И было кое-что еще, что не позволяло отмахнуться от моих воспоминаний, как от ложных и ошибочных.
На моей стороне была наука.
Я основательно изучил литературу об оборотнях, и, хотя быстрое превращение человека в громадного зверюгу прекрасно смотрится в кино, с научной точки зрения такое невозможно. Для физиологических изменений и увеличения массы тела нужна энергия, то есть подпитка белком, сахаром, жирами и так далее. Другими словами, человек в период превращения должен постоянно есть, и этот период может растянуться на недели. Даже если изначально он весил бы шестьсот фунтов и обладал достаточным запасом массы, при превращении в крупного зверя за несколько часов выделится столько тепла, что жертва просто зажарится насмерть.
С другой стороны, если оборотни – вовсе не чудовища размером с медведя, а тощие хиляки, если изменения не столь значительны и не требуют наращивать новые кости и ткани – тогда быстрое превращение человека в… неизвестно во что… возможно.
Возникает вопрос: мог ли я, ребенок, пытаясь как-то справиться с полученной на Райдерс-Филд подавленной травмой, переосмыслить происшедшее и принять наших похитителей за оборотней? Вполне возможно. Но тогда встает и другой вопрос: мог ли я в своем воображении принять их за оборотней, возможных с научной точки зрения, или это были бы оборотни, с какими я был знаком в рамках массовой культуры?
Я взглянул на компьютер. На экране был вордовский файл, содержавший мою историю, курсор на последнем написанном предложении призывно подмигивал.
Черт с ним, с волнением. Я решил выкурить еще одну сигарету – отложить возвращение в темную зону в моей голове, где в последние дни проводил так много времени.
Глава 40. Трапеза
Я понял, что налитые кровью глаза шерифа смотрят не на меня. Они смотрели на Салли. В этих глазах уже не осталось ничего от шерифа Сэндберга, но они не были холодными и змеиными. В них пульсировала горящая жажда и – я был в этом уверен – похоть. С немыслимой скоростью оборотень кинулся на стенки своей тюремной камеры. Мускулистые руки прорвались сквозь перекладины и потянулись к нам, на конце каждого пальца красовался зловещий искривленный ноготь.
Мы в ужасе закричали. Не думая, что делаю, я заслонил собой Салли. Она обняла меня сзади и сжала руки.
Оборотень продолжал бессмысленно метаться, пытаясь добраться до нас, и я мимоходом заметил, что серый мех уже покрыл почти все его тело и тело это под грубой шерстью явно исхудало. Грудина и ребра выпирали из-под посиневшей кожи отвратительным рельефом. Пустой живот болезненно втянулся в таз, парой крыльев торчавший с обеих сторон над коричневыми штанами. Плечи превратились в бугристые шары, горло запало и ссохлось.
«Неудивительно, что чудище так хочет до нас добраться, – мелькнула мысль. – Оно умирает от голода!»
Крепко вцепившись в перекладины фургона, оборотень в прыжке начал бить по ним голыми ногами, вкладывая в удары всю силу нижней части своего тела. Поняв, что эти попытки бесплодны, он сунул меж перекладин голову, брызжа слюной, защелкал челюстями – и получил по морде ботинком.
На секунду он застыл, но тут же накинулся на решетку с леденящей душу яростью.
Разинув рот, я уставился на Хомяка. Он стоял рядом со мной в одном ботинке и ухмылялся, как обычно, когда знал, что сотворил какую-то глупость, но оно того стоило.
– А что? – спросил он, пожимая плечами. – Он все равно нас не достанет.
– Прицел что надо, – похвалил я, а сам подумал: вот бы он так целился, когда бросал пистолет.
– Имей в виду, – сказала ему Салли, – если он из фургона вылезет, в первую очередь накинется на тебя.
– Как он вылезет? – возразил Хомяк, хотя бравады у него поубавилось. – Каким образом? Он заперт, как и мы.
– Цыганка может прийти и выпустить его.
– Зачем ей это надо?
– Потому что теперь он – один из них. Он на их стороне.
Хомяк побледнел.
– Не боись, – успокоил я его. – Ему еще надо в наш фургон забраться. А как? Только если разрешит цыганка. Но если разрешит, хана нам всем.
– Спасибо за разъяснение. – Салли разжала руки и показала на оборотня. – Смотрите, успокаивается.
Оборотень не отпускал решетку, но уже не тряс ее, а высунул наружу поднятый нос и стал принюхиваться – такие же звуки раньше издавало чудовище на крыше фургона. А потом медленно повернул голову к помощнику шерифа, который неподвижной статуей скорчился на четвереньках в заднем углу фургона.
– Ой, не хочу я на это смотреть, – простонал Хомяк.
Непонятно, как оборотень не заметил помощника шерифа раньше. Наверное, первыми он увидел Хомяка, Салли и меня и, сгорая от желания добраться до нас, не понял, что в фургоне с ним тоже есть человек. К тому же он в первую очередь хотел Салли, по крайней мере, пока Хомяк не шваркнул ему по морде ботинком: возможно, исходивший от нее аромат – запах женщины – привлекал его сильнее всего.
Впрочем, не все ли равно?
Теперь оборотень осознал, что рядом с ним – помощник шерифа.
Я ждал, что сейчас он накинется на пленника с той же бешеной яростью, с какой кидался на перекладины клетки, пытаясь схватить нас.
Но помощник перехватил инициативу. Вытянув руки, он обхватил жилистую шею оборотня и толкнул его к противоположной стенке фургона, вколотив в дерево. Насколько я помнил, помощник шерифа и сам шериф были примерно одного роста. Но сейчас помощник явно возвышался над усохшим и сгорбленным существом, в какое превратился шериф, и про себя я подбадривал его – чего уж мы так испугались? Но тут руки оборотня впились в бока помощника шерифа, вспоров рубашку и тело под ней. На изодранных обрывках ткани расцвели темные пятна. Пол фургона обагрился кровью.
Помощник шерифа такого не ожидал. У него подкосились колени. Но он продолжал сжимать в замке горло оборотня.
Увы, тщетно.
Оборотень уткнулся лицом в шею помощника шерифа. Резкое движение – и кровь брызнула с такой силой, что мы услышали тяжелый шлепок о потолок фургона. По-звериному прокусив шею, оборотень дернулся в нашу сторону, и мы не могли не увидеть обрывки трубчатых хрящей, свисавших с его волчьих челюстей.
Я рванулся в сторону и блеванул, стараясь попасть между перекладинами. Уж не знаю, что заставило Хомяка и Салли сделать то же самое. То ли сработал принцип домино, когда они увидели, как меня выворачивает наизнанку, то ли разодранное в клочья горло помощника шерифа потрясло их не меньше, чем меня, но они рухнули на колени и вернули все съеденное. Отстрелявшись – в горле саднило от кислоты, глаза щипало от слез, – я взглянул через плечо на соседний фургон.
Поверженный помощник шерифа лежал на спине, а оборотень оседлал его, словно в гротескной имитации полового акта, и погрузил лицо в разорванную шею жертвы, что можно было принять за поцелуй… если бы не влажно хлюпающее чавканье.
Оказалось, что в моем желудке еще что-то оставалось.
В обоих фургонах были тяжелые задергивающиеся бархатные занавеси, чтобы до начала представления скрывать все цирковые прелести и чудеса. Теперь мы задернули занавеску со стороны, выходившей на соседний фургон, чтобы не видеть, как тощий оборотень пожирает помощника шерифа, однако звуки до нас доносились.
Оборотень не торопился.
Я от всей души возблагодарил природу, когда пошел дождь – перестук капель по крыше фургона чуть утопил несшиеся из соседнего фургона звуки: зубы вгрызались в мясо и обломки костей, хлюпала жидкость. Но дождь принес и сырую прохладу. На мне были только джинсы и фланелевая рубаха, я подтянул колени к груди и обхватил их руками. Хомяк и Салли последовали моему примеру.
Мне хотелось подобраться к Салли сзади и обнять ее. Я знал, что нам обоим стало бы теплее, но не решился. Когда она раньше обхватила меня, это было естественной реакцией на страх, а не что-то запланированное. А потом, обниматься рядом с одиноким Хомяком – вряд ли по отношению к нему это справедливо.
В итоге мы долго молчали. О чем говорить, когда в цирковом фургоне по соседству оборотень доедает человека? Да и говорить не хотелось. Я был не только испуган, но и зол. Я не мог понять, почему такое происходит именно с нами, и почти ненавидел весь мир, как нередко бывало после смерти Бриттани.
Думать о Бриттани не хотелось, но как о ней не думать, если на моих глазах оборотень разорвал глотку помощнику шерифа? Я не видел, как собака вцепилась в горло моей сестренке, но видел смертельную рану у нее на горле. Интересно, как Бриттани выглядит сейчас, в маленьком гробике под вязом на кладбище Сисайд? Я проходил мимо кладбища каждый день по пути из школы. Если шел один, иногда перелезал через низкий заборчик из трех перекладин и подходил к ее могилке. Среди надгробных памятников было много поломанных, покосившихся и заброшенных, но могилка Брит была ухоженной, у основания всегда свежие цветы – значит, мама приходила сюда чаще, чем нам об этом рассказывала. Я никогда на кладбище не задерживался. Было трудно смотреть на надгробие Бриттани и осознавать, что она лежит под ним из-за меня. Больше никаких дней рождения, никаких рождественских праздников и Хеллоуинов, никакого мороженого или тортиков. Вообще ничего.
В конце концов мне удалось отключить мысли о Бриттани, и, чтобы как-то поднять себе настроение, я стал думать о комиксах «Шпион против шпиона», которые читал в последнее время. Я даже взял и придумал собственный комикс. Оборотень стал у меня Черным шпионом, а сам я – Белым. Я подхожу к одной из перекладин на боковине фургона и в несколько поворотов кисти просто ее отвинчиваю. Идет дождь, но я выбираюсь наружу и подкрадываюсь к другому фургону, где Черный шпион допрашивает помощника шерифа и так увлекся, что меня даже не замечает. Я подтаскиваю стол, ставлю на него два коктейльных бокала, в один наливаю нитро, в другой – глицерин. Потом прячусь за дерево и звоню в звоночек. Черный шпион выходит из фургона, а из леса появляется цыганка, вместе они садятся за стол. Поднимают бокалы, чокаются… и ба-бах!!! Оба разлетаются на мелкие кусочки.