиеся арии, вероятно, приспособившиеся к жизни вместе с некоторыми острыми «цивилизованными» болезнями, такими, как оспа, встретились с разнообразным «лесным народом», который уже приобрел переносимость грозных локальных инфекций, что процветали в тепле и влажности Южной и Восточной Индии. А поскольку кастовый принцип личной идентичности приобретал нормативный характер, ему конечно же была присуща тенденция к ослаблению могущества государства. Политическая лояльность едва ли простиралась поверх кастовых границ.
Правители становились лишь еще одной, особенно надоедливой кастой, от которой осмотрительные люди из других каст по возможности максимально дистанцировались.
Кроме того, с условиями существования пораженного нищетой и отягощенного болезнями крестьянства хорошо совпадал трансцендентализм, ставший характерной особенностью индийских религий. В отличие от конфуцианства, которое поддерживало и видоизменяло имперскую структуру Китая, две великие индийские религии, индуизм и буддизм, были принципиально аполитичны. Обе они — по меньшей мере в теории — отрицали роскошь этого мира, богатство и могущество как всего лишь иллюзию, равно как и все остальное, что доступно человеческим ощущениям. Конфуций попытался отрегулировать и проконтролировать макропаразитизм высших классов, определяя некий антураж, который ограничивал бы отправление власти; индийские наставники, напротив, повернулись к политике и обществу спиной, в некотором смысле потеряв на них надежду, и предписывали своим последователям нищенский образ жизни, минимизирующий их материальные требования к внешней среде, дабы на них более действенно снисходило освобождающее мистическое озарение. Живущие впроголодь праведники, которые систематически стремились к подавлению своих чувств и телесных процессов ради лучшего достижения трансцендентного блаженства, уверенно формировали культурную элиту, оптимально соответствующую скудным возможностям живущего в стесненных условиях крестьянства по обеспечению тех, кто не производил продовольствие самостоятельно.
Идеал избавления от страданий существования в этом мире наподобие того, что проповедовал Будда, и рекомендованный им отказ от земных благ и привязанностей также очевидным образом ослабляли политические идентичности и снижали значимость и масштаб политики как таковой. Однако представляется невозможной какая-либо калькуляция того, какую роль играли в ослаблении индийских государств потусторонние настроения и ценности, кастовая автономия или технические пределы индийского сельского хозяйства, а значение заболеваний в формировании этих аспектов индийской цивилизации тем более не поддается измерению или точному определению. Скорее, суть заключается в том, что все эти факторы, вместе взятые, складываясь взаимно поддерживающим образом, формировали очень эффективное и устойчивое приспособление к особым условиям цивилизованной жизни на Индийском субконтиненте.
В таком случае, если сравнивать условия Индии и Китая, то материальные требования к крестьянству индийских политических и культурных элит, похоже, были существенно меньше в сопоставлении с тем, сколько аналогичные группы в Китае могли гарантированно изъять у не столь тяжело пораженного болезнями крестьянского населения. Поэтому хрупкие и эфемерные государственные структуры и аскетические потусторонние жизненные идеалы могли выступать формами необходимой адаптации к более узкому масштабу материального излишка, достижимому в обществе, где микропаразитизм был более вездесущим, чем в климатических условиях, в которых морозная зимняя погода замедляла воздействие различных форм инфекций и инфестаций.
Фактически индийская цивилизация возникла в климатических условиях, аналогичных территориям африканской саванны, где дожди преобладают лишь в отдельную часть года, однако теплые температуры держатся непрерывно.
Подобный климат, по всей вероятности, был колыбелью человечества, и на протяжении тысячелетий эволюционного превращения антромоморфных существ в человечество африканские паразиты также были способны эволюционировать, не отставая от каждого без исключения повышения степени распространенности своих проточеловеческих и полноценно человеческих хозяев. Поэтому экологический баланс, более близкий к стабильному, преобладал в тех регионах планеты, где человек мог существовать без одежды, а не в более северных территориях. Соответственно снижался и риск того взрывоопасного типа макропаразитизма, который мы именуем цивилизацией. Но, поскольку некоторые из более серьезных биологических препятствий для увеличения количества людей, которые существуют в Африке (например, сонная болезнь), не распространялись на Индию, там действительно присутствовала — по меньшей мере в ограниченном виде — возможность содержания макропаразитических социальных классов, необходимых для цивилизации.
Тем не менее в течение I тысячелетия до н. э. и у индийского, и у китайского крестьянства, несмотря на все потери имевшейся в его распоряжении энергии, должен был оставаться небольшой излишек. Это допускало увеличение численности крестьян, что, в свою очередь, вело к колонизации новых регионов и появлению как экономических, так и политических структур вблизи крупных населенных центров.
Без подобного роста численности крестьянства две указанные цивилизации не смогли бы получить того развития, которое они продемонстрировали, а поскольку крестьянская база продолжала расширяться, не сталкиваясь с непреодолимыми и длительными сдерживающими факторами, и в Индии, и в Китае продолжал существовать экологический дисбаланс, благоприятный для роста цивилизации.
Аналогичный дисбаланс в течение I тысячелетия до н. э. существовал в Эгейском бассейне и в целом на всем побережье Средиземного моря. Как и в Китае и Индии, крестьяне в наиболее активных центрах культурного развития Эгейского бассейна также осваивали возможности нового типа земледелия. Однако эгейская система была более сложной в том смысле, что для нее требовался обмен продукцией между экономически дифференцированными регионами, а он, в свою очередь, был основан на доступности дешевой транспортировки, то есть крупномасштабного перемещения товаров морем. Эта модель обмена оказывала принципиальное воздействие на земледелие. Если засадить территорию виноградниками и оливковыми деревьями, а затем подождать несколько лет, пока они созреют, то вино и оливки можно было производить и обменивать на зерно и другие, имевшие не столь высокую ценность товары на очень выгодных условиях. Иными словами, акр земли, используемый под виноград и оливковые деревья, в большинство сезонов позволял производить объем вина и масла, который можно было обменять на объем зерна, для производства которого требовалось гораздо меньше земли.
Почти столь же необходимым моментом для возникновения греческой цивилизации, как и эгейские начинания в направлении все большей специализации на производстве вина и оливкового масла, была организация «варварских» обществ, обеспечивавших устойчивый излишек зерна и некоторых других ресурсов — металлов, леса, рабов. В письменных источниках не отражено, насколько грамотным было управление крупномасштабным производством зерна, однако вполне понятно, что, когда вожди и влиятельные лица, находившиеся в самых разных точках на побережье Средиземного и Черного морей, убедились в привлекательности вина и оливкового масла, а также нескольких других продуктов цивилизации, они усмотрели выгоду изъятии зерна и других товаров у подвластных им людей, чтобы все собранное можно было обменять на блага цивилизации, прибывавшие издалека на греческих кораблях.