Полицейские со скукой прислушивались к диалогу.
— Ну так что? — чуть не позевывая, осведомился один. — Обыск проводить будем?
— Будем!!!
Полицейские вздохнули и без особого рвения приступили к обыску.
Дочурки, обмерев от ужаса, смотрели, как нехорошие люди заглядывают за шторы и открывают кладовки. Нестор тоже молчал. Супруга причитала и грозила обратиться в суд.
Добрались до шкафа.
— Откройте.
Ступицын стиснул зубы и достал ключ. Все равно ведь взломают.
— Не трогайте!.. — взвизгнула Маша, и обе дочурки кинулись к шкафу, прижались спинами к дверцам.
— Не отдадим!.. Он наш!..
— Да уберите же детей наконец!
Всхлипывающая жена кое-как увела разревевшихся девчонок в детскую.
Открыли одну дверцу, вторую…
Шкаф был пуст.
Возможно, кому-то об этом и не известно, но вот уже семьдесят пять лет по эллиптической околосолнечной орбите вращается между Марсом и Юпитером некий объект, напоминающий фарфоровый чайник. Он слишком мал, чтобы обнаружить его даже при помощи самых мощных телескопов. Тем не менее существование этого искусственного небесного тела сомнению не подлежит, поскольку появление его на небосклоне обосновал в своей работе один из выдающихся умов человечества, и эту мысль по сю пору упорно вдалбливают в мозги всем студентам философского факультета.
Так вот, именно в тот миг, когда Маша и Даша прижались лопаточками к дверцам шкафа, вышеупомянутый псевдофарфоровый псевдочайник послал в неизвестном направлении сигнал, расшифровать который, будь он даже перехвачен, наверняка бы не удалось.
Но дурилки исчезли. Разом и отовсюду. Скорее всего, были отозваны.
Имело ли это событие какое-либо отношение к тому, что произошло в квартире Ступицыных, сказать трудно. Наиболее соблазнительная версия, выдвинутая, как водится, британскими учеными, звучала так: неизвестные исследователи внезапно удостоверились в гуманности некоторых представителей рода людского и сочли дальнейшее наблюдение невозможным. Одно дело, согласитесь, изучать представителей отряда приматов (подотряд обезьян, надсемейство гоминоидов, семейство гоминид) и совсем другое — шпионить за себе подобными.
На этой версии мы, пожалуй, и остановимся, поскольку прочие предположения звучат куда менее лестно, совершенно не щекочут наше самолюбие да и просто могут, не дай бог, обидеть читателя.
Март 2019
Волгоград
Засада
Наверное, ни на одной землеподобной планете не бывает столь темных ночей. Вроде и луна тут имеется, причем довольно большая, — а толку? Даже в самую ясную погоду редко-редко проступит из общей черноты пепельный тусклый диск, но светлее от этого, поверьте, не становится.
Вот и сейчас — хоть глаз выколи! Полагаться приходится лишь на слух да на ощупь. Шорох перистых листьев, шустрая побежка суставчатых лапок по незримой тропке, иногда хлопки кожистых крыльев в кронах, сопровождаемые сиплым квохтаньем.
— Знаешь, что я тебе скажу? — хрипловато произнесли в темноте и заворочались, должно быть устраиваясь поудобнее. — Зря ты все это затеял.
— Ничего не зря, — скрипнули в ответ — именно скрипнули, а не проговорили. Впору вообразить, будто подал голос крупный земной попугай, хотя откуда бы ему тут взяться?
— Полнолуние, — словно бы оправдываясь, продолжал скриплоголосый. — Самое время для этой погани. Кто-нибудь по тропинке да попрется. Чем хочешь клянусь…
— Сказано: никогда же не клянитесь, — проворчал первый.
Последовал короткий треск — похоже, второй смущенно кашлянул. Или крякнул.
— Уверен, короче… — исправился он.
— Уверен он… — недовольно отозвались из тьмы. — А если сворой полезут?
— Значит, всю свору положим. Тропинка узкая.
— Что-то ты, я смотрю, расхрабрился сегодня.
Скриплоголосый смолчал. Кажется, обиделся.
— А как иначе? — с вызовом спросил он чуть погодя. — Либо мы их, либо они нас. По-другому никак. Одно слово — монстры. Ты же их сам видел! Ничего человеческого…
— Кроме разума.
— Да какой у них разум? Злоба одна!
— Тихо! По-моему, ломится…
— Рановато вроде… Луна только встает еще…
Несколько секунд напряженного молчания, затем негромкий металлический щелчок — и что-то с глухим стуком упало в сухую перистую листву, толстым слоем выстилавшую лесные тропы.
— Ты что, обойму выронил?
— Ну да…
Хриплый презрительно фыркнул.
— Вот и ходи с тобой в засаду! Ищи давай…
В темноте снова заворочались, закряхтели, зашуршали перистыми сухими листьями. Нащупать обойму не удалось.
— Зажги, а?
— Увидит.
— Да некому пока видеть… Зажги.
С непривычки тусклый огонек показался ослепительным. Он выхватил из кромешной тьмы причудливые ветви, стволы и две склонившиеся к земле фигуры. Одна, человеческая, была облачена в защитный комбинезон, тяжелые ботинки и шлем с прозрачным забралом. Вторая больше всего напоминала гигантскую многоножку артроплевру из позднего карбона, согнувшуюся в знак доллара. Нет, кое-какие отличия, конечно, имелись: крупная голова, хваталки на груди. Грудь, кстати, ритмично вздымалась, что говорило о наличии легких. Хитин отливал вороненой сталью, на фоне мелких сегментов брюшка сияла серебром тонкая нитевидная цепочка. Видимо, украшение, причем явно не местное. С Земли.
— Вот она… — Тот, что в комбинезоне, поднял оброненную обойму. — Держи, растяпа!
Проштрафившийся напарник принял боезапас нижней парой клешнеобразных ручонок, поскольку верхняя была занята карабином. Загнал обойму на место и выключил свет.
Все опять провалилось во тьму.
— Как ты вообще можешь их с нами равнять? Твари! Уроды! Вот ты говоришь: разум. Чужой у них разум! Не наш. Не людской…
Забавно, однако то, что членистоногий причислил себя к роду людскому, возражений у его сообщника не вызвало.
— Давай-ка помолчим лучше! — хмуро сказал он. — А то на всю округу шум подняли… Только, слышь, патрон в патронник сразу загони…
Клацнул затвор. Стало тихо. Снова проступили шелесты листвы да похожие на позевоту стоны из ближнего болотца.
В прогале между невидимых крон обозначился тусклый пепельный диск. Пик полнолуния. По словам членистоногого, самое время для засады.
И ведь не соврал членистоногий. Минут через двадцать к приглушенному бормотанию ночных дебрей добавился новый звук: несомненно, по тропинке пробиралось нечто массивное, причем не шло оно, а такое впечатление, будто ползло рывками. Остановилось. Таящиеся в засаде замерли. Неужто почуял? Нет, двинулся снова. Ближе, ближе… Вроде бы тьма впереди шевельнулась.
— Огонь!.. — еле слышно выдохнул хриплый.
Карабины грянули разом, переполошив лесную живность. В кронах глухо захлопало, заквакало. Вспыхнул свет. Поперек тропинки неподвижно чернела плоская туша, показавшаяся поначалу неправдоподобно огромной. Двое приблизились, держа оружие наизготовку.
— Чисто сработали, — заметил землянин. — Что скажешь, крестничек?
Тот, кого только что назвали крестничком, опять изогнулся знаком доллара и потрогал поверженного стволом.
— На капище ихнее пробирался, поганец! — враждебно скрипнул он. — Жертву, небось, принести хотел. Может быть, даже человеческую…
Теперь уже можно было сказать с полной уверенностью, что убитый и убийца ничем не отличаются внешне друг от друга. Разве что размерами.
— Где б он ее взял?
— Жертву? А мы-то с тобой на что! Выстрели чуть позже — заломал бы обоих… Видал, здоровый какой! Спасибо тебе, крестный…
— Ну так я ж за тебя в ответе, — хмуро напомнил тот. — Отпустишь без присмотра, а ты вон обоймы теряешь…
Подошел, помолчал.
— Не жалко?
— А они нас жалеют? Часовню сожгли, с батюшки хитин ободрали… заживо…
Землянин вздохнул, закинул карабин за плечо, огляделся озабоченно.
— Может, прикопать его? Хотя бы листвой присыпать…
— Зачем? — не понял членистоногий крестник.
Крестный несколько замялся.
— Н-ну… Все-таки соплеменник твой… сородич…
— Сородич! — угрюмо передразнил членистоногий и как бы невзначай шевельнул нижней правой клешней серебряный крестик на цепочке. — Какой он мне сородич! Нехристь…
Апрель 2019
Волгоград
Воображалы
О, тайна российского празднословия! Кто разгадает тебя?
Прочел я однажды у Ницше о тонкой резьбе на чешуйках рептилий — настолько тонкой, что без микроскопа не различишь. Зачем она рептилиям, философ объяснить не берется, зато утверждает, будто и у нас имеется нечто подобное, правда, в духовном смысле. Якобы все наши моральные качества представляют собой этакий, знаете, узорчик из неуловимо крохотных достоинств и недостатков. Та же, в общем, незримая резьба на чешуйках. Если она и воспринимается нами, то исключительно чутьем.
Спасибо, Фридрих, просветил! А я-то голову ломаю, ничего понять не могу! Вот, скажем, один мой знакомый: внешне опрятен, вежлив, вроде бы ничего дурного ни мне, ни кому-либо другому не сделал, однако раздражает, зараза, и все тут! Неясно чем, но раздражает. А причина-то, выходит, в том, что, как ни старайся он выглядеть душкой, а узорчик-то на духовных чешуйках — некрасивый, отталкивающий.
Или прямо противоположный случай: мерзавец, а симпатичен (это я про своего друга Петю). Вот у него чешуйки, надо полагать, само совершенство.
Других объяснений я пока просто не вижу.
Лицо у Пети в данный момент сосредоточенное, безукоризненно серьезное, чего никак не скажешь о физиономии его собеседника, пребывающей в разобранном или даже, если хотите, рассыпанном состоянии. Значит, встретились впервые и относительно недавно. Было время, я и сам то и дело с такой физией ходил — с непривычки.
Располагаются они (в смысле — Петя со своим визави) за крайним столиком летне