В заведении меня встретил не острый запах жареного лука, картофеля фри и жирного мяса, а сладкий аромат свежей выпечки. Темное дерево исчезло. Теперь интерьер был светлым и чистым, с гладкими деревянными полами и бежевыми стенами. На прилавках стояли не только обычные продукты, но и изысканные сыры, маринованные артишоки и импортные оливки. Кухня осталась на том же месте, никуда не делась и стойка, но теперь она была облицована белым мрамором. В стеклянной витрине – цыплята гриль, багеты с копченым лососем и множество сэндвичей, названных в честь знаменитых бывших жителей Чатема, среди которых меня, к счастью, не было.
Я купил багет с копченым лососем, вернулся к внедорожнику и поехал на Лайт-Бич, где в восемьдесят восьмом чуть не утонул. Припарковавшись на почти пустой стоянке возле белого фургона с надписью «Волшебная рыбалка с катера», я пошел вдоль пляжа на юг: справа – травянистые дюны, слева – бесконечная вода. Шумел прибой, внезапно подул резкий ветер, напомнив, что погода на мысе непредсказуема. По песчаной дорожке через дюны я дошел до беседки, где съел багет, глядя на бесконечную синеву океана, вспоминая ночь, когда течение унесло меня от берега и я был уверен, что утону, что меня вот-вот заберет смерть.
Иногда я удивляюсь: как мне удалось дожить до сорока трех лет? Даже если не принимать во внимание события восемьдесят восьмого года, я могу насчитать как минимум полдюжины других случаев, когда был на волосок от смерти. Например, во время учебы в колледже меня дважды чуть не сбили в течение нескольких секунд: сначала автобус, который я не заметил, переходя дорогу, а за ним машина, перед которой я выскочил, чтобы не попасть под автобус. Или в ночь, когда я веселился в баре на Бали 12 октября 2002 года и ушел из него за полчаса до взрыва бомбы. Или когда с другими любителями острых ощущений вечером курил травку на крыше общежития в Лондоне. Ища место, где можно облегчить мочевой пузырь, я упал в двухфутовую щель между общежитием и соседним зданием, и меня спас только кондиционер, выступавший из окна на пол-этажа ниже. А совсем недавно я рухнул с лестницы в двухэтажном фойе своего таунхауса в Бэк-Бэй, когда красил плинтус под потолком. Ударившись об пол, я сломал два ребра и, возможно, раскроил бы себе череп, но на мне был велосипедный шлем, надетый на всякий случай.
Наверное, я – как кошка с девятью жизнями, только, похоже, мои девять жизней на исходе.
Разделавшись с багетом, я пошел с пляжа к Сивью-стрит, где стояли многомиллионные приморские дачи, вокруг – подстриженные живые изгороди. Дальше вверх по улице шли дома местных жителей, куда более скромных размеров. В одном из этих бунгало я однажды увидел, как женщина по имени Маргарет Флэтли энергично танцует без музыки. Бунгало выглядело так же, как и в те далекие годы, только теперь на подъездной дорожке стоял серебристый «приус», а дубы перед домом заметно подросли.
Дальше я подошел к дому, где прошло детство Салли Ливайн – в книге, которую я пишу, ее зовут Салли Бишоп. Дом был в стиле колониального возрождения: симметричные крылья, обшивка вагонкой и массивная входная дверь, обрамленная двойными окнами. Салли была моей соседкой. В двенадцать лет мне казалось, что ее дом огромен, и действительно, он был одним из самых больших в округе. Но теперь его затмевали недавно построенные чудовища площадью три тысячи квадратных футов, которые расплодились по всему городу.
Из центра крыши торчала диковинная башенка. Однажды Салли взяла меня и Хомяка туда, чтобы поискать людей, ставших жертвой танцевальной лихорадки. Родители Салли как раз уехали из города, и именно тогда она открыла бутылку вина. Я в тот вечер впервые в жизни напился, а Хомяк нажрался так, что блеванул в бассейн.
Я слегка покачал головой – неужели с тех пор прошел тридцать один год? Иногда казалось, что прошла целая вечность, а иногда – будто все это было вчера.
Свернув на узкую Сивью-Террас, я остановился у дорожки, что вела к моему старому дому. Он был меньше дома Салли, простой и безо всяких украшений – такой нарисует ребенок, если его попросят изобразить дом. Остроконечная крутая крыша, чтобы зимой не скапливался снег, окна к ней почти впритык. Мой папа покрасил фасад в белый цвет, а ставни в черный – классическая цветовая комбинация того времени. Нынешние жильцы предпочли сделать ставни и рамы ярко-розовыми.
При виде дома моего детства на меня со страшной силой нахлынули воспоминания. Ярче всего всплыло Рождество перед смертью Бриттани. Вся семья собралась в гостиной, в кирпичном камине горит уютный огонь. На каминной полке висят чулки, на них вышиты наши имена. Из проигрывателя играет «Сочельник на улице Сезам». Под елкой, украшенной мишурой, новогодними безделушками и шишками, со звездной короной наверху, сложены щедрые подарки. Бриттани ищет среди пакетов свое имя. И ликует, решив, что трехколесный велосипед в скромной упаковке – для нее…
Я зажмурился, чтобы отогнать воспоминания.
С Сивью-Террас я свернул направо в Библиотечный переулок – последний пункт назначения моей поездки. Я ожидал, что дом Хомяка давно снесли, ведь он был в плачевном состоянии еще тридцать один год назад. Но тот стоял на своем месте: современный коттедж середины века, парящий на сваях, низкая крыша, застекленная веранда и солярий. Дом явно знавал лучшие дни: деревянная черепица посерела от соленого воздуха, зеленая краска утратила яркость и облупилась, опоры, засыпанные песком с пляжа, раскрошились, заставив все сооружение пьяно крениться на одну сторону.
Дом выглядел заброшенным, но перед моим мысленным взором он предстал таким, каким был в лучшие времена: звучит музыка, в пятницу и субботу наезжают артисты и всевозможные чудаки – друзья родителей Хомяка, – все бухают, танцуют и ловят кайф.
Стоит ли удивляться, что Хомяк был таким засранцем? Его родители по тем временам – безбашенная богема, и ему всегда сходила с рук вся дурь, которая из него так и перла.
Я вдруг задумался: а что вообще стало с Хомяком? Но потом решил, что мне плевать. Наверняка остался повернутым на себя жадюгой, каким всегда был.
И направился обратно к своей машине.
Я ехал по Куин-Энн-роуд в сторону трассы Мид-Кейп, а разум бороздил штормовое море воспоминаний, отчасти приятных, отчасти нет. У перекрестка с Трейнинг-Филд-роуд я съехал на поросшую травой обочину.
Трейнинг-Филд-роуд пересекала так называемый Треугольник – сорок акров густого, принадлежащего городу необитаемого леса. Прямо среди дикой природы находился Райдерс-Филд – когда-то там был единственный в Чатеме кинотеатр на открытом воздухе, и туда вела единственная грунтовая дорога.
Именно там Салли, Хомяк и я оказались в заключении, и это была самая длинная и самая жуткая ночь в наших жизнях… в ту ночь пять невинных людей, включая моего отца, нашли ужасную, адскую смерть.
Я велел себе включить передачу и поехать на Райдерс-Филд – посмотреть в лицо давним страхам, которые не отпускают меня до сих пор. Но не смог. Я физически не мог выполнить действия – завести машину, нажать на педаль газа, повернуть руль, – необходимые для того, чтобы из пункта А попасть в пункт Б.
Прошел почти час, и мои лицо, подмышки и ладони покрылись потом. Наконец я все-таки вырвался из прошлого и завел машину.
Но на Райдерс-Филд все равно не поехал.
Я вернулся в Бостон.
Глава 11. Драка
На следующий день в школе Хизер Рассел спросила меня:
– Пойдешь сегодня на вечеринку к Ванессе?
Мы сидели в библиотеке во время обеда. Я недавно закончил читать «Тайну старой мельницы» и перед ночевкой с Хомяком решил взять еще одну книгу о братьях Харди – будет что почитать, если он, как обычно, заснет первым. Я не знал, почему Хизер забрела в библиотеку. Она была симпатичной, но особым умом не отличалась и вряд ли пришла туда заниматься или делать домашнее задание. Наверное, тоже пришла за книгой, и я подумал, что это круто: она любит читать, как и я.
Красная бандана отбрасывала ее золотистые волосы с лица, а из мочки правого уха свисала нитка фальшивых бриллиантов. Ее голубые глаза смотрели на меня, ожидая ответа.
Я спросил:
– У Ванессы вечеринка?
– Да. Сегодня вечером, у нее дома. Так что… хочешь пойти?
Конечно, хочу, хотя приглашение меня не только удивило, но и напугало. Дело в том, что почти все дети перестали праздновать дни рождения еще в начальной школе. Конечно, были исключения: например, Хомяк по-прежнему отмечал свой день рождения в июне – не хотел отказываться от подарков. Джастин тоже, у него была королевская возможность пригласить друзей в ресторан. Но в основном дни рождения устраивали для детворы.
А вечеринка – это совсем другое дело. Впервые я услышал о них год назад: дети – только самые популярные – собираются в чьем-то доме в пятницу или субботу, просто потусоваться. Никаких дней рождения, без повода. Никаких подарков, никаких пакетиков с конфетами и прочих глупостей. И самое главное – никаких родителей. Меня на такие вечеринки никогда не приглашали, равно как и Хомяка. Но слухи о пикантных подробностях до нас доходили. Парни и девчонки прыгали в бассейн в одном белье. Флора Льюис и Оуэн Флеминг обжимались на диване на глазах у всех. И слух, но слух неумирающий: Келли Кристгау в сауне дрочила Джону Тейлору.
– Думаешь… Ванесса позволит мне прийти? – спросил я, опасаясь, не подстава ли это.
С какой стати Хизер Рассел приглашает меня на вечеринку?
Хизер кивнула.
– Да, само собой. Она, типа, моя лучшая подруга. Я спросила ее, можно ли тебя пригласить.
Я сглотнул.
– Хм, ладно. – «Ты спросила Ванессу Дилейни, можно ли меня пригласить?» – А… во сколько?
– Начало в шесть. Знаешь, где она живет?
Я представлял, где живет большинство парней из моего класса, даже если дома у них не был. Как-никак свои. Но я понятия не имел, где жили наши девчонки.
– Уилки-уэй, – сказала Хизер. – Первый дом справа. Там большое белое крыльцо. Мимо не пройдешь.
Убрав библиотечную книгу в парту, я взял свой обед и поспешил на площадку. Хомяка и нашу обычную компанию нашел не сразу – их не было там, где мы гоняли в футбол теннисным мячиком, не было их и на баскетбольных площадках.