Именно Йен Редмонд выдвинул интересную идею о том, что пещеру Китум выкопали слоны. Слонихи-матери учат молодняк добывать соль из камней – слоны учатся раскалывать камни, это не инстинктивное поведение. Родители обучают этому детей. Это знание передается от поколения к поколению в течение сотен и, возможно, даже тысяч лет, вероятно, дольше, чем человеческий род существует на Земле. Если слоны стачивают камни в пещере Китум со скоростью примерно несколько килограммов за ночь, то за несколько сотен тысяч лет они вполне могли выкопать пещеру. Йен Редмонд это выяснил. Он назвал этот процесс слоновьим спелеогенезом – творцами пещеры стали слоны.
Свет начал меркнуть, и пасть пещеры позади меня превратилась в полумесяц солнечного света под высоким обрушенным потолком. Теперь вход в пещеру стал похож на половинку луны. Я пришел к зоне гнездования летучих мышей. Это были крыланы. Мои фонари побеспокоили их, и они начали слетать с потолка и кружить у меня над головой, издавая звуки, напоминающие кукольный смех. Камень под колонией мышей был покрыт влажным, жирным гуано, пастообразным веществом цвета шпината с серыми вкраплениями, напомнившими мне устриц. Немедленно и непроизвольно в голову пришла мысль о том, каково это гуано на вкус. Я отогнал эту мысль. Игры разума. Не стоит тянуть в рот всякое дерьмо на четвертом уровне безопасности.
За мышиными насестами пещера стала более сухой и пыльной. Сухая и пыльная пещера – это необычно. В большинстве пещер влажно, потому что их выточила вода. В этой пещере не было признаков воды, ни ложа реки, ни сталактитов. Это была огромная, высушенная дыра в боку горы Элгон. Вирусы любят сухой воздух и темноту, и большинство их долго не живут под воздействием влаги и солнечного света. Поэтому сухая пещера – прекрасное место, где вирус может сохраниться, скрыться в высохшем навозе или моче или даже, вероятно, кружиться в холодном, лишенном света, почти неподвижном воздухе.
Частицы марбургского вируса суровы. Им приходится выживать долгое время в темной пещере. Марбург выдерживает пребывание в воде в течение пяти дней. Это выяснил Том Гейсберт. Однажды он, просто чтобы посмотреть, что получится, добавил немного частиц марбургского вируса в пробирки с водой комнатной температуры и оставил их на столе на пять дней (стол был на 4-м уровне). Затем он взял эту воду и капнул ее в пробирки, содержащие живые обезьяньи клетки. Клетки заполнились кристаллоидами, взорвались и умерли от марбургского вируса. Том открыл, что пятидневные частицы вируса так же смертельны и заразны, как и свежие частицы. Большинство вирусов не живут долго вне носителя. ВИЧ на открытом воздухе живет несколько минут. Никто даже не пытался выяснить, сколько Марбург или Эбола сможет прожить на сухой поверхности. Есть вероятность, что вирус проживет довольно долго, если только поверхность не попадет под прямые солнечные лучи, разрушающие генетическую структуру вируса.
Я поднялся на вершину каменной россыпи, протянул руку в перчатке и дотронулся до потолка. Его покрывали коричневые обломки неправильной формы – окаменевшие ветви деревьев – и беловатые фрагменты – куски окаменевших костей. Этот камень – окаменевший пепел, память об извержении горы Элгон. Он инкрустирован каменными бревнами, останками тропического дождевого леса, засыпанного извержением и погребенного в пепле и грязи. Стволы темно-коричневые, блестящие и опалесцируют в свете моего фонаря. На месте некоторых стволов, выпавших из потолка, остались дыры, и эти дыры были выстланы белыми кристаллами. Это были кристаллы минеральных солей, и они были острыми даже на вид. Добрался ли до них Питер Кардинал, трогал ли он их? Между кристаллами в дырах гнездились летучие мыши – насекомоядные размером меньше, чем крыланы, обитающие у входа в пещеру. Когда я посветил налобным фонариком в отверстия, мыши рванулись оттуда, покружили вокруг моей головы и исчезли. Затем я увидел нечто необычное. Это был зуб крокодила, заключенный в камень. Поток пепла укрыл собой реку, населенную крокодилами. Крокодилы во время извержения попали в ловушку и сгорели заживо. Природа полна убийц, от речки до океана.
Я проскользнул между бритвенно-острыми краями камней, упавших с потолка, и наткнулся на свежую слоновью кучку. Она была размером с небольшой пивной бочонок. Я перешагнул через нее. Я подошел к расщелине и посветил в нее фонариком. Мумифицированных тел слонят я не увидел. Я подошел к стене. Она была исчерчена метками – следами слоновьих бивней. Слоны исцарапали камень по всей пещере. Я шел дальше и достиг сломанной колонны. Сразу за ней начинался боковой туннель, ведущий вниз. Я на коленях заполз в него. Он заворачивал по кругу и выходил обратно в главный зал. В костюме было ужасно жарко. Капли влаги собирались на лицевом щитке и стекали вниз, превратившись в крохотное озеро в ложбинке подбородка маски. От моих шагов поднималась пыль, облачками кружась вокруг сапог. Было странно промокнуть насквозь и одновременно шагать по пыли. Когда я выбирался из туннеля, то ударился головой о камень. Если бы не защитное снаряжение, камень снял бы мне скальп. Похоже, пораниться в пещере было очень легко. Возможно, это и был путь распространения инфекции: вирус забирается на камни и попадает в кровоток через порез.
Я шел дальше, пока не достиг последней стены в горле пещеры. Там, на уровне колен, в полной темноте, я нашел пауков, живущих в паутине. Вокруг них с камней свисали расколотые яичные капсулы. У этих пауков в глубине пещеры Китум был свой жизненный цикл. Это значит, что они находили пищу в темноте, что-то, что влетало в их сети. Я видел, что из пещеры вылетали мотыльки и крылатые насекомые, и мне стало ясно, что некоторые из них могут лететь и в глубину. Пауки могли быть носителями вируса. Они могли подхватить его от насекомых, которых ели. Возможно, марбургский вирус живет в крови пауков. Возможно, Моне и Кардинала кусали пауки. Сначала ты чувствуешь, что к лицу прилипла паутина, а затем тебя что-то слабо жалит, а потом ты ничего не чувствуешь. Не видишь, не чувствуешь запах, не ощущаешь. Не знаешь, что вирус уже в тебе, пока не начнешь истекать кровью.
Происходило многое, чего я не понимал. Пещера Китум играет роль в жизни леса, но какую роль, никто не знает. Я нашел расщелину, которая, казалось, была полна чистой, прозрачной воды. «Это не может быть вода, – подумал я. – Здесь должно быть сухо». Я подобрал камень и бросил его в расщелину. На полпути вниз послышался всплеск. Камень ударился о воду. Затем он лениво пошел на дно расщелины и пропал из виду, а по поверхности воды разошлась затихающая рябь, бросающая в свете моего фонаря блики на стену пещеры.
По упавшим пластам камня я забрался обратно на вершину горы обломков, бросая вокруг блики света. Помещение было больше ста метров шириной, больше футбольного поля. Свет моих фонарей не достигал краев помещения, и они терялись во тьме. Гора обломков посередине напоминала изогнутую спинку языка. Если посмотреть в рот человека, можно увидеть язык, лежащий под небом, а затем изгибающийся и уходящий в горло. Вот так выглядела пещера. Скажи «а-а-а», пещера Китум. У тебя вирус? Ни инструменты, ни ощущения не скажут, присутствует ли рядом с вами хищник. Я выключил свет и стоял в полной темноте, чувствуя, как по груди стекает пот, слыша грохот своего сердца и шум крови в висках.
После обеда пришли дожди. Фред Грант стоял под козырьком пещеры, прячась от дождя. Аскари сидел неподалеку на камне, положив автомат на колени, и выглядел скучающе.
– С возвращением, – сказал Грант. – Удачно прошло?
– Узнаем через семь дней, – ответил я.
Он внимательно рассмотрел меня.
– У тебя брызги на маске.
– Брызги чего?
– Похоже на воду.
– Это пот внутри маски. Если тебя не затруднит, помоги снять костюм.
Я взял пластмассовую ванночку для стирки – часть снаряжения, которое мы принесли к пещере – и ненадолго подставил ее под водопад. Когда ванночка наполовину заполнилась водой, я отнес ее на слоновью тропу у входа в пещеру, поставил на землю и вылил в нее почти галлон «чертового Джика» – отбеливателя.
Я встал в ванночку. Сапоги скрылись в водовороте грязи, и отбеливатель окрасился в бурый цвет. Я опустил в «Джик» руки в перчатках, зачерпнул немного жидкости и вылил ее на голову и маску. С помощью туалетного ершика я отчистил с сапог и ног выше заметные пятна грязи. Я бросил в отбеливатель карту в пакете. Бросил туда же оба фонарика. Утопил в ванночке маску вместе с фиолетовыми фильтрами. Затем туда же отправились мои очки.
Я стянул зеленые длинные перчатки. Они полетели в отбеливатель. Я снял защитный костюм, отрывая клейкую ленту по мере его снимания. Костюм вместе с сапогами остался лежать в ванне. Это было месиво из защитного оборудования.
Под костюмом у меня была обычная одежда и пара кроссовок. Я разделся донага, собрал одежду в пластиковый мешок – так называемый горячий мешок – и плеснул туда немного отбеливателя, а затем положил этот мешок в другой мешок. Оба мешка я обмыл отбеливателем. Из рюкзака я достал чистую одежду и надел ее. Снаряжение я упаковал в двойной мешок и добавил отбеливатель.
Робин МакДональд, бесшумно ступая в кроссовках, возник на куче камней у пасти пещеры.
– Сэр Мышиное Дерьмо! – сказал он. – Как оно прошло?
Мы спустились по тропе, неся с собой горячий багаж, и вернулись в лагерь. Дождь усилился. Мы сидели на стульях в палатке-столовой с бутылкой шотландского виски, пока снаружи лил дождь, струясь по листьям. Облака стали такими густыми, что небо почернело, и мы зажгли в палатке масляные светильники. По горе перекатывались отзвуки грома, и дождь превратился в сильнейший ливень.
Робин уселся в складное кресло.
– А, приятель, этот дождь на горе никогда не прекращается. Тут круглый год так.
Сверкнула стробоскопическая вспышка, раздался грохот, и молния ударила в оливу. Вспышка осветила лицо Робина, его очки. Мы чередовали скотч с «Таскером» и играли в покер. Робин отказался присоединиться к игре. Мне показалось, что он не умеет играть в покер.