— Император с нами, Император с нами, Император с нами, — бормотал, как заведенный монах. Берта просто орала, восстанавливая хотя бы подобие дисциплины и строя.
— Вставай…
Голос Крипа доносился очень глухо, издалека, но все же проникал в помраченное сознание Ольги. А еще девушке показалось, что вокруг стало слишком ярко и светло. Все уже горит?
— Вставай!
Ее дернули, ставя на ноги, как пушинку. Может Люкт, а может и Фидус, который слабаком точно не был. Скотина двухметровая, вот этого здоровяка надо было под баллон сунуть. Уроды поганые, нашли, кого навьючивать тяжелой железкой…
Крепкая рука не дала Ольге упасть, выступила как желанная и драгоценная точка опоры.
— Стой ровно, продышись.
Нет, кажется все же Фидус. Люкт механически точными движениями перезаряжал ствол.
Девушка согласно приказу продышалась и проморгалась. Затем огляделась и ахнула.
— Криптман! — проорала Берта. — Каких демонов?!..
— Телепортация… — по-военному четко отозвался Крип. — Остаточная. Часть сторожевой системы, надо думать.
— Ни хера не поняла!
В нескольких рубленых фразах Крип объяснил, что в бассейновом зале незваных гостей ждала комбинированная сторожевая система, запитанная от какой-то "скважины в варп". Если мутирующая тварь не справлялась, то срабатывал телепорт, который выкидывал пришельцев неведомо куда. Возможно вслед за прочими жителями дома. Но что-то пошло не так. Или так.
В общем, пока все живы, но это не точно и возможно ненадолго.
Пока Фидус выдавал скороговорку, Ольга с безумным видом озиралась кругом, пытаясь понять отчего все кругом так изменилось. Чей-то драматический голос перекрыл отчет Фидуса воплем:
— Это не Ледяной Порт!
А затем и Ольга поняла — да, это что угодно, только не заснеженная планета вечной зимы.
Больше всего новый пейзаж напоминал американские фильмы восьмидесятых про апокалипсис и жизнь на руинах цивилизации. Не полное разрушение, а этакий естественный упадок вроде "Побега из Нью-Йорка", то есть город сам по себе вроде бы цел, но пришел в упадок, обезлюдел и стремительно разрушается естественным ходом.
Отряд выкинуло в переулок меж двух кирпичных домов, каждый этажей в десять. Нижние уровни заколочены досками из настоящего дерева — еще одно свидетельство, что это не Ледяная Гавань. Дерево трухлявое, прогнившее, в разводах плесени, то есть заколачивали давно. Рядом с отрядовцами застыл проржавевший короб автомобиля с обтекаемыми формами, пришедшими годов этак из пятидесятых, когда все норовили заделать под ракеты. От машины остался лишь металл и остатки синтетики, остальное превратилось в рыхлую массу. На грязных стенах покосились на ржавых кронштейнах рамы то ли рекламных вывесок, то ли экранов. Они щербились осколками мутно-коричневого стекла, такого же, как в слепых окнах.
Переулок был очень грязен, большая часть мусора — от бумаги до рваных пакетов — слежалась в комки, похожие на коровьи лепешки. И Ольга не заметила ничего, похожего на растительность. Ни опавших листьев, ни травы, ни даже мха. Только слизистая плесень, похожая на сопли. А ведь если тут все давно заброшено, кругом должна быть сплошная флора… Но ее нет, хотя сырость такая, что если вывесить мокрое белье, оно раньше сгниет, чем высохнет.
Вспышка ярости озарила ольгины мозги — да когда же это все закончится?!! Опять колдовство, опять непонятки кругом сплошные! Так не должно быть! Это все надоело!
— В жопу зло! — глухо прорычала девушка в высокий воротник комбеза, просто, чтобы выразить отношение ко всему происходящему. Под условным "злом" Ольга понимала и ЭпидОтряд, благодаря которому она снова неведомо где и определенно в опасности.
— Ты благочестива, сестра, — оказалось, Святой Человек услышал и одобрил. — Так держать.
Ольга сжала губы в нитку, удерживая рвущееся наружу точное, исчерпывающее и очень красочное определение, где именно девушка видела колдовство, Отряд, Империум, Императора и благочестие заодно.
Мы пошли в дом под вечер, — подумал вслух Доходяга. — Значит, сейчас должна быть ночь. Может раннее утро. А здесь, похоже, вечер. Но мы ведь не ходили столько…
Фидус глянул на часы и промолчал.
— Это не наша планета, — упавшим голосом выдавил Савларец, громко хлюпая провалом вместо носа.
— Может быть просто другой часовой пояс, — обнадежил Крип.
— На Гавани таких пейзажей нет! — отчаянно возопил Савларец.
— Значит "карман", локальный, незаметный. Не думаю, что другая планета, телепорт сработал слишком быстро и аккуратно.
— Еще раз штаны намочишь, пристрелю, паникер, — пообещала Берта, сунув под отсутствующий нос каторжника свою мега-пушку. Тот заткнулся.
— Не Варп, уже хорошо, — сказал монах, крутясь на месте с химической пушкой наизготовку. Деметриус, показав "свой самый свирепый оскал", передернул затвор пистолета-пулемета, отправив неиспользованный патрон в долгий полет. Латунный цилиндрик зазвенел, перекатившись по грязному асфальту, пока не остановился в луже с какими-то разводами желто-розового цвета. В такт звону металла высоко над головами и дальше, в стороне, рассыпался хрустальными колокольчиками негромкий смех.
Группа сомкнулась, ощетинившись стволами на все стороны света. Запах токсичной химии от недавних залпов огнемета и хим-пушки буквально душил, раздирая носоглотку. Люкт пыхтел так, словно готовился к стремительной пробежке и заранее насыщал ткани кислородом. Ольга, как самая низкорослая и небоевая, оказалась в середине строя, к тому же испуганно присела, так что несколько мгновений ничего не могла увидеть из-за широких спин и голов. А кто-то продолжал весело посмеиваться высоко наверху.
— Колдовство, — прошептал Деметриус, а Доходяга тихо, но витиевато выругался.
— Определенно, — отозвался Крип, словно его кто-то спрашивал.
— Какие симпатичные мальчики посетили меня, — весело сообщил невидимка. Голос звучал странно, будто двоился — сначала он возникал в сознании, сам собой, а затем, с ничтожным опозданием, проявлялся более традиционным способом.
— О, и девочки среди вас тоже есть! Какая славная и приятная компания!
Ольга, наконец, более-менее выпрямилась, задрала голову, привстала на цыпочки, чтобы заглянуть через плечи коллег… И увидела, что одна из старых, давно почерневших панелей засверкала огнями. Как будто чья-то колдовская рука вырезала красивый портрет, поместив его в убогое обрамление. Красивый, но главное — живой.
Ничего подобного Ольга прежде не видела, по крайней мере, в будущем. Телевизоры здесь были в изобилии, но очень примитивные, как советская классика, только хуже во всех отношениях. Имелась и голографическая проекция, многократно лучше, но встречалась она очень редко и, судя по всему, стоила каких-то нереальных денег, к тому же работать с ней могли преимущественно "шестеренки". Здесь же в старой раме сияла и переливалась удивительно четкая, объемная картинка, которая казалась трехмерной, несмотря на явное 2D. Более того, с каждой секундой просмотра образ приближался, становился глубже, объемнее, буквально затягивал внимание и взгляд наблюдателя.
Изображалось там… Ольга в силу разных событий ханжой никогда не была, а тем более обстановка и предшествующие события никак не располагали к смущению. Но, глядя на яркий прямоугольник, девушка почувствовала, что жар прокатывается от пальцев ног и выше, вплоть до кончиков ушей, которые вот-вот прожгут каску из оранжевой пластмассы.
Это был какой-то безумный коллаж, вереница образов, которые даже хард-порно нельзя было назвать. Карусель статичных образов и недлинных — буквально секунд по четыре-пять — роликов перетекали друг в друга с плавным ритмом, который удивительно гармонировал с биением сердца и естественными движениями глаз. Образы представлялись удивительно, запредельно гнусными, жестокое насилие было самой мягкой формой, перетекая в неприкрытый снафф и межвидовые связи. Но…
Ольга никогда не занималась фотографией, поэтому она не могла выразить словами, что категорическая мерзость сотворена с запредельным, нечеловеческим мастерством. Свет, ракурс, перемещение камеры, движения моделей, сами люди, не совсем люди и категорически не люди, которых захватил беспристрастный взор объектива… Девушка могла лишь ощутить, как ее затягивает феерия видеонарезки, которая вышла за рамки порнографии так же далеко, как море превосходит лужу. Вышла во всех смыслах, от гениального монтажа до кромешного мрака "сюжетов".
Хотелось, наконец, сбросить опостылевший баллон, сесть на капот ржавой машины и присмотреться внимательнее, чтобы понять — как это сделано? Каким образом обрывочные сцены невероятных извращений и лютого садизма выглядят, словно божественное откровение, образы высокой живописи. Почему гримасы ужасающей боли на лицах восхитительных "моделей" граничат с улыбками невероятного наслаждения, сменяя друг друга в гармоническом совершенстве.
Сначала мир треснул и взорвался, затем пришла боль, не прелестно-декадансная, как в мистическом видосе, а приземленная, настоящая и очень противная.
— Очнись! — приказал Крип, потирая ладонь, которой влепил девушке затрещину. Инквизитор казался очень бледным, совсем как в ту пору, когда умирал от страшных травм.
— Это иллюзия! — прокричал Фидус, щедро раздавая пинки вперемешку с затрещинами. Ольга покрутила головой и увидела, что притягательное отвращение затянуло в иллюзорные сети не только ее. Прочие отрядовцы, так же как Ольга, вздрагивали от ударов Крипа, вертели головами и вообще походили на людей, которые очнулись от сна, но разум их все оставался еще в путах кошмара.
— Очнись! Очнись! — орал инквизитор, молотя по безносой физиономии Савларца, который закатил глаза и осел, опустившись на колени, сложив руки как раскаявшийся грешник. Каторжник нелепо отмахивался, что-то бормоча, как сомнамбула.
Бля, подумала Ольга, растирая гудящие виски. Он же стихи читает! Каторжная морда, все косившая под опытного сидельца, который в понятиях ровнее лазера и не бежал разве что с Терранского централа — да, он в почти молитвенном экстазе читал стихи о большой и светлой любви. И хорошо получалось, черт его дери! Как у человека, что годами шлифует произношение и слог. Видать не обмануло первое впечатление о том, что Савларец на самом деле не битый урка, вот нисколечко..