[74]. Это описание позволяет предположить, что такая неприязнь обусловлена свойственным британцам презрительным отношением к иностранным подданным. Если не оставить в стороне неопрятный внешний вид, останки скелетов людей, умерших в начале XVIII столетия, свидетельствуют о том, что американцы лучше питались, были более высокими и здоровыми, чем их английские современники[75].
По всей вероятности, неопрятность американцев не была нездоровой привычкой, а скорее свидетельствовала о том, что в составе населения страны преобладали сельские жители, которые возделывали землю. Возможно, некоторые американцы даже относились к грязи с почтением. «С точки зрения занимающихся тяжким трудом крестьянских семей из Новой Англии или Среднего Запада грязь была чем-то положительным, даже здоровым, — пишет Суэллен Хой в своей книге Chasing Dirt (“Борьба с грязью”). — Важнее всего было то, что она давала пропитание в виде злаков».
Затем революция, изменившая Великобританию, пришла на американскую землю. Американские города начали расти. В период с 1820 по 1850 год количество жителей среднего квартала Нижнего Манхэттена увеличилось с 157,5 до 272,5[76]. Ирландская иммиграция, вызванная голодом, способствовала этому росту. Подобно Лондону, Нью-Йорк стал отвратительным местом. Домашние животные жили в подвалах. Люди спали на досках, сложенных прямо на откатах грунта. Отходы самого разного рода (в том числе трупы животных и тонны навоза) засоряли городские улицы. (По некоторым оценкам, в Нью-Йорке конца XIX столетия было около 130 000 лошадей, каждая из которых производила в среднем десять килограммов навоза и более литра мочи в день, что эквивалентно 45 мусоровозам с лошадиными экскрементами.)
В 1865 году санитарный реформатор Стивен Смит описал Нью-Йорк как город, утопающий в гниющих фруктах и овощах, трупах животных, золе и человеческих экскрементах. «Печальный факт состоит в том, что примерно 50% смертности в городах обусловлено такими причинами, а значит, этого можно было бы избежать», — написал он впоследствии[77]. Газета Medical Times согласилась с этим. «Страна приходит в ужас, когда тысячи людей гибнут в плохо организованной битве, — по всей вероятности, речь идет о Гражданской войне, — но в этом городе каждый год 10 000 человек умирает от болезней, которые могут предотвратить городские власти, — и никого это не шокирует»[78]. Такое безразличие не могло длиться вечно.
Эпидемия холеры приводит к реформам
В 1817 году мир узнал о новой болезни, холере — остром желудочно-кишечном заболевании, убивающем человека за один день. Родина «холерного вибриона» (Vibrio cholerae) — Индийский субконтинент, расположенный вокруг Бенгальского залива, где эта бактерия обитает в солоноватой воде, перемещаясь в ней с помощью одного жгутика. Однако в настоящее время ученые знают, что на самом деле холерный вибрион — это гибридный организм: вибрион, который после заражения вирусом становится более вирулентным[79].
По всей вероятности, на протяжении истории такое слияние вируса и бактерии неоднократно происходило в районе Бенгальского залива и за его пределами, однако распространение холеры вне Южной Азии стало возможным только после появления более быстрых кораблей времен промышленной революции — сначала изящных парусников, а затем и пароходов.
В 1820-х годах заболевание проникло через Афганистан в Персию и достигло Каспийского моря. Когда эпидемия холеры пошла на спад, Европа и обе Америки вздохнули с облегчением. Однако в 1829 году холера снова выползла наружу, прошла через Россию и Венгрию и в 1831 году прибыла в Европу. В следующем году она пересекла Атлантический океан, поразив сначала Монреаль, а затем и Нью-Йорк. В 1834 году болезнь пришла на тихоокеанское побережье.
Уровень смертности от холеры был очень высоким. Половина людей, зараженных ею, умирали. Вторая пандемия унесла жизни 100 000 венгров и немного большее количество французов. В американских городах холера отправила на тот свет от пяти до десяти процентов населения. Согласно одной из оценок, от нее умерло 150 000 американцев.
Холера продолжала волнами уничтожать мир раз в десять лет — в 1839, 1863 и 1881 годах. Тем не менее это было далеко не единственное эпидемическое заболевание. Желтая лихорадка (болезнь, возбуждаемая вирусом, который переносят москиты) также периодически охватывала Соединенные Штаты и унесла такое же, если не большее, количество жизней. Только в 1878 году эта болезнь погубила почти 10% населения Мемфиса и Виксберга. Именно она остановила первоначальные усилия по строительству Панамского канала.
По причинам, которые историки до сих пор пытаются объяснить, холера внушала новый уровень ужаса. «Холера объединила мир в большей степени, чем любое другое инфекционное заболевание, — пишет Кристофер Хэмлин в книге Cholera: The Biography (“Холера: биография”). — Судьба всех людей могла находиться в кишечнике любого человека». Возможно, то унижение, которое сопровождало смерть от холеры (рвота, непрекращающийся жидкий стул, бледная до голубизны кожа), вселяло в американцев такой ужас, какого не вызывала у них ни одна эпидемия. Человек, утром здоровый, мог умереть к вечеру. Однако желтая лихорадка (которую называли по-испански el vómito negro — «черная рвота») обращалась со своими жертвами далеко не лучшим образом. (Слово «желтый» в названии этой болезни связано с цветом флага, который поднимали на кораблях, если на борту были больные.)
Вероятно, иностранное происхождение холеры (которая пришла с Востока) играло на руку скрытым и усиливающимся страхам «чужих»: афроамериканцев, только что прибывших в страну ирландских католиков и еврейских иммигрантов[80]. Может быть, она пробуждала воспоминания о «черной смерти», которая также пришла с Востока столетиями ранее. Или, возможно, власти начали беспокоиться, что холера спровоцирует социальные волнения. В некоторых европейских городах при появлении холеры поднялись бунты.
Какой бы ни была причина, холера ускорила санитарные реформы. В то время еще никто не понимал, как распространяется эта болезнь, однако гигиенические практики завоевали доверие на полях сражений. Опыт Флоренс Найтингейл сначала во время Крымской войны, а затем во время организации работы госпиталей в Великобритании помог обосновать представления о том, что чистота (чистые повязки на раны, уборка мусора, вымытые полы) может остановить распространение болезней. Американские медсестры принесли домой столь же поучительный опыт с Гражданской войны.
Между тем в Нью-Йорке поняли, что быстрые действия властей могут пресечь эпидемию в зародыше еще до того, как она наберет обороты. В 1866 году, когда холера снова была готова в очередной раз опустошить город, недавно образованный городской комитет здоровья отправил в карантин пароход Virginia, на борту которого были больные пассажиры. Врачи ходили от дома к дому, госпитализируя заболевших в диспансеры. Группы, работавшие круглосуточно, сообщали о новых случаях болезни[81]. Хотя никто из этих людей не понимал, как распространяется это кишечное заболевание, их вмешательство изменило ситуацию к лучшему. От холеры умерло только 600 человек. Незадолго до этого, после того как холера охватила всю страну, американский президент Закари Тейлор призвал граждан соблюдать пост и молиться во искупление[82]. Однако теперь власти понимали, что остановить распространение болезни могут решительные действия. Так началась новая эра инициатив в области здравоохранения.
Старый Кротонский акведук начал поставлять питьевую воду в Нью-Йорк начиная с 1842 года. Водоочистные станции были построены в 1890-х годах. А Джордж Уоринг-младший (усатый щеголь, который повсюду ездил верхом) организовал двухтысячную армию одетых в белое работников санитарной службы для поддержания чистоты в городе. Когда Уоринг умер в 1898 году на Кубе от желтой лихорадки, присутствовавшие на похоронах назвали его «убийцей лихорадки» и «апостолом чистоты».
Санитарные реформы оказались более эффективными, чем можно было надеяться. Они до сих пор пользуются глубочайшим уважением. В 2007 году журнал British Medical Journal провел опрос, участники которого назвали «санитарную революцию» самым важным из пятнадцати медицинских событий за прошедшие 170 лет — даже более важным, чем антибиотики (2-е место в рейтинге), вакцины (4-е место) или микробная теория (6-е место)[83]. Однако несколько парадоксально то, что санитарные реформы осуществлялись на основании неправильных представлений о распространении заболеваний. Эти реформы были основаны на «теории миазмов», которая уходила корнями в Древнюю Грецию. Санитарные врачи считали, что болезни возникают под воздействием миазмов — отвратительных запахов, исходящих из болот, кладбищ, сточных канав и даже нарушенного почвенного покрова. Даже Джордж Уоринг-младший, который спроектировал передовую канализационную систему для Мемфиса, ушел в могилу, полагая, что микробная теория заболеваний абсолютно ошибочна.
Однако к 1900 году непопулярная в прошлом микробная теория стала общепринятой. В 1790-х годах англичанин по имени Эдвард Дженнер разработал первую вакцину от оспы на основе родственного вируса, заражавшего коров. В середине XIX столетия француз Луи Пастёр опроверг теорию самозарождения, разработав при этом протоколы для стерилизации и хранения пищевых продуктов. Кроме того, он создал вакцины от сибирской язвы и бешенства. Между тем в 1880-х годах немец Роберт Кох выделил бактерии, вызывающие туберкулез и холеру, представив очередное доказательство того, что определенные микроорганизмы вызывают определенные болезни. Заподозрив, что это делают микробы, а не