– От тебя вони не меньше, дура набитая.
– Не называй меня набитой дурой!
– А ты не говори, что у меня ноги воняют!
– Воняют, еще как!
Хомяк снял второй ботинок, поднес к носу и со смаком втянул воздух.
– Ах-х…
– Умрешь в полном одиночестве.
– Если сегодня, то нет. Помру рядом с тобой, сунув ноги тебе под нос…
На эту реплику Салли решила не отвечать, и подкалывать ее дальше Хомяк тоже не стал. Видимо, до обоих дошло, что говорить сейчас о смерти – это все равно что будить лихо. Мы уже были в том возрасте, когда понимаешь – человек смертен. Дедушки и бабушки, незнакомцы, какие-то люди в новостях, герои кинофильмов – все они умирают. А иногда и младшие сестрички, которым было не суждено задуть пять свечей на тортике в день рождения. При этом мы еще не доросли до осознания истины, что в один прекрасный день умереть можем мы сами. Мы могли думать на эту тему, подшучивать, но до того, чтобы реально бояться смерти, дело не доходило. За годы, прошедшие с той поры, я понял: чтобы размышлять о небытии, как ни странно, нужны философский самоанализ и немалый жизненный опыт.
Вряд ли кто-то из нас искренне верил, что в ту ночь мы можем умереть, хотя и сидели взаперти в плену у шайки кровожадных оборотней, но в наших головах уже поселилась неприятная мысль: что, если?..
Через перекладины в фургон залетел порыв ветра, взъерошил нам волосы, облизнул липкую кожу. Хомяк поежился и даже произнес:
– Бр-р…
Я поднялся и задернул вторую занавеску, с четырех сторон отгородив нас от ночи, тьмы и бушующей грозы.
Потом сел рядом с Хомяком и Салли и стал молча ждать… чего именно, никто из нас не знал.
От усталости я погрузился в легкую дрему, до моих ушей доносился какой-то воющий хор, ночь пронизывали отдаленные и неземные звуки… но были они или я просто их выдумал, сказать трудно. В конце концов подкорка увела меня в глубокий сон. Он оказался довольно ярким и бессмысленным: летающие обезьяны из «Волшебника страны Оз», приносящий удачу белый дракончик из «Бесконечной истории», совсем уже нелепая встреча с Хогглом из «Лабиринта» – он гонялся за мной по темным, кишащим крысами закоулкам.
Проснувшись, я понял, что спал не дома, а в цирковом фургоне на Райдерс-Филд, и с ужасом вспомнил об оборотнях. Еще в полусне я попытался убедить себя, что они мне тоже приснились, но жесткие доски под щекой и леденящий кожу ночной воздух заставили меня осознать тяжелую реальность.
Салли услышала, что я поднялся, и тоже села.
– Который час? – спросила она, устало потирая глаза.
Я глянул на часы.
– Два двадцать два.
– Ненавижу такие цифры.
– Какие?
– Когда все одинаковые. Прямо с души воротит, как от числа дьявола – шестьсот шестьдесят шесть. Ты поспал?
– Немножко.
Хомяк застонал и открыл глаза.
– Вы что делаете?
Он, как обычно, лежал на животе, подперев щеку рукой.
– Просыпаемся, – сообщил я.
– Мне такая хрень приснилась, – сказал он, но мучить нас подробностями не стал.
Я подумал о моем сне: проснулся и не мог понять, где сон, а где явь с оборотнями, что есть на самом деле, а что просто нарисовало воображение.
– Как думаете, – спросил я, – когда станем старше, мы все это будем помнить?
– Смеешься, что ли? – сказала Салли. – Еще как будем. Как такое можно забыть?
У меня такой уверенности не было. Бриттани умерла всего год назад, а я уже с трудом вспоминал подробности того, как на нее напала собака. Если честно, мне все труднее было вспомнить саму Бриттани. Лицо, голос – я мог их вызвать, когда хотел, нужно было только закрыть глаза. Но мне казалось, столкнись я с Брит в реальной жизни, воспоминания о ней будут довольно расплывчатыми. Я даже был уверен: наступит день, когда я вообще ничего не смогу о ней вспомнить, кроме того, что она была моей сестрой и погибла из-за меня. Возможно, последнее забудется тоже, потому что это не самое приятное воспоминание.
Я хмуро поглядел на лежавшие на коленях руки.
– Мы должны обещать, что никогда этого не забудем.
Хомяк тоже сел.
– Хочешь запомнить, как шериф съел своего помощника?
Я покачал головой.
– Нет. Но мне кажется, что нельзя забывать про оборотней – вот что важно. Люди скажут, что мы все это выдумали. И будут говорить так часто, что мы и сами начнем верить. Ведь люди поступают как все и думают как все. Может, оборотням это и надо. Они хотят, чтобы о них забыли, чтобы они и впредь убивали людей и никто об этом не знал.
– Обещаю, – сказала Салли, подняв мизинец.
Я обвил ее мизинец своим.
– Давай и ты, – сказал я Хомяку.
Он тоже присоединил мизинец к нашим, и мы долго стояли так, скрепляя нашу связь.
– Никогда не забуду, – сказал он наконец.
– Никогда не забуду, – сказала Салли.
– Никогда не забуду, – повторил я, переводя взгляд с одного на другого.
Я и сейчас вижу их перед моим мысленным взором, будто та ночь была не тридцать с лишним лет назад, а вчера. Это воспоминание: мы сгрудились в цирковом фургоне, над нами бушует гроза, а по лесу бродят оборотни – совершенно не стерлось из памяти, не изменилось, как в случае с Бриттани. Смятая одежда Хомяка не по росту, волнистые каштановые вихры торчат во все стороны, на щеке большая красная вмятина от сна на руке, свиные глазки вопросительно смотрят на меня, когда я предлагаю не забывать об оборотнях. Салли, несмотря на сонм ужасов, которые нам пришлось испытать, все равно привлекательна и свежа, в ярких глазах светятся ум, решимость… и страсть. Нет, она не пылала страстью ко мне, тут совсем другое. Как я понимаю, она страстно хотела жить, видеть по утрам солнце и прекрасно себя чувствовать.
Дети, эти маленькие сволочи, могут быть оптимистами, если захотят.
Глава 42. Подмога
– Ребята, сюда! – крикнул Хомяк. Он стоял у длинной стенки фургона и смотрел в чуть раздвинутую занавесь. – Я что-то слышу… смотрите!
Мы с Салли полудремали, прислонившись друг к другу. Но его возглас нас вмиг разбудил, нам словно плеснули водой в лицо. Мы подскочили на ноги и подошли к нему.
– Смотри, чувак! – гаркнул он, показывая в сторону Райдерс-Филд.
Фургон стоял так, что нам пришлось вжаться лицами в перекладины, чтобы увидеть поле, где ночью горели костры. Сквозь деревья и гигантский белый экран я увидел в темноте сполохи желтого света.
– Машины! – воскликнула Салли.
– Точняк! – обрадовался Хомяк. – Пришла подмога, нас освободят!
Огни перестали двигаться. Один за другим они погасли – водители выключили двигатели.
Хомяк втиснулся в перекладины и закричал:
– Эй!!! Э-ге-гей!!! Мы здесь!!!
Я оцепенел – вдруг оборотни тоже его услышат? И накинутся на партию новеньких? Но если не привлечь к себе внимание, как нас найдут? Так и будем сидеть взаперти.
Вспыхнули четыре желтых луча, не такие яркие, они запрыгали – фонарики.
– Мы здесь!!! – завопил Хомяк, подпрыгивая. – За экраном!!!
Свет зигзагами двинулся в нашу сторону.
– Эй! Чак! Где вы, ребята?
– Папа! – воскликнул я, узнав родной голос.
– Бен!
И вот он уже совсем близко, я слышу, как он топает по грязи и мокрым листьям.
– Матерь божья…
– Ой, бли-и-ин… – Это другой голос.
– Господи прости, – пробормотал третий. – Это Мерфи. Ты только глянь.
– А другой кто? – спросил четвертый. – Эй, ты! Эй!
Я подскочил к борту фургона и отдернул занавесь. На отце были высокие резиновые сапоги, коричневая кожанка и широкополая ковбойская шляпа. Рядом трое полицейских, на них дождевики по колено, со светоотражательными полосами. Все четверо стояли к нам спиной и лучами буравили красный фургон.
– Папа! – крикнул я и почувствовал, как у меня подкашиваются колени.
Он резко обернулся.
– Бен! – Тени изрезали его лицо глубокими морщинами, но не тронули белки глаз. – Какого дьявола тут творится? – В голосе слышалась мольба. – Кто запихнул вас в эту сраную клетку?
Он отступил чуть назад и оглядел фургон. Подошел к задней крышке, на миг скрывшись из вида. Крышка затряслась, загромыхала, но осталась закрытой.
– Цыгане, – сказал я ему. – Женщина, которая приходила к нам, у них за главную. Их тут полным-полно. Они оборотни, папа! Сейчас охотятся в лесу, но могут в любую минуту вернуться. Так что вытаскивайте нас скорей…
– А это еще что за божье творение? – выпалил один из полицейских. Желтый конус луча высветил шерифа-оборотня. Свернувшись в клубок, он спал в углу фургона, но было ясно видно – это не человек.
– Это был шериф, – объяснил я. – Превратился в оборотня. И съел своего помощника.
Один из полицейских достал пистолет и, держа его двумя руками, прицелился в шерифа.
– Это он так обошелся с Мерфи? Сожрал его?
Голос его взлетел на пугающий фальцет.
– Стреляйте! – Хомяк отпихнул меня, чтобы занять место в первом ряду. – Пока он не проснулся! Не мешкайте!
Полицейский взвел курок.
– Не надо! – крикнул я. – Другие услышат!
– Цыгане? – спросил папа. – Они все похожи на этого, Бен? Все похожи на этого? Отвечай, черт меня дери!
– Вроде да, – промямлил я. – Один был на крыше нашего фургона, только мы его не видели. Но я видел их главную, и она была такая же… – я кивнул. – Как он, как шериф.
– Это не шериф! – вскричал полицейский с пистолетом. Его глаза обшаривали черную ночь и башни деревьев диким взглядом. – Надо мотать отсюда, Стю, – добавил он.
– Сначала надо ребят вызволить из этого сраного фургона!
– Ты слышал, что парень сказал, – заявил тот в свою поддержку. – Их тут много. И все без намордника.
– Тут мой сын, Мерв!
– Вернемся с подкреплением.
– Мервин прав, Стю, – согласился с коллегой другой полицейский. – Мы вернемся.
– Я сына здесь не оставлю, черт вас дери! – Отец повернулся к нам, лицо горело от гнева. Он вцепился в перекладины фургона и беспомощно их потряс. – Блин!
Пока отец стоял к остальным спиной, полицейский с пистолетом метнулся к деревьям, в сторону машин. Двое других после секундного колебания последовали за ним.