Женщина опустила руку. Тут же по лестнице спустилась мама.
Муть в голове немного рассеялась, хотя ощущение чего-то нереального меня не покидало.
– Здравствуйте, – с любопытством обратилась мама к женщине. – Чем могу помочь?
– Можно поговорить с вами… наедине?
– Бен, – сказала мама, не отрывая взгляда от женщины, – ты и Чак, оставьте нас на минутку, хорошо?
Мы пошли на кухню, дверь за нами захлопнулась. Хомяк схватил меня за руку, явно намереваясь что-то сказать. Я поднес палец к губам и дернул головой, стараясь услышать, о чем мама говорит с гостьей.
– Она чуть сиську нам не показала! – прошептал Хомяк. – Ну, ядрена вошь! Если бы не пришла твоя мама…
– Ш-ш, – прошипел я. – Дай послушать.
Но разговора слышно не было. Не было слышно вообще ничего. А потом со щелчком захлопнулась входная дверь. Я вздрогнул.
– Мама! – позвал я, открывая дверь из кухни. – Кто это такая?
В прихожей никого не было.
– Мама! – повторил я, решив, что она вышла на улицу.
Потом заглянул в гостиную, куда вела дверь из прихожей.
Мама была там.
Она танцевала – сама с собой.
– Гм, хм, – покашлял Хомяк рядом со мной.
– Мама? – еще раз позвал я.
Она не обратила на меня внимания.
Я попятился от этой безмолвной и ужасающей сцены и стукнулся о перила у основания лестницы.
– Папа! – позвал я надтреснутым голосом. Потом громче: – Па-а-апа!
Над головой затопали шаги.
– Что такое, Бен? – спросил отец, появляясь на верхней площадке лестницы. – Что случилось?
Я показал на гостиную.
– Мама танцует.
Папа попробовал ее остановить, но она была целиком поглощена собой.
Как мисс Форрестер. Как женщина на Сивью-стрит. Как мистер Занардо в новостях.
Казалось, мир вокруг мамы перестал существовать.
Папа попробовал схватить ее за руки и остановить физически, но она звонко вскрикнула и забилась в его хватке.
– Господи, Мел, прекрати, ты что…
С каминной полки мама схватила чугунную фигурку всадника и ударила отца по голове, сбоку. Фигурка выпала из ее руки и с грохотом упала на деревянный пол. Папа, прижав руку к голове, упал на колени.
– Папа! – вскрикнул я и кинулся к нему.
Но он уже поднялся и вытолкал меня из комнаты. В прихожей, уже с Хомяком, я увидел, что за папой по полу тянется кровавый след, а на плече его гавайской рубашки возникло красное пятно. Из-под прижатой к голове руки тоже сочилась кровь.
Наверху у лестницы появились Стив и Ральф. Оба выпучили глаза и явно испугались.
– Папа… – Казалось, Стив вот-вот разрыдается.
– Ребята, идите в спальню, все нормально.
Они послушно ушли, а отец пошел на кухню, вернулся с посудным полотенцем и приложил его к голове. Открыл входную дверь.
– Бен, – сказал он мне через плечо. – Присматривай за мамой. Только, ради бога, не прикасайся к ней, не подходи близко. Просто присматривай за ней. Я скоро вернусь.
Мы с Хомяком слушали, как мама движется по гостиной, хотя видеть ее от лестницы, где мы стояли, не могли. Мне так было только лучше. Видеть, как она танцует, – наверное, я бы сошел с ума. Я думал о тех, кто умер в нашем городе, об их окровавленных и распухших ногах. Эта же судьба ждет маму? Она будет танцевать, пока не рухнет от сердечного приступа или инсульта? И папа в фургоне отвезет ее в свое похоронное бюро?
Хомяк съел сыр, который я дал ему раньше, а потом и мою порцию – аппетит у меня начисто пропал. Я видел, что ему становится скучно, потому что он громко вздыхал и переминался с ноги на ногу. Я предложил ему идти домой, если хочет, но он никуда не пошел. Мне хотелось верить, что он ведет себя как настоящий друг, но, скорее всего, он просто решил поболтаться здесь в надежде: вдруг произойдет что-то совсем диковинное.
Он вдруг спросил:
– Как ты думаешь, зачем она показала нам сиську?
Я не знал, и мне было не до этого.
– Как думаешь, она дала бы нам ее потрогать, если бы мама не пришла?
Я промолчал.
– Вообще, красотка зашибись. Как Эльвира из «Повелительницы тьмы», только еще круче…
Я посмотрел на часы.
– Что это папа так задерживается?
– Наверное, швы накладывают. Твоя мама так его огрела – будь здоров! Хорошо еще, что не истек кровью до смерти.
Я посмотрел на место на полу, где была кровь. Я вытер ее полотенцем и бросил его в корзину для грязного белья.
– Думаешь, твою маму будут усыплять? – спросил Хомяк, прерывая молчание.
– Не знаю, – сказал я мрачно.
– Наверное, будут. Кто знает, когда она проснется? Интересно, мисс Форрестер уже проснулась?
Вскоре я услышал, как подъехала машина, и подскочил на ноги. Через боковое окно увидел: это резко затормозил папин фургон. Тут же подрулили машина шерифа и скорая помощь. На тротуаре папа что-то сказал шерифу Сэндбергу и двум санитарам. Санитары вытащили через заднюю дверь металлические носилки и на специальной тележке, похожей на магазинную, покатили к дому.
Я открыл им дверь и отошел к лестнице, чтобы не мешать. Папа взглянул на меня и Хомяка, но ничего не сказал. Его голову венком украшала чистая белая повязка.
Шериф Сэндберг в знак приветствия приподнял шляпу и сказал:
– Ребята, никуда не уходите. Сейчас поговорим, минуточку.
Вместе с санитарами и папой он вошел в гостиную. Я слышал, как они негромко переговариваются. Вдруг громко закричала мама. Мы с Хомяком бросились в гостиную. Папа стоял позади мамы и по-медвежьи держал ее руками. Она вырывалась, мотала головой и била воздух ногами. Но бесполезно. Папа – мужчина не самый крупный, но крупнее, чем она, держал ее крепко и надежно. Один из санитаров поднес шприц к маминой левой руке и нажал на поршень. Она продолжала кричать, биться и извиваться, а игла упорно торчала из ее руки, как стрела, которой выстрелили в дикое животное, чтобы его усыпить. Секунд через десять она обмякла и рухнула на руки папе. Санитары привязали ее к носилкам и выкатили к машине скорой помощи. Папа вышел с ними.
Ральф и Стив снова появились у лестницы, оба плакали.
– С мамой все хорошо, Бен? – тихо спросил меня Ральф.
– Да, Ральфи, все нормально.
– Почему она кричала?
– Ей сделали укол. Ты же знаешь – это бывает больно. Сейчас она с папой едет в больницу. И все будет хорошо. Так что, братцы, идите в свою комнату. Ладно? Я потом к вам поднимусь.
Когда они ушли, шериф Сэндберг сказал мне:
– Бен, твой отец говорил, что недавно ты кому-то открывал дверь. Кто-то приходил к твоей маме, верно?
Я кивнул.
– Да, женщина.
– Еще та штучка, – добавил Хомяк.
– Она сказала, зачем хочет видеть маму?
Я покачал головой.
– Она сказала, что хочет поговорить с ней наедине, и мы ушли на кухню.
– То есть ты не заметил ничего… необычного?
– В смысле чего?
– Заметил или нет?
Я уже было качнул головой… но остановился.
– Что такое, сынок?
– Она показала нам сиську, – вставил Хомяк.
– Что-что?
– Почти показала, – уточнил я. – Она подняла свою рубашку, будто хотела нам показать, но тут спустилась мама.
На угловатом, красивом лице шерифа отразилось сомнение.
– Как думаете, зачем она это сделала?
– Наверное, мы ей понравились, – сказал Хомяк и пожал плечами.
Шериф внимательно посмотрел на нас, потом сказал:
– Ребята, дело-то серьезное.
– Да мы и не шутим, – сказал я. – Богом клянусь.
– В руках у этой женщины что-то было?
– В смысле? – спросил я.
– Было или нет?
– Не было ничего.
– Я тоже ничего не видел, – вставил Хомяк.
Вернулся папа и сказал шерифу:
– Я поеду в больницу за скорой помощью. Что-нибудь от меня нужно, пока я здесь?
– Ребята говорят, что приходила какая-то женщина. Я хочу, чтобы они ее описали, художник сделает словесный портрет. Не возражаешь?
Отец согласно кивнул.
– Бен, сможешь описать эту женщину для художника?
Я тоже кивнул. Ее лицо четко запечатлелось в моем мозгу.
– Чак?
– Смогу, мистер Грейвс. Запросто.
– Не думаю, что их надо везти в участок, – сказал шериф. – Пока будешь в больнице, я вызову сюда художника, он иногда такими вещами подрабатывает.
– Это пожалуйста. Бен, слышал, что сказал шериф? Он пришлет сюда человека, пока меня не будет. Вы с Чаком ему поможете, ясно?
Я снова кивнул и добавил:
– Вот, вспомнил. У нее была татуировка.
– Что за татуировка? – спросил шериф.
– Красная, вот здесь. – Я указал на свою левую кисть. – Четыре или пять черточек, одна за другой.
Шериф Сэндберг хлопнул в ладоши.
– Черт дери! Это цыганка!
– Какая цыганка?
– В середине августа они сюда заявляются, ты мог их видеть. Торчат в Гулд-парке почти две недели, морочат головы туристам и все такое.
– Эта женщина с татуировкой – одна из них?
– Да, точно. Ворожея, судьбу предсказывает. Свой маленький бизнес. Она у них за главную. Приходила в участок получить разрешение, чтобы они на Райдерс-Филд лагерь разбили. Две недели назад опять появилась. Снова просила разрешение.
– И ты разрешил?
– Почему нет? Туда уже почти никто не ездит.
Папа покачал головой.
– Непонятно. Мы с Мел ее не знаем. Зачем мы ей понадобились? Зачем ей?..
Он не договорил.
– Понятия не имею, Стю. Но никого другого с такой татуировкой, какую описал твой сын, я не знаю.
– И что ты думаешь? Цыганка навела порчу на мою жену? Не говори мне ничего такого, Кит, прошу тебя.
– Я ничего такого и не говорю. Езжай-ка в больницу. Тебе сейчас надо быть с Мелиндой. А я поеду на Райдерс-Филд и выясню, что здесь делала эта женщина. Надеюсь, к вечеру смогу что-то тебе сказать.
Отец, чуть поколебавшись, обратился к нам:
– Ребята, о том, что вы сейчас слышали, прошу никому не говорить, пока мы с шерифом не узнаем что-то новое. Обещаете?
– Обещаю, папа, – сказал я.
– Обещаю, – подтвердил Хомяк.
– Бен, сколько пробуду в больнице, не знаю. Может, придется и заночевать. Пока меня не будет, братья на тебе. Значит, приготовишь им ужин и проследишь, чтобы в девять они были в постелях. Сделаешь?