— Чав-чав… — отчетливо произнес Костик. — Скушал конкурента… Чав-чав… Тебя скушали… Это и есть смысл?
У Сергея Арсентьевича потемнело в глазах. Надо полагать, у Стоеростина — тоже.
— Как же вы не любите травоядных… — скривясь, выговорил Костик. — Хищниками быть предпочитаете? Тебя давно съели, а ты все волчару корчишь! Тобой отобедали давно…
Медленно сгребли друг друга за грудки и совсем уже вознамерились с наслаждением встряхнуть для начала, как вдруг некая сила взяла каждого поперек тулова, подняла, отдернула от противника — и швырнула…
Мурыгин очутился рядом с осиновой рощей. Вечерние сумерки намеревались с минуты на минуту обратиться в ночную тьму. Из мутных небес на непокрытую голову, на твид пиджака и на всю округу ниспадал тихо шепчущий снег. Сквозь зыбкую пелену проступали белые, словно бы цветущие, вишни, яблони, сливы. А в полусотне шагов призрачно мерцал золотистый пузырь, из чего следовало, что свечку драчуны не затоптали и не опрокинули.
Зябко, однако. Хорошо хоть разуться не додумался.
И Сергей Арсентьевич, вжав голову в плечи, неровной оступающейся трусцой устремился на свет. Укрытия он достиг почти одновременно со Стоеростиным, которого, как вскоре выяснилось, запульнуло чуть ли не за овражек.
Глава 9
Так просыпаются только в детстве: почувствовал солнечный зайчик, открыл глаза, а вокруг белым-бело. Хотя, наверное, нет: в детстве надо было еще вскочить с кровати, подбежать к окну… А тут сразу: приподнял голову — и вот он, сверкающий снежный сад.
От вчерашней хмари не осталось и следа. Последняя мутная туча тяжко уползала за рощу. Остатки белого воинства прорывались к своим, на север.
— Доброе утро, — сказал Мурыгин. — Костик, ты на меня не сердишься?
— Нет, — сказал Костик. — Ты уже об этом спрашивал вчера. Доброе утро…
Следует заметить, что спали они на сей раз прямо на земле, бросив все имевшееся барахло на травку. Должно быть, в наказание за драку. Однако в любом случае прогонять их никто не собирался — иначе бы и навесик исчез, и миска. Мурыгин потрогал почву ладонью. Теплая, как в мае. Подогрел, что ли?
— Обрати внимание, — молвил он. — Не просто отшвырнул, а аккуратненько на ноги поставил… Тебя — тоже?
— Угу…
— М-да… Я бы на его месте с нами так не чикался.
— Чикался бы, — проворчал Костик. — По себе знаю…
Солнце стояло уже довольно высоко. Все кругом блистало, таяло, всхлипывало. Чувствовалось, что до полудня это великолепие вряд ли доживет.
— Только имей в виду, — враждебно добавил Мурыгин, доставая несессер. — Я вчера был неправ в своем поведении. А по сути я был прав. Эти твои наезды на род людской…
Стоеростин иронически промолчал. Сергей Арсентьевич насупился.
— Ну, Наполеон, Тамерлан… — нехотя признал он. — Здесь я с тобой, пожалуй, согласен. Кровь и грязь… Хотя Наполеона уважаю… Но ведь были и Пушкин, и Достоевский…
— Ага, — сказал Костик. — Гордость человечества! Одного — в ссылку, другого — на каторгу… Ты еще Галилея вспомни.
— Хорошо, а Гомер?
— Гомеру повезло… — вздохнул Стоеростин. — О Гомере нам вообще ничего не известно. Хотя… Раз слепой — значит, наверняка глаза выкололи. Человечество…
Мурыгин без нужды открыл и закрыл несессер. Повторять вчерашний опыт не хотелось.
— Плащ надень, — посоветовал он. — Холодно снаружи…
Купол при солнечном свете был неразличим, зато нежно зеленело его основание. Как будто кто-то взял огромный гладкостенный стакан и вынул из снежного покрова четырехметровый круг.
Мурыгин не ошибся: снаружи было заметно холоднее. Под ногами захлюпало. Стоеростин не без зависти покосился на добротную обувь друга.
— Понимаешь, — сосредоточенно заговорил тот, не заметив завистливого взгляда. — Бог с ним с человечеством. Давай о насущном. Без курева, без выпивки — ладно… А как насчет прекрасного пола? Или тебе уже это по фигу?
— Ну, почему же… — солидно возразил Костик. — Глядишь, какая-нибудь кошечка в гости заглянет… Помурлычем, попрелюбодействуем…
В памяти немедленно всплыла Раиса Леонидовна, и сверкающий пейзаж несколько померк.
— Хорошо, кошечка… А без книг как? Только не говори мне, что сейчас никто ничего не читает, все сидят в интернете… Я не о них. Я о тебе…
Стоеростин приуныл и какое-то время шел молча. Друзья направлялись к колодцу.
— Хм… — сказал вдруг Костик и воспрял. Не к добру.
— Да, — огласил он чуть погодя. — Если речь идет обо мне лично, то крыть нечем. Библиотека — не миска…
Мурыгин собрался возрадоваться, что хоть в чем-то переубедил упрямца, однако не тут-то было.
— А вот если о роде людском в целом… — невозмутимо продолжил Стоеростин. — Было время, когда он обходился без книг, без кино… Да мало ли без чего! И прекрасно себя чувствовал… По-моему, мы пережили три катастрофы. Первая — изобретение письменности. Понимаешь, до этого люди запоминали только самое главное. Запоминали, передавали из уст в уста, из поколения в поколение… А лишнее отсеивалось. Тонуло в Лете. Но вот изобрели письменность — и теперь любая ерунда могла быть увековечена… Мы начали тонуть в информационном мусоре…
Вокруг шуршало, капало, временами легонько ухало — снег, подтаивая, шлепался с ветвей.
— Вторая катастрофа — книгопечатание. Станок Гутенберга. Мы не только научились сохранять что попало — мы еще начали это тиражировать…
— А третья? — не удержавшись, полюбопытствовал Мурыгин.
— Третья, разумеется, интернет… Третья и окончательная. Человек перестал зависеть от своего мышления, от своей памяти…
— Мне кажется, ты забыл упомянуть самую главную катастрофу, — вставил Мурыгин. — Мыслить начали…
— А мы начинали? — усомнился бесстыжий мизантроп.
Сергей Арсентьевич не огрызнулся, поскольку имел неосторожность взглянуть вперед. Влажный снег, одинаково сверкавший отовсюду, оказывается, сыграл с приятелями дурную шутку. Только теперь, почти добравшись до цели, оба увидели, что цели-то и нет. Ртутно-серебристое пространство за овражком было девственно чисто. Ни штакетников, ни колодца, ни самодельного строения в романском стиле.
К Мурыгину вернулся дар речи.
— Ты говорил, тебя вчера к овражку зашвырнуло… — с недоумением обратился он к Стоеростину. — Дачи еще стояли?
— А черт их знает… — оглядывая исподлобья новый пустырь, отозвался тот. — Снег, темно… Да и не до того мне было…
Знакомая картина. Кусты и деревья остались, а все прочее как корова языком слизнула. Кошек тоже не видать. Очевидно, сбежали. Жилья нет, укрыться негде…
— Территорию, что ли, решил расширить?.. — растерянно предположил Мурыгин.
Костик неопределенно повел плечом.
— Как же мы теперь без колодца?
— Снега с веток наберем…
— А завтра?..
Угрюмые, озабоченные, они перешли на ту сторону, остановились. Похоже, что строения пропали еще до начала вчерашней метели — в крайнем случае, до того, как она кончилась. Хрупкий влажный снежок лежал ровным, нигде не порушенным слоем.
— М-да… — сказал Стоеростин. — Я ему не завидую…
— Ты о ком?..
— Об этом вашем… Обрященке…
— Обрыщенке, — поправил Мурыгин.
— Теперь ему еще и эти участки выкупать…
— Выкупит.
— Колодец пропал — плохо… — Костик мыслил вслух. — Зато отсрочка. Пока договорится, пока заплатит… Как полагаешь?
Ответить помешали.
Умб!..
Обоих приподняло и шлепнуло оземь. Разлетелись алмазные брызги.
— С ума сошел?.. — заорал Костик, вскакивая. — Это же мы!.. Своих не узнаешь?..
Умб!..
Падение повторилось. И опять их отшвырнуло в ту же сторону — откуда пришли. Не искушая более судьбу, кинулись бежать. Очутившись на своей территории, обернулись, ошарашенные, мокрые, сотрясаемые дрожью.
— Совсем оборзел?.. — крикнул Костик, потом запнулся — и вдруг изумленно захихикал. — Слушай, Серый!.. — чуть ли не в восторге повернулся он к Мурыгину. — По-моему, нас наказали… Гулять не выпускают…
Стискивая несессер, Мурыгин свободной рукой стряхивал влагу с куртки. Недвижные глаза его были устремлены за овражек.
— Это не он… — глухо произнес Сергей Арсентьевич.
— Кто не он?
— Там, за овражком — не наш, — все тем же замогильным голосом известил Мурыгин. — Это кто-то еще участок себе оттяпал… Ты же видишь, шуганули нас! Не нравимся мы кому-то…
Словно подтверждая его слова, в следующий миг обоих погладили. И не просто погладили, еще и понянчили, отняв от земли. Успокойтесь, котики, просто не ходите туда… Там злой… Ласково подтолкнули в сторону миски…
Ошеломленно облизываясь, побрели куда велено. Вокруг по-прежнему шуршало и хлюпало. Снег обрывался в снег.
— Хорошо хоть инструмент в карман сунул… — ворчал Костик. — Добывай потом… с той стороны… Паста — ладно, а вот щетка… — Помолчал, покряхтел. — То-то у меня ваш поселок из головы не выходит! — признался он. — Зеленая зона… Потом, ты говоришь, нашелся кто-то смелый. Взял да и застолбил себе участок. И пошло-поехало… Как же ты теперь в город будешь выбираться?
Мурыгин вздохнул.
— Через заливной луг, через Пузырьки… Как еще?..
Среди стоеростинского барахла нашлось и пластиковое ведерко из-под мороженого. Хотели собрать в него снег с веток, но Костик заколебался.
— Зубы застудим, — мрачно предрек он. — А у меня коронка падает…
Отдал ведерко, вернулся к миске — и замер.
— Серый… — позвал он. — Ну-ка поди сюда…
Серый подошел — и тоже замер. В узорчатом венце отростков стояла вода. Водица. Теплая, поскольку над ней поднимался парок. Но самым поразительным было то, что примерно там, где раньше на спиле располагался центр годовых колец, толкался снизу кулачок родника. Однако уровень почему-то не повышался.
— Ну так это совсем другое дело… — Костик стал на колени и поднес губы к подвижному водяному бугорку.
— Куда рыло суешь?.. — придя в себя, прикрикнул Мурыгин. — Не в бомжатнике, чай!.. И на будущее давай договоримся: только ведерком…