– Выпейте виски, Робин, – обратился к нему Фред Грант.
– Не надо мне его, – ответил тот. – Мой живот его не любит. Пива хватит. В нем белки, и спишь потом хорошо.
Дождь прекратился, и облака мгновенно посветлели. Оливы поднялись изогнутыми дугами, их основания скрылись в тени. Капли воды падали с ветвей. Птицы-мыши пропели, их голоса напоминали звуки флейты. А затем голоса смолкли, и на горе Элгон воцарилась тишина. Лес тихо двигался, качаясь взад и вперед. Снова полил дождь.
– Как вы себя чувствуете, мистер Мышиное Дерьмо? – спросил Робин. – Ментальные симптомы уже начались? Это когда ты начинаешь сам с собой говорить в туалете. Со дня на день начнутся.
Ментальные симптомы уже начались. Я вспомнил, как ударился головой о потолок пещеры. От этого появилась шишка. Вокруг этой шишки могли быть микроскопические разрывы кожи. Я начал понимать ощущения от контакта с филовирусом: я в порядке. Проблем нет. Шансы того, что я ни с чем не контактировал, очень высоки.
Появление вируса СПИДа, Эбола и любых других вирусов из тропических лесов представляется естественным следствием разрушения тропической биосферы. Появляющиеся вирусы выходят на поверхность из мест, где повреждена экологическая обстановка. Многие из них приходят из разорванных границ тропических дождевых лесов или из тропической саванны, которую быстро заселяют люди. Тропические дождевые леса – глубокие резервуары жизни на планете, они содержат большую часть видов растений и животных. Дождевые леса также являются крупнейшим резервуаром вирусов, так как все живые существа несут в себе вирусы. У выходящих из экосистемы вирусов есть тенденция распространяться по человеческой популяции волнами, словно эхо от умирающей биосферы. Вот названия некоторых новых вирусов: ласса, вирус Рифтовой долины. Оропуш, Росио, Ку-вирус, Гуанарито, вирусный лошадиный энцефалит, оспа обезьян, лихорадка Денге, Чикунгунья, Хантавирусы, Мачупо, Хунин, похожие на бешенство штаммы, мозговой вирус леса. И ВИЧ – быстро распространяющийся вирус, все сильнее проникающий в человеческий вид, и конца ему не видно. Вирус леса Семлики. Конго-крымская геморрагическая лихорадка. Вирус Синдбис. О’нионгнионг. Безымянный вирус Сан-Паулу. Марбург. Суданский эболавирус. Заирский эболавирус. Рестонский эболавирус.
В каком-то смысле земля усиливает иммунный ответ против человеческого вида. Она начинает реагировать на паразита-человека, на распространение человеческой заразы, на мертвые пятна бетона по всей планете, на раковые гнили в Европе, Японии и Соединенных Штатах, кишащие размножающимися приматами, колонии, расширяющиеся и распространяющиеся, угрожающие потрясти биосферу массовым вымиранием. Возможно, биосфере «не нравится» идея о 5 млрд человек. Или можно также сказать, что крайнее усиление человеческой расы, произошедшее только в последние 100 лет или около того, внезапно произвело очень большое количество мяса, которое находится повсюду в биосфере и, возможно, не сможет защитить себя от формы жизни, которая может захотеть его съесть. У природы есть интересные способы уравновешивания самой себя. У тропического леса есть собственная защита. Иммунная система Земли, так сказать, распознала присутствие человеческого вида и начинает действовать. Земля пытается избавиться от инфекции, вызванной человеческим паразитом. Возможно, СПИД – это первый шаг в естественном процессе очищения.
СПИД, пожалуй, худшая экологическая катастрофа XX века. Вирус, вызывающий СПИД, вполне мог попасть в человеческую расу от африканских приматов, от мартышек и человекообразных обезьян. Например, ВИЧ-2 (один из двух основных штаммов ВИЧ) может быть мутантным вирусом, который попал в нас от африканской обезьяны, известной как черномазый мангобей, возможно, когда охотники на обезьян или трапперы касались окровавленной ткани. ВИЧ-1 (другой штамм), возможно, мы получили от шимпанзе – вероятно, когда охотники разделывали шимпанзе. Штамм обезьяньего вируса, вызывающего СПИД, недавно полученный от шимпанзе в Габоне, в Западной Африке, до сих пор является самым близким к ВИЧ-1, когда-либо найденным в животном мире.
Вирус, вызывающий СПИД, был впервые замечен в 1980 году в Лос-Анджелесе врачом, который понял, что его пациенты-геи умирают от инфекционного агента. Если бы кто-нибудь в то время предположил, что эта неизвестная болезнь у геев в Южной Калифорнии произошла от диких шимпанзе в Африке, медицинское сообщество дружно рассмеялось бы. Теперь уже никто не смеется. Я нахожу чрезвычайно интересным рассмотреть идею о том, что шимпанзе – это исчезающее тропическое животное, а затем рассмотреть идею о том, что вирус, который перешел от шимпанзе, внезапно перестал быть опасным вообще. Можно сказать, что вирусы тропических лесов чрезвычайно хорошо заботятся о своих собственных интересах.
Вирус, вызывающий СПИД, очень быстро мутирует, он постоянно меняется. Это гипермутант, оборотень, спонтанно изменяющий свой характер в процессе движения через популяции и через индивидуумов. Он мутирует даже в ходе одного заражения, и человек, умирающий от ВИЧ, обычно заражается несколькими штаммами, спонтанно возникающими в организме. Тот факт, что вирус быстро мутирует, означает, что для него будет очень трудно разработать вакцину. В более широком смысле это означает, что вирус, вызывающий СПИД, является естественным пережитком изменений в экосистемах. ВИЧ и другие появляющиеся вирусы выживают после крушения тропической биосферы, потому что они могут изменяться быстрее, чем в их экосистемах происходят любые изменения. Они, должно быть, хорошо умеют избегать неприятностей, если некоторые из них существуют уже четыре миллиарда лет. Я склонен думать о крысах, бегущих с тонущего корабля.
Я подозреваю, что СПИД может не быть выдающимся проявлением силы природы. Может ли человеческая раса на самом деле поддерживать население в 5 млрд или больше без катастрофы с горячим вирусом, остается открытым вопросом. Ответ кроется в лабиринте тропических экосистем. СПИД – это месть дождевого леса. И это только начало.
«Никаких проблем, – думал я. – Конечно, со мной все будет в порядке. С нами все будет в порядке. Вообще никаких проблем. Все будет хорошо. Многие люди вошли в пещеру Китум, не заболев. От трех до 18 дней. Когда начинается усиление, вы ничего не чувствуете». Это заставило меня вспомнить Джо Маккормика, сотрудника CDC, связавшегося с армией из-за борьбы со вспышкой Эболы в Рестоне.
Я вспомнил историю о нем в Судане, о его охоте за вирусом Эбола. В конце полета в отдаленный буш он столкнулся лицом к лицу с лихорадкой Эбола в хижине, полной умирающих пациентов, уколол себе палец окровавленной иглой, ему повезло, и он выжил. В конце концов, Джо Маккормик оказался прав насчет вируса Эбола Рестона: он не оказался особо заразным для людей. Затем я подумал о другом открытии Джо Маккормика, одном из немногих прорывов в лечении вируса Эбола. В Судане он, думая, что умрет от лихорадки Эбола, обнаружил, что бутылка шотландского виски – единственное хорошее лекарство от воздействия филовируса.
Однажды осенью я поехал в заброшенный обезьянник посмотреть, что с ним стало. Стоял теплый день бабьего лета. Над Вашингтоном висела коричневая дымка. Я свернул с кольцевой дороги и осторожно приблизился к зданию. Место было пустынным и тихим, как могила. Прямо перед домом камфарное дерево роняло редкие листья. Таблички «Сдается в аренду» стояли перед многими офисами, расположенными вокруг парковки. Я ощутил присутствие не вируса, а финансовой болезни – клинические признаки 1980-х годов, как шелушение кожи после сильной лихорадки. Я шел по травянистой площадке позади здания, пока не достиг точки входа – стеклянной двери. Она была заперта. С краев двери свисали обрывки серебристой клейкой ленты. Я заглянул внутрь и увидел пол, испещренный красновато-коричневыми пятнами. Табличка на стене гласила: «Убирайте свой мусор сами». Рядом с ней я различил коридор воздушного шлюза, серую зону, через которую солдаты прошли в горячую зону. У него были серые стены из шлакоблоков – идеальная серая зона.
Мои ноги шуршали по клочкам пластика в траве. Я нашел бузину, зреющую вокруг ржавой вентиляционной машины. Я услышал, как отскочил мяч, и увидел мальчика, играющего в баскетбол на детской площадке. Эхо мяча отдавалось от стены бывшего обезьянника. Из-за деревьев доносились крики детей из детского сада. Исследуя заднюю часть здания, я подошел к окну и заглянул внутрь. Вьющиеся лозы росли внутри комнаты и прижимались к оконным стеклам, ища тепла и света. Где эти лозы нашли воду внутри здания? Лоза была татарской жимолостью, сорняком, который растет в пустынных местах и на заброшенной земле. У цветов татарской жимолости нет запаха. То есть они пахнут как вирус; и они процветают в разрушенных жилищах. Татарская жимолость напомнила мне о Тартаре, Стране мертвых в «Энеиде» Вергилия, подземном мире, где тени мертвых шепчутся в тенях.
Сквозь переплетенные лозы бывшую горячую зону было почти не видно. Словно смотришь внутрь дождевого леса. Я прошел вдоль стены здания и нашел еще одну дверь, обрамленную клейкой лентой. Я прижал нос к стеклу и сложил ладони чашей. Я увидел ведро, перемазанное сухой коричневой коркой. Корка была похожа на высохшие обезьяньи экскременты. Что бы это ни было, я предположил, что оно было вымыто хлорным отбеливателем. Между стеной и ведром с отходами паук сплел паутину. На полу под паутиной лежали высосанные пауком тельца мух и ос. Была осень, и паук отложил в паутине яичные капсулы, готовые начать свой цикл размножения. В обезьяннике снова зародилась жизнь. В этих комнатах поднималась, цвела и кормилась Эбола, затем отступившая в лес. Но она вернется.
Действующие лица
В порядке появления. (Военный чин приведен на момент рестонских событий.)
Шарль Моне. Французский экспат, живший на востоке Кении. В январе 1980 года полностью растворился под воздействием марбургского вируса во время перелета на самолете.
Подполковник Нэнси Джакс