Никто не знал, сколько еще трупов закопано где-то поблизости. Когда слушалось дело об убийстве, судья спросил этого типа, хочет ли он что-то сказать о своих преступлениях, на что тот игриво ответил: «Копайте, копайте».
Будь я судьей – отправил бы его жариться на электрическом стуле. Это жестоко и необычно? Конечно. Но не так жестоко, как он обошелся с этими девушками три десятка лет назад. К счастью для него и к несчастью для правосудия, в штате Массачусетс отменили смертную казнь за месяц до его приговора, и он получил несколько пожизненных сроков.
Проехав по проселку полпути, мы с Салли остановились подождать Хомяка. Он заметно отстал, и видно его не было.
– Твой друган мегамедленный, – сказала она.
– На своем велике он ездит куда быстрее, – заметил я. – А сейчас у него мой старый, там всего шесть скоростей.
– Не пойму, почему вы такие закадычные друзья.
– В смысле?
– Ну… вы совсем разные.
– Мы лучшие друзья с пятого класса.
– Он, наверное, тебя уже достал?
– Вроде ничего страшного, – сказал я. – Бывает иногда. Но с ним прикольно.
Салли смотрела вдоль дороги. Ту обрамляли вечнозеленые деревья да и разные прочие, чьи ветви уже утратили свежесть и захирели. Упавшие на землю листья, тускло-желтые, ярко-красные и бурые, запахами напоминали о приближении Хеллоуина. С одной стороны, это была одна из самых красивых дорог, какие мне приходилось видеть. С другой стороны, было в ней что-то пугающее. Тишина давила так, что можно было ощутить ее присутствие. Меня не отпускала мысль о том, что где-то здесь в свое время были зарыты изрубленные тела, а вокруг сейчас – ни души. У Салли на уме, видимо, было примерно то же самое, потому что она сказала:
– Каким психом надо быть, чтобы убивать людей ради забавы?
– На то они и психи.
– Да, но зачем?
– Наверное, они просто ненавидят людей.
– Сомневаюсь. Думаю, никого ненавидеть они не могут, как и любить. У них эмоций – ноль.
Я попытался представить человека, лишенного эмоций, – он никогда не смеется, никогда не плачет, никогда не улыбается, – и решил, что так просто не бывает.
– Эмоции есть у всех, – сказал я.
– У психов нет, – стояла она на своем.
– Тип, который убил этих женщин, был псих, при этом он улыбался. Я видел его в телешоу, когда он рассказывал, как женщины шлют ему любовные письма.
– Улыбаться психи могут. Но не искренне. Счастливыми они не бывают.
Я подумал об этом и решил: возможно, она права. Потому что как можно отрезать человеку голову и не чувствовать, что ты поступаешь плохо? Интересно, убивая этих женщин топором и потом их закапывая, этот убийца искренне улыбался?
Я представил себе эту картину, и по телу побежали мурашки.
– А вот и наш гонщик, – сказала Салли.
По проселку в нашу сторону рулил Хомяк, его будто водило из стороны в сторону, он выписывал одну букву S за другой, лениво крутя педали.
Когда он доехал до нас, я сказал:
– Я уж думал, ты сдрейфил.
Хомяк сделал гримасу.
– Сдрейфил? Чего бы вдруг? Цыганки, что ли, бояться? Тоже мне, лихая нашлась.
– Я не про нее. Про Райдерс-Филд.
Он пожал плечами.
– Маньяка упекли за решетку. Чего еще бояться? Что?..
– Ничего, – ответил я.
– Что у тебя с лицом?
– А что?
Он улыбнулся во весь рот.
– Испугался.
Я покачал головой.
– С чего ты взял?
– Бенни сейчас в штаны наложит, Бенни сейчас в штаны наложит!
На самом деле меня вышиб из колеи разговор про психов. Люди без эмоций, которые прикидываются обычными людьми, а сами тайком расчленяют свои жертвы, – это пострашнее Фредди Крюгера и Майкла Майерса, а у этих явно плохо с головой, достаточно на них посмотреть.
– Если не хочешь, Бен, можем не ехать, – сказала Салли.
– Бенни сейчас в штаны наложит…
– Закрой пасть, Хомячок!
– Я тебе не Хомячок! – рассвирепел Хомяк. – Я Хомяк. Х-о-м-я-к. Уяснила, цыпочка?
– Не бузи, чувак, – сказал ему я. – Мертвых разбудишь. – Я подумал о маме, что она лежит на больничной койке, и, может быть, ей никогда не разрешат проснуться, потому что тогда она начнет танцевать и умрет. И сказал Салли: – Пути назад нет.
– Точно?
– Машина! – взревел Хомяк.
Мы ее еще не видели, но слышали ясно.
– Кто это может быть? – спросил я встревоженно.
– Без понятия, – сказал Хомяк. – Но лучше смыться.
Салли уже катила велосипед с дороги, за деревья. Мы с Хомяком поспешили следом. Углубившись в лесок, положили велосипеды набок, а сами залегли.
Мое лицо оказалось рядом с лицом Салли. Я слышал, как она прерывисто дышит.
Шум двигателя усиливался, наконец сквозь заросли мы увидели коричневый «форд». Сомнений, что это за машина, не было. Красно-синяя мигалка на крыше, большая звезда на дверце, на крыле надпись «Шериф».
– Шериф! – изумился Хомяк.
– Ш-ш-ш! – прошептала Салли.
Я был уверен, что шериф Сэндберг нас увидит. Остановит машину, выйдет и спросит: вы что здесь делаете? Найдет у меня пистолет и все расскажет папе. Может, на ночь посадит в тюрьму, просто чтобы проучить…
Но машина проехала мимо и скрылась.
Я посмотрел на Салли, потому что чувствовал – она смотрит на меня.
Мы были так близко, что, кажется, могли коснуться друг друга носами.
– Пронесло, – сказала она и ухмыльнулась.
– Угу. – Я тоже ухмыльнулся, сгорая от желания ее поцеловать.
И поцеловал бы, не будь рядом Хомяка, который с шумом поднялся на колени.
– Выходит, Понч, шериф Сэндберг не поехал сюда сразу из твоего дома, – предположил он.
Неохотно я сел.
– Выходит. Наверное, сначала поехал в участок.
– Может, взять с собой помощника, – добавила Салли. Она уже поднялась и отряхивала колени от грязи и листьев.
Хомяк и я тоже встали на ноги, но грязь нас мало заботила. Мы подняли свои велосипеды.
– Помощника?
– Вроде в машине было двое.
– Какая разница, кто там с ним? – Хомяк уже выбирался на дорогу. – Поехали, а то самый кайф пропустим. Если поторопимся, увидим, как шериф эту цыганочку загонит в угол!
Я прислонил велосипед к дереву, взял велосипед Салли и развернул рулем к ней.
– Эй, хватит там шуры-муры разводить! А то…
– Да заткнись уже! – сказал ему я. – Идем.
Глава 32. Настоящее
Закончив писать дневную порцию, я захлопнул крышку ноутбука и сказал:
– Аллилуйя, мать ее.
По крайней мере, хотел я сказать именно это. Но до моих ушей донеслась какая-то невнятная каша. Я посмотрел на пустую стопку рядом с клавишами. Сколько я сегодня опрокинул? Без понятия. Помнил только, что пить начал после половины первого, когда открыл новую бутылку.
Я глянул на кухонный столик, куда поставил бутылку виски после последнего подхода. Она была наполовину пуста. Надо же столько выпить, даже стыдно. Но я не сильно удивился. Пол-литра виски в день в последние несколько недель – это стало для меня нормой.
Превратишься в алкоголика, произнес в голове бесстрастный голос.
Возможно, подумал я. Но только на время.
Работая над предыдущей книгой, я ввел ограничение: не больше двух порций и только после полудня. Достаточно, чтобы растворить в стакане кубики льда и почувствовать сочный аромат виски. Писать «Эпидемию D» я начал с тем же ограничением, но вскоре две порции превратились в три, а потом и в четыре. При этом объем с полутора унций вырос до двух, а потом и до трех.
Пол-литра – за сколько? Три часа? Четыре?
Двенадцать подходов.
Причина – пробужденная память, ожившие воспоминания, которые лучше было бы не трогать. Они начисто выбивали меня из колеи, и выпивка позволяла сохранить рассудок. Ничего страшного, все нормально. Когда роман будет написан, моему бухалову сразу придет конец. Возможно, на месяц уйду в полную завязку – просто доказать себе, что такое мне по силам.
Я взял одну из фотографий Бриттани, стоявшую около монитора. Белый костюмчик балерины, пачки и все, что положено, – она делала пируэт. Это была трогательная имитация маленькой балерины, что выскакивала из музыкальной шкатулки, когда ее открывали.
Я поставил фотографию на место и поднялся на ноги, слегка покачиваясь. Подхватив кожаную куртку, вышел из квартиры. У площадки замешкался. Нессу я не видел почти месяц. С тех пор, как врезал ее мужу в вестибюле. Извиняться уже поздно. Возможно, ее муж – первостатейный козел, но он ее муж. Я не имел права его бить. Он, кстати, вполне мог подать на меня в суд. Но не подал… возможно, Несса не позволила? Может, все-таки надо извиниться и сказать спасибо?
Я подошел к ее двери, велел себе протрезветь и постучал. Услышал внутри какое-то движение. Звякнула цепочка, дверь открылась.
На меня с удивлением смотрела Несса.
– Бен? – спросила она. – Что ты хотел?
Я рассчитывал на другое приветствие. Но не успел открыть рот, как за ее спиной появился Руди, муж.
– Ты! – рявкнул он с откровенной враждебностью. – Какого хрена тебе надо?
– Сахар кончился, – сказал я, понимая, как по-идиотски это звучит.
– Сахарку захотелось?
Он агрессивно вышел вперед, но тут же остановился, наверное вспомнив мой хук справа.
Левое колено подогнулось. Я дернулся, будто хотел сделать книксен, но устоял на ногах. Схватился за дверной косяк, чтобы не упасть, икнул.
– Наверное… пойду, – сказал я, не понимая, почему вдруг опьянел. Несколько минут назад я был в полном порядке. Тяжело ступая, я пошел по коридору.
– Гребаный алкаш! – крикнул мне вслед Руди. – Чтобы не смел подходить к моей жене!
Не оборачиваясь, я показал ему средний палец.
Дверь в квартиру громко захлопнулась. С той стороны послышались вопли. Я ткнул кнопку лифта, к счастью, двери тут же открылись. Пошатываясь, я вошел в кабину, наткнулся на зеркальную панель. Двери закрылись, и ор затих.
Я выругался. Не потому, что выставил себя полным болваном, – я подставил Нессу. Но откуда я мог знать, что там будет ее бездельник-муж? Может, она давно не стучала в мою дверь именно поэтому? Или они решили реанимировать брак? А я своим приходом все испоганил?