1. Санитарное значение холерных эпидемий
Холера по тем большим услугам, которые она оказала и до сих пор оказывает делу санитарии, занимает особенное положение среди других инфекций. Давно уже она заслужила название сподвижницы гигиены. Еще правильнее называть холеру верховным санитарным инспектором с неограниченными полномочиями[84].
Уже в самой глубокой древности государственные люди понимали, что необходимо охранять человеческое здоровье и заботиться о предупреждении болезней. Все древние законодательства сохранили следы этого понимания. С течением времени из забот об общественном здоровье выросла целая обширная наука – социальная гигиена с ее прикладной частью – санитарной техникой. Они устанавливают совершенно определенные мероприятия, которые должны быть проведены в жизнь обывателей для сохранения их здоровья.
Но проводятся ли они? Выполняются ли требования санитарии и гигиены?
Санитарные реформы стоят очень дорого. Благоустройство больших городов Европы обходится им в миллионы. Непосредственная же польза от этих миллионных затрат не всегда ясна. Поэтому на них обыкновенно соглашаются неохотно или просто не находят для них денег. Правда, смертность населения остается в таких случаях высокой; вместо 20 на тысячу, умирает 40 и 50. Среди населения свирепствуют тифы и иные болезни. Но так как это повторяется ежегодно и приблизительно одинаково из года в год, то население к этому привыкает и считает свои болезни и высокую смертность необходимым, неустранимым бедствием.
Совсем иное, когда появляется холера.
Найдя благоприятную для себя почву, она начинает косить население не единицами и десятками, а сотнями, тысячами и десятками тысяч. Тогда в паническом страхе люди перестают торговаться о санитарии. Они, напротив, готовы отдать все, лишь бы спастись от грозного бича. Холера же сама указывает, что надо делать. Она прикладывает палец к самой зияющей ране и, как опытный диагност, сразу находит то место, где скрыто страдание данного общественного организма. Благодаря этому холера имела и имеет громадное влияние на введение санитарных реформ. Можно смело утверждать, что до сих пор все, что сделано городами для обеспечения здоровья обывателей, вызвано прямо или косвенно страхом перед холерой.
Вспомним поучительную историю этой болезни[85]. Впервые она появилась в Европе в 30-х годах XIX века. В то время ни о какой санитарии не думали и быстро, как грибы, растущие города представляли картину чудовищного загрязнения. Все нечистоты, производимые обывателями, спускались в протекавшие по улицам ручейки и открытые канавы или же накоплялись в огромных ямах, вырытых на узких дворах и задворках и из ям просачивались в почву. Продолжаясь десятки и сотни лет, этот режим привел к тому, что города тонули в собственных нечистотах: городские ручейки и канавы превратились в ужасные клоаки, переполненные отвратительной, зловонной жидкостью, и городская почва вокруг домов и под ними приняла вид большой выгребной ямы, сплошного нечи- стотного болота (Эрисман). В первый же свой инспекторский смотр холера унесла из Европы миллион людей. Этот первый урок, однако, почти пропал даром. Перед новым страшным бичом одинаково растерялись и ученые, и врачи, и администрация, и обыватели. Все метались в бессильном страхе, и жили только надеждой, что холера так же внезапно исчезнет, как появилась, и больше не вернется. Для очищения населенных мест ничего не было сделано. Загрязнение их, напротив, увеличилось, так как города росли с головокружительной быстротой. Тогда, в 40-х годах, холера пришла опять, и этот второй ее инспекторский смотр – вторая пандемия – обошелся Европе в 21/2 миллиона жизней. На этот раз глаза науки раскрылись и прежде всего в Англии, благодаря трудам целой плеяды выдающихся гигиенистов: Джона Симона, Паркса, Фарра и др. Было установлено, что холера распространяется человеческими извержениями, когда они могут загрязнять почву, воду и воздух. Поэтому для спасения от холеры необходимо и достаточно устранить возможность подобного загрязнения, а для этого нужно снабдить населенные места чистой водой и сплавлять из них нечистоты путем канализации. Эти санитарные реформы, которые вылились в требования устройства водопроводов с центральными фильтрами, ватер-клозетов и полей орошения, были постепенно осуществлены сначала в Англии, а затем в передовых городах остальной Европы. Вместе с тем в этих городах падала общая смертность и смертность от брюшного тифа, а также и исчезала всякая опасность со стороны холеры.
Разумеется, они были безопасны только до тех пор, пока указанные санитарные учреждения были в порядке и функционировали правильно. И в этом отношении сам холерный вибрион продолжал оставаться грозным инспектором. Появляясь от времени до времени, он тщательно ревизовал все санитарные учреждения и жестоко карал за малейшую оплошность. Гамбургская эпидемия 1892 г. навсегда останется классическим подтверждением сказанного. Но то же было и в Нитлебене, и во многих других местах, а за эту пандемию, как мы сейчас увидим, в Киеве, Одессе и С.-Петербурге. Везде оправдывается тот же основной закон: холера не страшна населению до тех пор, пока оно обеспечено правильным водоснабжением и тщательным удалением нечистот.
2. Теория сапрофитных очагов
Итак, вся история распространения холеры доминируется основным законом, давно высказанным английскими гигиенистами: холера не контагиозна или в самой ничтожной степени она способна производить эпидемии только тогда, когда имеются условия для загрязнения испражнениями почвы, воды и воздуха. Этот закон был открыт гораздо раньше, чем стало что-нибудь известно об этиологии холеры. Благодаря ему, многие города и даже вся Англия стали невосприимчивыми к холере раньше, чем узнали, что эта болезнь производится коховским вибрионом.
Точно так же и Дженнер обеспечил человечество от оспы, ничего не. зная об оспенном микробе; и Пастер нашел средство для предохранения от бешенства, хотя этиология последнего была невыяснена. Эпидемиологические законы, ложащиеся в основу успешной профилактики, могут быть определяемы совершенно независимо от этиологических исследований и не могут поэтому быть опровергаемы последними, а только разъяснимы.
Ввиду этого основные принципы холерной эпидемиологии не могут быть видоизменены различными бактериологическими открытиями, вплоть до пресловутых холероносителей. Мало интереса представляют также и старые споры приверженцев почвенной, водной, контактной теорий.
Если здесь излагается теория сапрофитных очагов, то только как попытка передать современным языком давно известные факты[86].
Теория эта заключается в следующем.
Наиболее важная для гигиены классификация заразных болезней делит их по тем местам (очагам), где размножаются их возбудители и откуда они выходят для заражения людей. Эти очаги бывают сапрофитные и паразитные. Последние в свою очередь делятся на животные и человеческие. Человеческие очаги, наконец, могут быть явными и скрытыми. Поясним сказанное несколькими примерами. Зараза ботулизма и других пищевых отравлений всегда исходит из сапрофитных очагов, так как Bact. botulinus может размножаться не внутри живых тканей, а только на мертвом субстрате. Наиболее губительная из всех человеческих инфекций – летний понос грудных детей – также обыкновенно приписывается сапрофитным очагам размножения гнилостных бактерий в молоке или искусственной пище новорожденных. Сибирская язва, по мнению Пастера и Коха, также обыкновенно исходит из сапрофитных очагов – из почвы, где попавшие из выделений животных сибиреязвенные палочки образуют споры. Малярия всегда исходит из паразитных очагов, а именно, инфицированных комаров. Точно так же бешенство имеет только животные паразитные очаги, т. е. главным образом собак. Человек же- никогда не бывает очагом бешенства. Сифилис распространяется только при помощи человеческих очагов и, как обыкновенно думают, только в период явно выраженной болезни. Эпидемический менингит, напротив, особенно опасен своими скрытыми носителями. Точно так же и для брюшного тифа очень опасны здоровые Bacillen Träger – скрытые очаги.
Совершенно понятно, что такая классификация имеет громаднейший интерес для гигиены и санитарии. Эти дисциплины, являясь частями биологии[87], изучают природу только в ее отношении к человеческой жизни и здоровью. Им важно поэтому знать, откуда является угроза для последних со стороны каждой инфекции. Только зная очаг заразы, можно уничтожить его или уничтожить его опасность.
Во-вторых, огромное значение указанной классификации заключается в том, что она не есть предустановленная незыблемая система, а является программой для всяких эпидемиологических исследований. Во всяком данном случае прежде всего надлежит определить очаг, откуда исходит зараза. История гигиены показывает, что в понимании очагов инфекций происходили и происходят самые существенные изменения. Наиболее разительным примером является малярия. Тысячелетия люди думали, что она исходит из сапрофитных очагов (болота, дурной воздух, миазмы). Теперь же доказано, что ее паразит проходит весь свой цикл развития в комарах. Даже сама санитария может изменять очаги зараз. Замечательным в этом отношении примером представляется брюшной тиф. Было время в Западной Европе при том всеобщем загрязнении, о котором сказано выше, когда бактерия брюшного тифа размножалась повсюду в человеческой обстановке и передавалась главным образом питьевой водой. Тогда заболеваемость брюшным тифом равнялась 221 на 10 тыс. в Вене, 96 в Берлине, 100 в Гамбурге, 141 в Висбадене. Брюшной тиф распространялся из сапрофитных очагов. Затем в перечисленных городах были устроены канализации и центральное водоснабжение. Заболеваемость упала до 6, 5,9; 12 и 10,7. Изучение остающихся случаев брюшного тифа показывает, что они имеют совсем иное происхождение: они именно обусловлены существованием как больных, так и носителей, т. е. явных и скрытых человеческих очагов.
В С.-Петербурге же, где до сих пор не осуществлены санитарные реформы и где смертность от брюшного тифа наивысшая в мире (7, 18 на 10 тыс. за период с 1899 по 1903 г.; 11,1 на 10 тыс. в 1908 г.), главное значение при распространении брюшного тифа имеют попрежнему сапрофитные очаги.
Вернемся теперь к холере. Для нее давным давно установлено, что она не контагиозна, т. е. что явные паразитные очаги не играют при ее распространении никакой существенной роли. Это и понятно ввиду быстрой гибели холерного вибриона при высушивании и неимения им стойких спор. С другой стороны, не менее давно установлено, что большие эпидемии холеры происходят только тогда, когда имеются условия для загрязнения человеческими извержениями питьевой воды, т. е. когда образуются сапрофитные очаги культуры холерных вибрионов. Холерная история неоднократно демонстрировала, каким образом возникают сапрофитные очаги. Так, например, в 1854 г. в Брод-Стрите испражнения холерного ребенка были выброшены в отхожее место, содержимое которого просачивалось в общественный колодец этой улицы. Почти все, кто пил воду из этого колодца, заболели холерой – все равно, были ли они постоянными жителями этой местности или случайными прохожими, или же вода была доставлена к ним в незатронутый холерой участок города. В 1892 г. в Гамбурге была жестокая эпидемия холеры. Этот город имел водопровод и канализацию. Но нечистоты спускались в Эльбу немного ниже водоприемников, так что во время приливов могли попадать в последние. Вода же не очищалась «центральными фильтрами». Другие многочисленные примеры можно найти в специальных сочинениях. Везде в этих случаях осуществляется то, что было названо большим холерным кругом (Гамалея), т. е. холерные бактерии попадают из кишечника в питьевую воду, а с последней опять в кишечник и т. д.
Но сапрофитные очаги могут возникать еще и другим способом, образуя так называемый малый круг, который осуществляется обыкновенно при помощи мух. Это бывает, когда плохо убранные холерные извержения посещаются мухами, которые немедленно переносят с них холерных вибрионов на различного рода съестные припасы: молоко, студень, кипяченую воду и т. д. Тогда происходит небольшая холерная вспышка в тесном кругу одной семьи, столовой или учреждении. Эта вспышка обыкновенно называется контактной, так как ее происхождение неправильно приписывается непосредственному переносу холерных бактерий от больных к здоровым. Таковы главнейшие происхождения холерных эпидемий.
Только в тех случаях, когда посредством санитарных реформ устранена, как в Западной Европе, возможность возникновения сапрофитных очагов холеры, можно искать других условий ее распространения, например, посредством холероносителей, как было в Пруссии в 1905 г. Нужно, однако, помнить, что в этих случаях и не бывает сколько-нибудь серьезных эпидемий холеры. Так, во всей Пруссии за всю эпидемию заболело 300 человек, т. е. меньше, чем в одном С.-Петербурге в один день (400 человек). Таково сравнительное значение сапрофитных и паразитных очагов холеры.
3. Обзор эпидемий последних лет
Мы живем в эпоху шестой холерной пандемии, начавшейся в 1902 г.
Мы не станем излагать прежней истории холеры и причин, по которым она, пробравшись уже в 1904 г. в Закавказье и Поволжье, на время, однако, прекратилась, чтобы вернуться, как это было предсказано, впоследствии[88].
Начнем наш рассказ о холере с 1907 г., когда она среди видимого повсеместного благополучия вдруг появилась в Самаре.
Самара. Первые два больные поступили 3 июля в губернскую земскую больницу; оба – местные жители, никуда из Самары не выезжавшие и общения с приезжими не имевшие. Два вторых больных были служащие в той же больнице, и только после их смерти был установлен диагноз холеры. Эпидемия шла таким образом:
Распределение заболевших по местожительству указывает, что большинство своих жертв – 28,1 % – эпидемия нашла среди населения прибрежной полосы, а из этой категории наибольшее число заболеваний дали обитатели Косы (у впадения Самарки в Волгу). Далее, 40 заболеваний – 11,7 % общего числа – дало население за Самарской Слободой, не обеспеченное удовлетворительной водой, и живущее вблизи Банного озера, инфицированного холерным вибрионом[89].
По этому поводу д-р Таранухин сообщает Следующее[90]: «К выделениям больных в больнице до бактериологического диагноза не применялось никаких мер обеззараживания; все они попадали в сточные воды больницы (до 5 тыс. ведер в сутки) и через Владимирский овраг в Аннаевский затон Волги, лежащий выше города. После дождя 20 июля появилось 23-го сразу 8 заболеваний по берегу рек Волги и Самарки и с того времени эпидемия главным образом гнездилась по берегам рек, дав значительный очаг на мельнице Шадрина у Аннаевского затона. В воде Аннаевского затона и у места спуска сточных вод земской больницы мной были получены чистые культуры холерного вибриона с агглютинацией 1 на 20 тысяч»[91].
Выяснить способ появления холеры в Самаре по обыкновению не удалось. Некоторые думают, что холерный вибрион сохранялся с 1904 г. в иле реки Самарки, так как первый заболевший был котельщик, работавший при устройстве бухты, причем со дна реки было вынуто большое количество ила. Другие полагают, что холера в Самару занесена из Астрахани, где она, однако, проявилась позднее.
После Самары холера быстро охватила нижне- и средневолжские губернии, а затем распространилась в 49 губерниях и областях. Всех случаев зарегистрировано 12 716 с 6421 смертью (50,5 %)1. Наиболее пострадали губернии Астраханская (2132 заболевания), Томская (1536), Саратовская (1415), Самарская (1359) и Киевская (1278).
Астрахань. Здесь эпидемия тянулась с 28 июля по 3 октября. Всего заболело 1208 человек и умерло 739 (смертность 61,1 %).
Наибольшее число больных пало на те участки города, которые за отдаленностью от водопроводной магистрали вынуждены были пользоваться недоброкачественной водой непосредственно из Волги и Адмиралтейского затона, вода которых при обычной своей загрязненности обнаруживала в течение всей эпидемии постоянное присутствие холерных вибрионов[92].
Чрезвычайно рельефно та же зависимость от загрязненной воды выяснилась и для холерных гнезд по губернии. Так, например, в с. Светлый яр все заболевания (50 чел.) сосредоточились в той части, где население пользовалось водой из Волги, между тем как противоположная половина села, население которой употребляло для своих нужд воду из притока Волги, речки Татьянки, берущей свое начало из Займищных родников, оставалось все время вполне благополучным[93].
Из всех городов Саратовской губ. Царицын дал наибольшее число заболеваний – 614. Здесь было констатировано, что больше всего заболеваний было по близости берега Волги, а чем дальше, тем заболеваний было меньше. В устьях реки Царицы и в овраге Кавказ были обнаружены холерные вибрионы[94].
Киев имел 1082 больных с 31 августа по 7 декабря. Сточные воды Киева направляются на поля орошения, которые дают стоки в реку Почайну, представляющую из себя ряд сообщающихся болот и впадающую в так называемую Киевскую гавань на реке Днепре. Киевский же водопровод в 1907 г. почти исключительно получал воду из Днепра ниже полей орошения, так что при заражении днепровской воды холерными вибрионами, как это впоследствии было подтверждено бактериологическим исследованием, последовало быстрое развитие холеры в Киеве. Подольская же и Плоская полицейские части города, пользовавшиеся главным образом артезианской водой, дали сравнительно мало заболеваний, несмотря на весьма неблагоприятные остальные санитарные условия[95].
С декабря 1907 г. по июнь 1908 г. в России не было ни одного случая холеры[96]. В июне она появляется снова, сначала в Астрахани, затем быстро распространяется по Поволжью и 27 августа проникает в С.-Петербург.
В 1908 г. всего холерных случаев было 30 450. Распределение их видно на таблице (стр. 205). Главный интерес представляет, разумеется, холера в С.-Петербурге. Но прежде чем заняться ею, нужно рассказать о небольшой, но интересной одесской вспышке[97].
Одесса. Здесь было всего 19 случаев холеры. Все они имели место в небольшом участке неканализированной части города – Пересыпи. Холерные вибрионы были найдены в протекавшей по этой местности канаве, после засыпки коей холера прекратилась. Центральное водоснабжение Одессы исправно. Из канавы в квартиры заболевших зараза, вероятно, передавалась мухами.
С.-Петербург. Столица России перенесла в 1908 г., а отчасти и в 1909 г. грандиозную эпидемию холеры, заслужившую внимания истории на таких же правах, как и гамбургская 1892 г.[98]. Всего в 1908 г. в С.-Петербурге было 8963 заболевания и 3986 смертей, которые очень характерно распределяются по неделям. Было доказано, что быстрое нарастание и затем сначала крутое, а затем крайне медленное падение числа холерных заболеваний (так называемый холерный хвост, Гамалея) совершенно соответствует изменению числа холерных бактерий в сапрофитных культурах.
Далее, при помощи строгого логического метода сопутствующих изменений было доказано, что холерные заболевания в С.-Петербурге обусловлены питьевой водой. Действительно, соответственные таблицы показывают, что рост и падение холерных заболеваний происходили совершенно одновременно во всех частях и даже участках С.-Петербурга.
Оставалось найти этот сапрофитный очаг, из которого исходило заражение невской воды.
Некоторые из авторов[99], не допуская возможности размножения холерных вибрионов в выгребной, сточной или речной воде, предполагали, что заражение Невы поддерживается холероносителями, не успевшими быть изолированными. Они видели поэтому во всеобщей изоляции средство для избавления С.-Петербурга от холеры. Холероносителей было найдено 5 % всего числа больных, что по сравнению с объемом воды в Неве, помимо многих иных соображений[100], доказывает невозможность упомянутого объяснения.
С другой стороны, ввиду обнаруженного бактериологами заражения воды, в реке Неве было высказано мнение, что холерным очагом может явиться скопление зооглейных мест на дне и у берегов Невы. «Легко себе представить, насколько загрязнено русло Невы у Петербурга постоянным сплавлением в нее всех отбросов, и нет сомнения, что оно покрыто залежами нечистот и зооглейными массами, которые могут служить прекрасным питательным материалом для культур холерного вибриона. . Найти в Неве описанный мною сапрофитный очаг холеры не представляет никаких затруднений и требует всего нескольких дней бактериологических исследований. А раз он будет найден, то нужно или: а) лишить холерных бактерий возможности размножения в нем, или б) переставить водососы петербургских водопроводов выше его по течению»[101].
В настоящее время трудами санитарно-технической субкомиссии при городской санитарной комиссии только что развитое предположение получило полное подтверждение. Водолазными работами в связи с промерами и с химическим и бактериологическим исследованиями установлено, что на дне Невы в области главных водососов у громовской биржи имеется мощный пласт ила, состоящий главным образом из фекалий в различных стадиях минерализации и заключающий, между прочим, холерных бактерий. В этом-то пласте ила и лежит, нужно думать, весь секрет петербургской холеры.
Холера в С.-Петербурге тянулась с переменной интенсивностью и весь 1909 г., дав 7631 заболевание и 2680 смертей. Она замерла только в конце декабря. Рассмотрение эпидемии 1909 г. также доказывает, что она произошла от питьевой воды[102]. Во-первых, по отдельным частям города, как и в 1908 г., число холерных заболеваний представляло совершенно параллельные колебания и, во-вторых, эти колебания соответствовали процентам находок холерных бактерий в водопроводной воде. При падении эпидемии в начале июля было отмечено появление во всех водах (рыночной, водопроводной и сточной) громадного количества особенных форм животных микробов, которых не было до того и которые через некоторое время исчезли. Эти протозойные формы энергично пожирали вибрионов[103].
Чрезвычайный интерес представляет разыгравшаяся в конце 1909 г. холерная вспышка в иммунной, благодаря водопроводу и канализации[104], Москве. Она дала около 300 заболеваний в области главным образом ночлежных домов Хитрова рынка. К сожалению, у нас пока нет данных для ее более подробного описания.
Из других местностей заслуживает упоминания холерная эпидемия 1908 и 1909 гг. в Крыму. Она особенно замечательна тем, что долго не уступала самым энергичным, направленным на борьбу с ней мероприятиям.
4. О борьбе с холерой
Для борьбы с холерой имеются три пути[105].
1. Один из них, шаблонно применяемый при всех заразных болезнях, заключается в отыскании и изолировании больных и дезинфекции их обстановки. При холерных заболеваниях, исходящих из иногда очень отдаленного сапрофитного очага, этот образ действий не может иметь успеха. Да он его и не имеет, как видно, например, было в С.-Петербурге по его бессилию оборвать «холерный хвост» осенью 1908 г. или воспрепятствовать превращению хвоста в новую эпидемию летом 1909 г. Кроме того, этот способ борьбы, обходясь очень дорого, ведет к совершенно непроизводительным затратам, так как не оставляет никаких прочных санитарных улучшений.
2. Второй способ борьбы заключается в устранении сапрофитных, очагов холеры или их вредного влияния. Он требует предварительного эпидемиологического диагноза, более или менее трудного в зависимости от обстоятельств. При правильном диагнозе прекращение эпидемии обыкновенно быстро достигается теми или иными мероприятиями (артезианские колодцы в Киеве, засыпка холерных канав в Одессе, дезинфекция бань в Баку и Эривани[106] и т. Д.). Не всегда, однако, эти необходимые мероприятия ведут к прочным санитарным улучшениям.
3. Третий путь, нашедший себе уже давно и историческое оправдание[107], заключается в проведении санитарных реформ водоснабжения и канализации. После этих реформ город и страна становятся невосприимчивыми к холере. Но в них же, кроме того, сокращаются заболевания брюшным тифом, туберкулезом и уменьшается общая смертность. Поэтому упомянутые реформы являются ценными приобретениями в деле сохранения общественного здоровья. Эти реформы, однако, стоят дорого и часто бывают абсолютно или относительно не по средствам бедным общинам. Здесь нужно иметь в виду три следующие соображения. Во-первых, «спасительная боязнь холеры» часто значительно помогает найти необходимые средства. Во-вторых, под знаменем обязательного оздоровления государство может приходить на помощь отдельным общинам (этот интересный вопрос вскоре будет разработан на страницах «Гигиены и санитарии» по поводу законопроекта об обязательном оздоровлении С.-Петербурга). В-третьих, денежная стоимость санитарных реформ очень колеблется в зависимости от опытности санитарных деятелей, целесообразности санитарной организации, а также и успехов санитарной техники. Поучительные отрицательные примеры можно найти в недавних переживаниях С.-Петербурга[108]. По поводу же технических успехов укажем, например, на рыбные пруды для канализации[109], орошаемые фильтры для водоснабжения[110] и оксихлорид[111].
Эти нововведения, поскольку они окажутся применимыми, обещают значительно удешевить санитарные реформы, особенно для мелких общин. Но здесь-то и нужно указать на важнейшую потребность современной общественной санитарии: необходимость в создании института, который бы ведал насущными вопросами санитарной техники. Так, например, в Германии, кроме образцового К.К. Gesundheitsamt, имеется К. К. Ver- suchs und Prüfungsanstalt f. wasserversorgung und Abwasserbeseitigung – учреждение для испытания разных систем и способов водоснабжения и удаления нечистот. Подобных учреждений России положительно недостает.
Итак, мы видим, что холерный сфинкс давно разгадан и что холера принадлежит к устранимым бедствиям, как оспа со времен Дженнера. Более того, устранение холеры достигается по пути той самой ассенизации, которая необходима для сокращения общей смертности, избавления от брюшного тифа и туберкулеза и даже ради элементарной опрятности (Д. Симон). Ассенизация требует больших затрат. Но эти затраты не покажутся чрезмерными тому, кто подумает, от какой массы ежедневного несчастья и постоянных страданий они избавят население, сделавши, кроме того, излишними все столь дорогие и бесполезные экстренные мероприятия против холеры.