В 2010 году Карстен Флор из Ноттингемского университета опубликовал результаты крупнейшего на данный момент плацебо-контролируемого исследования по дегельминтизации с участием 1566 вьетнамских детей в возрасте от шести до семнадцати лет, которых подвергали этой процедуре несколько раз на протяжении года[651]. У большинства этих детей была обнаружена анкилостома, у некоторых — гигантский круглый червь. После дегельминтизации Флор сразу же отметил повышение подверженности этих детей аллергической сенсибилизации через кожу. Они так и не перешли загадочный порог устойчивости к аллергическим заболеваниям, которые оставались достаточно редкими в этом сообществе, однако само изгнание гельминтов немного приблизило их к краю пропасти. Все эти исследования говорят, что системный иммунитет играет огромную роль в том, как работает наша кожа, а также в значительной мере определяет, способствуют ли мутации филаггрина разрушению кожного барьера или выполняют какую-то другую, более полезную функцию.
В статье в New England Journal of Medicine, опубликованной в 2011 году, генетик Ирвин Маклин отмечает, что генетическое стимулирование выработки филаггрина может решить проблему развития атопического дерматита и аллергического марша. Безусловно, это действительно так. Разработка таких методов, вне всяких сомнений, принесла бы пользу. Однако существует множество доказательств того, что, хотя проблемы с кожным барьером действительно усиливают подверженность развитию аллергических заболеваний, последовательность событий, которые приводят к этому, начинается на более глубоком уровне иммунной системы — на уровне пренатального иммунного импринтинга и контакта со «старыми друзьями». В таком случае не целесообразно ли решить исходную проблему?
Мой эксперимент был направлен на достижение именно этой цели: слегка активизировать системный иммунитет посредством внедрения анкилостомы в тонкий кишечник. Именно поэтому я нахожу столь интересными изменения, произошедшие с моей кожей. Я не могу точно сказать, как гельминты изменили иммунный ответ в моей коже, но это были реальные и заметные перемены. Я возьму на себя смелость предположить, что при наличии такого воздействия на мою иммунную систему в начале жизни, возможно, даже в утробе матери, я бы избежал появившихся впоследствии аллергических заболеваний, а может (кто знает!), даже аутоиммунного заболевания.
Глава 15. Коллапс суперорганизма и что с этим делать
Когда мы пытаемся выделить что-то одно, мы понимаем, что оно связано со всем остальным во Вселенной.
Есть определенная ирония в том, что сейчас нам приходится искать новые способы восстановления инфекционных заболеваний, с которыми мы весьма успешно боролись.
* * *
На протяжении всей эволюции человека рост человеческого суперорганизма происходил в соответствии с предсказуемой закономерностью как в плане «действующих лиц», образующих суперорганизм, так и в плане времени их прибытия. Формирование суперорганизма происходило следующим образом. В момент рождения вагинальная и фекальная микробиота матери окутывала ребенка с ног до головы — это был первый микробный засев. Грудное молоко матери обеспечивало дальнейшее заселение организма микробами. Особые сахара, содержащиеся в грудном молоке, способствовали формированию сообщества определенных микробов в вашем кишечнике. А само молоко содержало информацию о том, каким должен быть иммунный ответ. Оно усиливало некоторые аспекты защиты от патогенов, а также подавало сигнал о толерантности.
После прекращения грудного вскармливания отец и мать пережевывали для ребенка пищу. В итоге он получал вирус Эпштейна — Барр и Helicobacter pylori. Возможно, туберкулезная палочка Mycobacterium tuberculosis также появлялась в организме, закреплялась там и переходила в латентное состояние. Большая дружная семья (много братьев и сестер, других детей, тетушек и дядюшек) обеспечивала «золотое дно» контактов с другими микробами. В итоге в раннем возрасте ребенок становился носителем сложного и разнообразного микробного сообщества. Представляя собой целую экосистему, это микробное сообщество было более устойчивым и менее уязвимым перед вторжением извне по сравнению с современным микробным сообществом. Будучи микробным органом, сообщество микробов обеспечивало базальный уровень стимуляции иммунного ответа, который носил более успокаивающий характер, чем в постсовременный период.
В раннем детстве появлялась колония гельминтов, которых не обязательно было много, но как минимум несколько. Со временем иммунная система повышала свою способность изгонять этих паразитов, но они никогда не уходили полностью[653]. По всей вероятности, некоторые гельминты оставались на всю жизнь.
Все это время человек пил воду из рек и озер, изобилующую сапрофитами и другими бактериями, обитающими в почве — микробами, которые накапливаются в воде по мере ее перемещения по лугам и лесам, по склонам гор и через биосферу. Иммунная система обращала внимание на эти микробы, регистрировала их присутствие и отступала.
Человек питался продуктами, которые подвергались кулинарной обработке и ферментации, но все же были волокнистыми, грубыми и (по сравнению с современными продуктами питания) трудноперевариваемыми. Микробы, которых ребенок получал от матери, от ровесников, из внешней среды и от других животных (а может, даже из сырых продуктов), помогали ему извлечь из этого рациона все до последней калории.
Диарея была частым явлением. Около 25% людей (иногда больше, а иногда меньше, в зависимости от размера группы, климата, изобилия пищи, конфликтов и других факторов) умирали в течение первого года жизни[654]. Еще 4% уходили из жизни до пяти лет. Однако если удавалось дожить до пятнадцати лет, вполне можно было рассчитывать на достижение шестидесятилетнего возраста. Рост шел другими темпами. Ресурсы, которые вкладывались в иммунную систему на раннем этапе жизни, требовали более постепенного роста, чем в наши дни. Половая зрелость наступала в более позднем возрасте[655]. В конце каменного века рост людей был сопоставимым с ростом современных людей[656]. А в доиндустриальной Европе сельские жители оставались высокими даже тогда, когда горожане стали более низкорослыми.
В период беременности живой мир, который я только что описал, посредством иммунной системы поддерживал коммуникацию с развивающимся эмбрионом. Иммунная система готовила будущего ребенка к приходу в мир, изобилующий микробами и паразитами. Такая подготовка подразумевала совершенствование инструментов распознавания микробов. С самого начала на белых кровяных клетках было много микробных сенсоров. С другой стороны, эти клетки обладали также способностью подавлять ненужное воспаление.
Одна вещь происходила гораздо реже: на фоне всей этой активности, в том числе иммунной стимуляции, начинавшейся еще до момента рождения, развитие аллергических или аутоиммунных заболеваний было если не абсолютно невозможным, то гораздо более затруднительным. Контакт с микробами и паразитами не всегда исцелял аллергические или аутоиммунные заболевания; скорее постоянное воздействие микробов и паразитов предотвращало развитие этих заболеваний. А те варианты генов, которые в современной, относительно свободной от паразитов и микробов среде, вызывают предрасположенность к иммунной дисфункции, в тех условиях оказывали защитное воздействие. Они помогали защищаться от настоящих, а не воображаемых патогенов и паразитов. Возможно, они даже усиливали определенные аспекты восстановления тканей.
Так выглядел процесс формирования суперорганизма на протяжении миллионов лет. Эта схема в основном оставалась неизменной даже после того, как человек начал заниматься земледелием, хотя появился такой неприятный аспект, как болезни толпы.
А затем произошла промышленная революция.
Теперь, по прошествии времени, становится очевидным, что первые признаки распада человеческого суперорганизма не имели ничего общего с аллергическими или аутоиммунными заболеваниями. В конце XVIII — начале XIX столетия волна туберкулеза захлестнула всю Европу. Внезапный всплеск, а затем спад распространения этой болезни всегда озадачивал историков. Генетический анализ указывает на то, что Mycobacterium tuberculosis сопровождает человечество с тех пор, как мы вышли из Африки и расселились по всему миру. Археологи обнаружили следы туберкулезной палочки в скелете возрастом девять тысяч лет, найденном на Ближнем Востоке. Древние греки были знакомы с болезнью, которую вызывала эта палочка.
Тем не менее темпы роста заболеваемости туберкулезом в Европе в конце XVIII столетия указывают на появление новой инфекции. По оценкам Роберта Коха, который в конечном счете идентифицировал бактерию, отвечающую за развитие «белой чумы», в Берлине середины XIX века каждый седьмой житель умирал от туберкулеза. По мнению некоторых ученых, появилась новая, более вирулентная версия туберкулезной палочки, и генетический анализ свидетельствует, что за последнее время один штамм действительно стал более распространенным. Однако Джон Грейндж и его коллеги из Университетского колледжа Лондона считают, что свой вклад в волну туберкулеза внес также более незаметный сдвиг, произошедший на заре современности.
После урбанизации Европы ее обитатели потеряли контакт с экзогенными микобактериями, живущими в земле и в грязи. Эти бактерии естественным образом укрепляли иммунитет к туберкулезу. Кроме того, жители деревень и небольших городов, по всей вероятности, пили молоко коров, зараженных паразитическим родственником туберкулезной палочки,