— Все верно, в таких местах и в такое время нельзя оставаться одному, без присмотра. Но пастырское общение требует уединения, когда мятущаяся душа успокаивается, встретившись лицом к лицу со светом истины.
Грузный дядька сел на скрипнувшую полку, раскрыл библию, которая на самом деле представляла скорее краткий экстракт общественного и политического устройства Империума вперемешку с выдержками разных святых. Очень удобный инструмент для просвещения, все знания под рукой.
— Помолимся.
Прозвучало это, разумеется, не как предложение. Склонив голову и скрестив большие пальцы, Ольга старательно повторила за монахом слова дежурной молитвы. Смысл она уже понимала, но знание готика пока не позволяло бегло выговаривать самой.
— Итак, продолжим, — вымолвил Священник, закончив.
— Ага, — согласилась Ольга, будто имела выбор, она села, выпрямив спину и чинно сложив руки на коленях.
— Хорошо ли ты обдумала наш прошлый урок? — строго вопросил пастырь.
— Да, — дисциплинированно сказала девушка.
— Отлично. Тогда вопрос.
Священник помолчал, все также строго и внимательно глядя на Ольгу.
— Что в Империуме кажется тебе самым странным? Самым неправильным?
— Империум есть обитель человечества! — сразу и без запинки выдала девушка. — Благоустроенный дом, на страже которого стоят привратники числом…
Она сбилась и, смутившись, начала считать, загибая пальцы.
— Император и Свет Его, то есть душа и путеводный маяк человечества. Экклезиархия, сердце человечества. Арбитрес, кость человечества. Инквизиция, совесть человечества. Гвардия, разящая рука..
— Длань, — подсказал Священник, в чьих глазах прыгали искорки доброжелательной иронии.
— Да-да, разящая длань… и щит. Мунисторум, разум человечества. Вместе они образуют гармоничное, совершенное тело. Вот.
Ольга с триумфом воззрилась на Священника. Тот кивнул, отдав должное памяти ученицы.
— Все верно, — сказал он, чуть прищурившись, как сытый, но внимательный кот. — Так и есть. Но… так что тебе кажется самым странным и неправильным в Империуме?
— Так он же совершенный, — подозрительно взглянула на пастыря девушка.
— Империум совершенен, как продолжение Императора, разумеется, — согласился пастырь. — Но существует он в ощущениях и понимании множества людей. Поскольку если бы не было людей, то не было бы Империума, верно?
— Э-э-э… да, — осторожно согласилась ученица.
Ей не было страшно, за несколько очень полезных лекций-проповедей она уже поняла, что Священник не собирается тащить ее в атомную топку за неправильный ответ. Слугу Экклезиархии вполне искренне волновали душа и вера новой послушницы, он делал то, чего не удосужился никто в этом мире — рассказывал, как устроена гигантская империя миллиона планет, кто такой местный бог и так далее. Но девушка старалась не забывать, что имеет дело с религией, а за нее могут и сжечь. Наверное.
— Ты человек, не так ли? — строго посмотрел Священник на Ольгу. Та быстро кивнула.
— И у тебя есть свое мнение об Империуме.
Ольга с мучительной тоской посмотрела на кольчужный воротник Священника. Она чувствовала себя школьником с невыученным уроком, когда нельзя отвертеться и надо что-то отвечать.
— Не пытайся угадать, что хочу слышать я. Скажи, что думаешь ты.
— Ну… в общем… того, — промямлила девушка.
— Да? — ободрил ее служитель культа.
— Он… неправильный, — последнее слово девушка буквально прошептала.
— Отлично! — поднял указательный палец монах.
— Чего?
— Я тебе уже говорил, дитя, — строго напомнил Священник. — В нашей работе нельзя быть безверным. Это не просто опасно, это путь к смерти, а также вещам куда более страшным.
Ольга хотела было спросить, что может быть страшнее смерти, но прикусила язык.
— Но сама по себе вера это лишь щит, — продолжил Священник. — Надо уметь отражать им удары, которые наносят враги человечества. Ты в сомнениях, и это хорошо, это значит, что мы видим слабое место, которое надлежит укрепить здравым рассуждением. Так что же тебе кажется неправильным?
— Ну… Он огромный, — Ольга развела руками, словно подчеркивая необъятность империи всех людей. — И всех сжигают. Все верят…
Она умолкла, чувствуя, что запутывается, не в силах выразить словами ощущение общей неправильности, несоответствия идеи грандиозной космической империи дремучему фанатизму.
— Космические корабли летают, но технику чинят с молитвами… Черт! — она стукнула кулачком по колену, обозленная пониманием ограниченности словарного запаса.
— Откуда ты? — очень серьезно спросил пастырь. — С какой планеты?
— С Земли, — честно ответила девушка.
— Это, наверное, очень еретическая планета, — задумчиво протянул Священник, и Ольга почувствовала, что ей становится холодно.
— И, похоже, неплохо развитая — достаточно, чтобы собирать бытовые автоматы, когитаторы, простые машины, воксы… Тебя не пугает техника, ты, возможно, даже в общих чертах представляешь, что такое электричество или атомный котел. Поэтому тебе кажется, что теократия это неправильно. Верно?
Доотковенничалась…
— Что ж, по крайней мере, ясно, зачем ты здесь, — как ни в чем не бывало, сказал Священник. — Тем интереснее задача.
Ольга промолчала, глядя на цепь, который был подпоясан монах. Хотелось плакать, залезть под полку и чтобы проклятый урок поскорее закончился.
— Давай представим, что ты… — пастырь задумался. — Ну, скажем, избранная дочь Императора. В духовном смысле, разумеется. И Он призвал тебя для того, чтобы упорядочить свое наследие. Представила?
Ольга молча кивнула и засопела, стараясь не уронить слезу.
Пастырь задумчиво глянул на металлическую стену, в которой была прорезана смотровая бойница.
— И вот перед тобой миллион планет. В действительности их конечно намного больше. На самом деле никто не знает, сколько.
— Правда? — поразилась Ольга, даже забыв от удивления, что почти готова разрыдаться.
— Да, — кивнул Священник. — Попробуй представить миллион чего нибудь. Песчинок, монет, людей. Это невероятно много.
— Ага… Ольга представила себе тысячу тысяч пуговиц. Точнее попробовала вообразить, получилось довольно плохо.
— Но для простоты будем считать, что их ровно миллион и ни одной больше, — вернулся к вводной Священник. — И все разные. Среди этого миллиона нет двух одинаковых. Где-то после темных времен еще ходят с дубинами, а где-то строят космические корабли. На одной планете мужчина и женщина вступают в брак, на другой человек женится или выходит замуж за всех членов семьи супруга, как у меня на родине.
— А это как? — ольгины глаза расширились, как блюдца.
— Непросто, — скупо улыбнулся Священник. — Но думаю, суть вопроса ты поняла. Так вот, перед тобой миллион планет, и надо, чтобы все они жили как единый организм. Иначе Империум распадется, снова придет эпоха распада и гибели, как уже бывало. И что же ты сделаешь?
— Ну как… — Ольга наморщила лоб. — Надо для всех установить одни и те же правила.
— А какие? — сразу ответил вопросом на вопрос монах. — Вот две планеты, на одной культура и цивилизация, а на другой женятся, сначала проломив черепа всем соперникам. Как ты их уравняешь?
— Силой, — решительно заявила девушка. — Надо, чтобы менее цивилизованные жили по правилам. Хорошим, культурным правилам. Потому что проламывать черепа нехорошо.
— То есть ты будешь навязывать людям законы, которые им чужды, верно? — уточнил монах. — Они должны забыть все традиции, по которым жили отцы, бабки и так далее, на десятки, сотни поколений назад. А поскольку неизбежно сопротивление, надо их принуждать, не так ли?
— Да… — на сей раз в ольгином голосе поубавилось уверенности. В описании Священника все звучало далеко не так правильно, как хотелось бы, но и обвинять пастыря в недобросовестном толковании не получалось.
— Ты готова зажечь войну в масштабах всего человечества? — приподнял бровь монах. — Чтобы все женились, рождались, жили и умирали по одним правилам? По правилам всего лишь нескольких планет, которые ты считаешь достойными эталона?
— Я… наверное… Надо подумать.
— Подумай. Но я подскажу тебе ответ сразу, если сможешь — оспорь его.
Священник положил руки на библию, коснулся обложки широкими ладонями с благоговением без капли наигранности.
— Нет смысла перекраивать всех по единому стандарту, ведь если люди в каком-то мире живут именно таким образом, значит этот устав для них наилучший. Нет возможности всех заставить жить по одному канону не устраивая геноцид сотням тысяч миров. Но это и не нужно. Величие Императора в том, что он дал нам Веру как единый стержень, общее начало для всех и всего. Меру всех вещей, добра и зла. Тот, кто живет на вершине мира-улья и тот, кто украшает себя зубами убитых врагов, бесконечно далеки, никогда не поймут друг друга. Но их объединяет Вера, простая, понятная и справедливая. В радиоактивных пустынях и на мертвых заснеженных мирах, в космических поселениях и глубочайших подземельях — Император един для всех и объединяет всех.
Пастырь вздохнул, перевел дух.
— Теократия это единственный способ объединить миллион миров. И когда ты поклоняешься Императору, ты не просто вверяешь душу лучшему из превосходных, который больше чем любой смертный. Ты служишь величайшему замыслу и плану во вселенной, ты кладешь кирпич в фундамент общего и безопасного дома для всех людей на всех мирах. Разве это не прекрасно? Разве этот удел не достоин гордости?
— Но… Я не очень много времени пробыла… здесь… Ну, в цивилизованных местах, — быстро уточнила Ольга. — Но я уже видела разных… несправедливостей. Меня вот, например, схватили, судили, приговорили. Ничего не объясняли!
Она потихоньку заводилась, вымещая на внимательном Священнике долго лелеемое негодование.
— Я его спасла, — почти выкрикнула девушка. — Просто так, потому что было жалко! Там кругом творилось такое, такое…
Она снова хлюпнула носом, переживая острый приступ жалости к себе. Ольга уже не беспокоилась о том, что Крип может услышать.