Эпидемия. Настоящая и страшная история распространения вируса Эбола — страница 39 из 54

йнсом вышли в коридор и стали переходить из комнаты в комнату по всему зданию. Они нашли других обезьян, выглядевших подавленными, с таким же застывшим выражением на лицах. Джаксу и Хейнсу, знавшим толк в обезьянах, не понравилось все здание. Здесь обитало нечто иное, нежели обезьяны и люди.


Нэнси Джакс приготовилась войти внутрь. В фургоне она переоделась в хирургический костюм, пробежала через лужайку и вошла на площадку. Команда поддержки помогла ей одеться. Она собрала несколько коробок со шприцами и вошла вместе с капитаном Стивеном Денни. Они прошли по коридору шлюза и подошли к дальней двери. Она открыла дверь и оказалась в длинном коридоре. Коридор был пуст. Все были в комнате H. Джерри подумал, что его жена похожа на символ Pillsbury – человечка из теста. Костюм был слишком велик для нее и развевался от движения.

Нэнси заметила слизь и выделения на носах некоторых обезьян. Это испугало ее, потому что это было очень похоже на грипп или простуду, при этом не являясь ими. Дэн Дальгард, одетый в респиратор и комбинезон, выбрал для жертвоприношения четырех больных обезьян, выглядевших, по его мнению, самыми больными. Он залез в клетки и сделал обезьянам уколы. Когда они рухнули на землю и заснули, он сделал им вторую порцию уколов, и это остановило их сердца.

Комната была забита людьми в скафандрах. Они продолжали прибывать парами и слонялись без дела. Одним из них был сержант Кертис Клэджес. Он повернулся к кому-то и сказал:

– Ну, это полный Чарли Фокстрот.

Charlie Foxtrot, CF – это код для CF, cluster fuck, что означает «полная катастрофа». Чарли Фокстрот – это армейская операция, превратившаяся в беспорядок, когда люди сталкиваются друг с другом и требуют знать, что происходит.

Нэнси случайно взглянула на сержанта, инстинктивно проверяя его скафандр, и увидела, что на бедре у него дыра. Она коснулась руки сержанта и указала на него, а затем дотянулась до лодыжки, где держала запасную ленту, и заклеила отверстие на скафандре.

Она вытащила из клеток четырех мертвых обезьян, держа их за лапы, и переложила трупы в пластиковые пакеты для биологически опасных грузов. Затем она отнесла сумки к входной двери, где, помимо пакетов, стоял садовый опрыскиватель, полный хлорокса. Она упаковала обезьян в двойные пакеты, опрыскивая каждый пакет отбеливателем, а затем загрузила пакеты в картонные контейнеры для биологической опасности – шляпные коробки – и опрыскала их, чтобы обеззаразить. Наконец, она загрузила каждую шляпную коробку в третий пластиковый пакет и опрыскала его. Она постучала в дверь.

– ЭТО НЭНСИ ДЖАКС. Я ВЫХОЖУ.

Дверь открыл сержант, стоявший с другой стороны, член команды дезинфекции. Он был одет в скафандр Racal, и у него был насос-распылитель, наполненный отбеливателем. Она вошла в шлюз, толкая перед собой «шляпные коробки».

В темноте и под вой их вентиляторов он крикнул ей:

– ПОДНИМИТЕ РУКИ В СТОРОНЫ И МЕДЛЕННО ПОВОРАЧИВАЙТЕСЬ.

Он опрыскивал ее в течение пяти минут, пока шлюз не провонял хлоркой. В шлюзе было прохладно, но запах просачивался сквозь фильтры и вызывал жжение в горле. Сержант опрыскал и мешки. Затем он открыл дверь в зал подготовки, и Нэнси вышла, моргая от яркого света и толкая сумки перед собой.

Команда поддержки сняла с нее скафандр. Она была вся мокрая от пота. Ее хирургическая пижама промокла насквозь. Теперь было очень холодно. Она пробежала через лужайку и в фургоне переоделась в гражданскую одежду.

Тем временем люди сложили пакеты в коробки, погрузили их в рефрижератор, и Нэнси с водителем отправились в Форт-Детрик. Она хотела, чтобы эти обезьяны попали на 4-й уровень и как можно быстрее были вскрыты.


Джерри Джакс насчитал в комнате 65 животных за вычетом тех, которых забрала Нэнси. Джин Джонсон привез из Африки специальный шприц-инъектор. Джерри делал уколы обезьянам с его помощью. Это был шест с гнездом на одном конце. Шприц вставляется в гнездо, шест вводится в клетку и делает укол обезьяне. Кроме того, нужен инструмент, чтобы прижать обезьяну, потому что обезьяны не любят, когда в них вонзаются иглы. Они использовали ручку швабры с мягкой U-образной прокладкой на конце. Капитан Хейнс прижал ручку швабры к обезьяне, чтобы обездвижить ее, а Джерри запустил шест в клетку и вколол ей в бедро двойную дозу кетамина, общего анестетика. Они ходили по комнате от клетки к клетке, вводя наркотик всем обезьянам. Довольно скоро обезьяны в клетках начали терять сознание. Как только обезьяны засыпали, Джерри делал им укол успокоительного под названием «Ромпан», вводившего их в глубокий сон.

Когда все обезьяны заснули, они установили пару столов из нержавеющей стали, а затем, по одной обезьяне за раз, взяли образцы крови у обезьян без сознания и сделали им третью инъекцию, на этот раз смертельного препарата Т-61, средства для эвтаназии. После клинической смерти обезьяны капитан Стив Денни начал вскрытие. С помощью ножниц он взял образцы печени и селезенки и бросил их в пластиковые бутылки. Они упаковали мертвых обезьян, погрузили их в «шляпные коробки» и поставили их вдоль коридора. Тем временем Дэн Дальгард вышел из комнаты и до конца дня оставался в кабинете в передней части здания.


К концу дня все обезьяны в комнате Н были убиты. Позади здания, между деревьями и вниз по склону холма, дети бегали кругами вокруг своего детского сада. Их крики далеко разносились в декабрьском воздухе. Матери и отцы приехали на машинах и забрали их. Команда вышла из горячей зоны парами и стояла на траве, одетая в штатское, бледная, слабая и задумчивая. Вдалеке прожекторы начали освещать памятники и здания Вашингтона. Это был вечер пятницы в конце недели после Дня благодарения, начало спокойного уик-энда, предшествующего Рождеству. Ветер усилился, и по парковке закружились бумажные стаканчики и пустые сигаретные пачки. В больнице неподалеку Джарвис Парди, рабочий из обезьянника, перенесший сердечный приступ, отдыхал с комфортом, его состояние было стабильным.


Вернувшись в Институт, Нэнси Джакс снова не ложилась спать до часу ночи, препарируя обезьян вместе с коллегой по горячей зоне Роном Троттером. Когда они надели скафандры и вошли внутрь, в воздушном шлюзе их ждали пять обезьяньих туш.

На этот раз признаки лихорадки Эбола были очевидны. Нэнси увидела у некоторых животных то, что она описала как «ужасные поражения кишечника», вызванные отслоением слизистой оболочки кишечника. Такое вздутие живота было классическим признаком. Кишечник был разрушен, полностью заполнен несвернувшейся жидкой кровью, и в то же время в мышцах кишечника обезьян кровь массивно сворачивалась. Свертывание крови остановило кровообращение в кишечнике, и клетки в кишечнике умерли, то есть кишечник умер, а затем он наполнился кровью. Мертвые кишки – то, что можно увидеть в разложившейся туше. По словам Нэнси, «казалось, что животные были мертвы в течение трех или четырех дней». Но ведь они были мертвы всего несколько часов. Некоторые обезьяны были так сильно разжижены, что им с Троттером даже не пришлось вскрывать животное: они смогли просто высосать у него образцы печени и селезенки. Некоторые из обезьян, умерших в комнате Н, превратились в кучку жидкости и костей в кожном мешке, смешанную с огромным количеством усиленного вируса.


4 декабря, 7:30, понедельник


Наступил понедельник, холодный и сырой, с усиливающимся ветром, который принес запах снега с неба цвета простой углеродистой стали. В торговых центрах вокруг Вашингтона были развешаны рождественские гирлянды. Автостоянки были пусты, но позже днем они заполнялись машинами, а в торговые центры стекались родители и дети, которые выстраивались в очередь, чтобы увидеть Санта-Клаусов. Дэн Дальгард ехал к обезьяннику – еще один поток в море утреннего движения.

Он свернул на стоянку. Подойдя ближе к зданию, он увидел человека в белом комбинезоне «Тайвек», стоявшего у входной двери возле камфарного дерева. Это был один из смотрителей обезьян. Дальгард был в ярости. Он велел им не выходить из здания в маске или защитном костюме. Он выскочил из машины, захлопнул дверцу и поспешил через парковку. Подойдя ближе, он узнал в нем человека, которого мы назовем Милтон Франтиг. Франтиг стоял, согнувшись и уперев руки в колени. Он, казалось, не замечал Дальгарда – он смотрел на траву. Внезапно тело Франтига содрогнулось, и изо рта хлынула жидкость. Его рвало снова и снова, и звук разносился по всей парковке.

Человек упал

Наблюдая, как Франтига выворачивает наизнанку на лужайке, Дэн Дальгард чувствовал себя, по его словам, «до смерти напуганным». Сейчас, возможно, впервые, на него нахлынул абсолютный ужас кризиса в обезьяннике. Милтон Франтиг согнулся пополам, задыхаясь и захлебываясь. Когда рвота утихла, Дальгард помог ему выпрямиться, отвел в дом и уложил на кушетку. Теперь больны были двое – Джарвис Парди все еще лежал в больнице, оправляясь от сердечного приступа. Милтону Франтигу было 50 лет. У него был хриплый кашель, хотя он и не курил. Он работал с обезьянами и Дальгардом в «Хэзлтоне» более 25 лет. Дальгард хорошо знал этого человека и любил его. Он был потрясен, ему стало плохо от страха и вины. Возможно, мне следовало эвакуировать здание на прошлой неделе. Ставил ли я интересы обезьян выше интересов людей?

Милтон Франтиг был бледен, дрожал и чувствовал слабость. У него появились сухие рвотные спазмы. Дальгард нашел для него пластиковое ведро. Между приступами рвоты, прерываемыми кашлем, Франтиг извинился за то, что покинул здание в комбинезоне. Он сказал, что как раз надевал респиратор, чтобы войти в обезьянник, когда его начало тошнить. Возможно, дурной запах в здании вызвал у него тошноту, потому что обезьянник убирался не так регулярно, как обычно. Он чувствовал, что его вот-вот вырвет, но не мог найти ведра или чего-нибудь еще, во что можно было бы блевать, и все происходило так быстро, что он не успевал добраться до туалета и поэтому выбежал на улицу.

Дальгард хотел измерить температуру Франтига, но никто не мог найти термометр, который бы не использовался у обезьян. Он послал Билла Вольта в аптеку, чтобы тот купил. Когда он вернулся, они обнаружили, что у Франтига температура 101 градус (38,3 по Цельсию). Билл Вольт кружился по комнате, почти дрожа от страха. Вольту было не очень хорошо – он «почти оцепенел от ужаса», как позже вспоминал Дальгард, но это ничем не отличалось от того, что чувствовал Дальгард.