– Джастин сказал, что она выглядит нормально.
– Этого отцу говорить не надо. Ты же хочешь, чтобы он пошел ее проверить, так?
– Не он. Шериф.
– Если хочешь, чтобы проверить ее пошел шериф, надо сказать, что выглядит она не очень хорошо.
– Думаешь, он как-то свяжет это с покойниками?
– Если не свяжет, значит, он не шериф, а отстой, верно?
– А женщина на Сивью-стрит?
– Что с ней?
– Если она уже давно танцует, то, скорее всего, тоже может рухнуть от сердечного приступа. Но если я скажу папе, что мы с Хомяком видели ее в пятницу вечером, он поймет, что мы вышли на улицу без спроса. Может, даже догадается, что ходили на пляж.
– Запросто. Не говори отцу, что видел ее в пятницу вечером. Скажи, что видел ее сегодня, когда катался на велосипеде. Какая разница, когда именно ты ее видел, так? – Салли глянула на часы. – Лучше поговори с отцом сейчас, пока он не лег спать. Если ты прав и обе эти женщины могут помереть, чем раньше шериф их проверит, тем лучше.
– Наверное, ты права… – Я замешкался – как лучше попрощаться? Будь Салли Хомяком, то «покедова, мудила» было бы в самый раз. Но мы с ней танцевали и почти целовались, поэтому перед уходом хотелось сказать что-то важное, но я понятия не имел, что именно.
Она спросила:
– Кстати, как там Хомячок?
– Его мама сказала, что весь день спит. Думаю, больше ни капли алкоголя в рот не возьмет.
Салли рассмеялась.
– Так и надо дуралею. Слушай… не хочешь завтра заглянуть? Родители вернутся только в понедельник, а то и во вторник. Кино можем посмотреть?
– Конечно, – сказал я, мне очень понравилась эта идея. – Во сколько?
– Давай в полдень? Расскажешь, как поговорил с отцом.
Лежа в своей постели в гараже с выключенным светом, под стрекот сверчков и кузнечиков за темным окном, я прокручивал в голове разговор с отцом. Он смотрел вечерние новости с Уолтером Кронкайтом. Я спросил, можем ли мы поговорить, и он понял, что у меня что-то серьезное, – сразу выключил звук телевизора. Я рассказал ему все, о чем мы говорили с Салли. Ясно дал понять, что мисс Форрестер выглядит неважно и я беспокоюсь – как бы она не умерла от сердечного приступа. Отец слушал меня с каменным лицом, и к концу рассказа я уже заволновался: вдруг он заподозрил, что я подслушал его разговор с шерифом? Но если он что и заподозрил, ничего об этом не сказал. Просто поднялся, повел меня в кабинет – крохотное пространство, которое он выгородил себе в гостиной, – и попросил назвать адреса мисс Форрестер и женщины на Сивью-стрит. Потом велел мне идти спать и закрылся в кабинете. Я долго стоял по ту сторону двери и услышал, как он начал говорить по телефону – наверняка звонил шерифу.
Ты сделал все, что мог, сказал я себе, перекатываясь на бок. Если с мисс Форрестер или другой женщиной что-то случится, твоей вины в этом не будет. Ты рассказал все, что знаешь. Теперь дело за папой и шерифом Сэндбергом…
Эти мысли должны были бы меня успокоить, но жуткие сценарии будущего все прокручивались в голове – и в худших случаях это были кровь, смерть и наказание. Я ворочался куда дольше обычного, но все-таки уснул.
Глава 26. Воскресная месса
Как и каждое воскресное утро, мы всей семьей пришли на десятичасовую мессу в церкви Святого Искупителя. Когда прозвучал вступительный гимн, все маленькие дети, включая Ральфа и Стива, покинули скамьи и спустились в церковный подвал на занятия воскресной школы. Раньше я тоже ходил с ними, тянуло меня туда и теперь. Не скажу, что от этих занятий я был в полном восторге, но это лучше, чем целый час торчать здесь. Все эти стояния, коленопреклонения и «аминь» были хуже, чем рассказы мистера Риддла об Американской революции на уроках истории или раскраска контурных карт на уроках географии. Иногда я задавался вопросом: неужели взрослым больше нечем себя занять? Или они забыли, как веселиться, пока взрослели?
Когда прихожане спели гимн, который вполне подошел бы для саундтрека к фильму «Ребенок Розмари», отец Берридж медленно и важно открыл свою огромную Библию. Серьезным голосом прочитал отрывок из Нового Завета, где Иисус и апостолы попали на море в бурю, едва не потонули, но Иисус вовремя проснулся и усмирил непогоду своим волшебством.
Отец Берридж широко раскинул руки и сказал:
– И это учит нас уповать на Господа, Спасителя нашего, и всегда сохранять надежду, даже когда сталкиваемся с бурями, какие приносит нам жизнь… Это мудрый совет в свете последних разрушительных потерь, о которых все мы знаем и которые, несомненно, переживаем. Никто не застрахован от внезапной напасти. В Евангелии от Марка, глава четвертая, внезапная напасть – это буря, но в более широком контексте жизни это неизбежность смерти, которая придет к каждому из нас… к кому-то раньше, к кому-то позже. И когда такое происходит с другом или любимым человеком, вы можете подумать, что Бог к нам равнодушен, что Ему нет до нас дела, можете разозлиться и растеряться. Как апостолы Иисуса, чьи жизни оказались под угрозой во время бури, вы можете протестовать, потому что вам кажется, что Он спит на работе. Но говорю вам, что нельзя позволить гневу или страху заменить нашу веру. Нельзя вести себя так, как повели себя апостолы. Ведь в конце концов Иисус услышал их крики о помощи, не так ли? Он принял меры. Он заговорил, и ветер и волны Галилейского моря утихли. А потом Он задал апостолам очень важный вопрос: «Что вы так боязливы?» Ведь Он был с ними все это время, хотя они об этом не знали. Он всегда с нами, даже когда нам кажется, что Его нет. Вот почему мы не можем позволить гневу и страху… перед болезнью, перед жизненными невзгодами… и, да, гневу и страху из-за потери друга или любимого человека поколебать нашу веру, как это случилось со спутниками Иисуса. Ведь когда в нашу дверь стучится страх, мы должны обратиться за ответом к вере…
– Дейлу Френсису было тридцать четыре года! – крикнул мужчина с задней скамьи. – У него три дочки, теперь они будут расти без отца. Есть от чего разгневаться!
Я был потрясен. Я никогда не слышал, чтобы так выкрикивали во время мессы. Похоже, были потрясены и остальные. В церкви воцарилась полная тишина, было только слышно, как люди поворачиваются к говорившему.
Я мельком увидел хмурого мужчину с рыжими волосами, в рубашке с воротничком и галстуке.
– А Лин Луб было всего тридцать шесть, – громко объявила сидевшая рядом с ним брюнетка. – У нее осталось два мальчика, им еще нет и десяти.
Люди закивали, стали что-то бормотать и негромко переговариваться.
Дейл Френсис и Лин Луб – это те двое, кого шериф назвал в телефонном разговоре с отцом, двое умерших. И я понял: об этом уже все знают. Все взрослые уже знают, что творится в Чатеме. Просто не рассказывают об этом детям вроде меня и Хомяка.
Отец Берридж поднял руки и сказал:
– Прошу вас, успокойтесь. Будем держать себя в руках. – Снова оказавшись в центре внимания, он продолжил: – Почему? Да, почему? Почему с хорошими людьми происходит плохое? Почему вообще происходит плохое? Почему есть войны, голод, болезни, смерть? Да, это справедливый вопрос. Почему любящий и могущественный Бог допускает такое? – Он медленно покачал головой. – Хотел бы я на это ответить, но ответа нет. За свою жизнь я задавал эти вопросы так часто, что и не сосчитать, иногда узнав о внезапных трагедиях, вроде тех, свидетелями которых мы стали на этой неделе. Но у меня нет Божьего разума. У меня нет широкой картины мира, какая есть у Него. В Послании к Коринфянам сказано: «Теперь мы видим как бы сквозь тусклое стекло, гадательно, тогда же лицом к лицу». И однажды на небесах мы всё поймем, но не сейчас, когда наше понимание ограничено. Говоря откровенно, людям, страдающим сейчас больше всего, семьям погибших на этой неделе, не нужны теологические трактаты. Им нужно, как и всем нам, очень реальное и успокаивающее присутствие Иисуса Христа в наших жизнях…
– Нам нужно, – крикнул тот же рыжеволосый мужчина, – знать, что происходит в этом треклятом городе!
Раздался одобрительный гул. Он продолжил:
– Потому что три человека… молодых и здоровых… это просто ненормально.
– Да, это необычно, согласен, – сказал отец Берридж. – Что тут скажешь? Наш мир несовершенен, и, в частности, жестокая реальность такова, что трагедия всегда может свалиться как снег на голову…
– Это как-то связано с Хенриксоном! – воскликнула женщина. – Он к этому причастен! Его убийцу так и не поймали!
Прихожане заволновались. Казалось, все заговорили одновременно.
– Люди, прошу вас! – обратился к ним отец Берридж. – Шериф Сэндберг на вчерашнем брифинге для прессы сообщил, что каждая смерть произошла по естественным…
– Чушь собачья! – перебил кто-то. Этот возглас, казалось, пронзил воцарившийся хаос, и в наступившей тишине мужчина добавил: – Простите, отец, я не хотел вас обидеть. Но мы с Дейлом были добрыми друзьями. И он был абсолютно здоров. Я играл с ним в мяч на выходных. Мог ли он умереть от сердечного приступа? Конечно, как и любой из нас. Но он, Лин и Джоди – все за несколько дней? Кто следующий? Моя жена? Я?
Снова послышался согласный ропот. Я поднял глаза на отца. Он смотрел прямо перед собой. Именно он осматривал всех покойников и определял причины их смерти. Он что-то скажет?
– Кто следующий? – переспросил отец Берридж. – Я молюсь вместе с вами, чтобы никакого «следующего» не было. Бури не длятся вечно. Они могут возникнуть ни с того ни с сего и обрушить свою ярость порывами дождя, молний и грома. Но потом они заканчиваются. Как сказано в Писании: «И это пройдет». Пройдут и потрясения этой недели. Боль останется, печаль продолжится, но…
– Что скрывает шериф Сэндберг? – спросила одна из женщин. – Эй, Стюарт? Ты должен знать лучше всех. Что вы скрываете?
Мой отец повернулся и заговорил громко и сурово:
– Я работаю директором похоронного бюро для жителей округа Барнстейбл больше двадцати лет, миссис Дюпон. Я консультировал и утешал почти каждого в этой комнате, когда в мир иной уходил кто-то из членов ваших семей. К своим обязанностям я отношусь очень серьезно и всегда выполнял их честно и уважительно. Я никогда не участвовал в «сокрытиях» и считаю это обвинение оскорбительным.