— Видишь ли, парень, если бы ты изучал историю, то знал бы, что Дух Святой мог действовать даже посредством римского папы Борджии, Александра VI. Представь себе, что тот сукин сын Борджиа на папском троне реализовал волю Духа Святого, а вовсе не святой безумец Савонарола. Spiritus Sanctus прекрасно справлялся с опекой над Церковью, которой управляли такие ублюдки в пурпуре, что наши епископы, хотя у них рыльца и в пушку, но по сравнению с теми — они просто ходячее воплощение святости. Парень, вот ты удивляешься, что в том зале столь важную роль играют людские страсти, нелюбовь, гордыня, жажда власти. Но удивляться, скорее, следует тому, что, несмотря на все эти людские черты — ведь там сидят люди, никого более — среди собранных в том зале епископов иногда, хотя и редко, удается провести то, что жажду власти и спесь перерастает. Так что, парень, тренируйся в смирении и поверь, что не исключено такое, что наши епископы примут то или иное решение как раз по причине Святого Духа. Ну а теперь давай возвращаться, пока старик не врубится, что мы ничего не записываем, — произнес он, после чего загасил сигарету на подоконнике и выбросил окурок за окно, на неухоженный газон. Оба возвратились в конференц-зал. Тот, что постарше, стал просматривать заметки и обдумывать отчет, который нужно будет составить для ординария; младший же прислушивался к дискуссии и изо всех сил пытался поверить в присутствие Духа Святого в зале.
Ксёндз Янечек сидел на кухне, в которой после ухода панны Альдоны в мойке нагромоздилась куча посуды. В плебании было ужасно холодно, потому что викарий не умел толком справиться с печью центрального отопления в подвале. Сразу же после того, как он разжег печь, та раскалилась докрасна, а вода в трубах закипела, чтобы через час полностью остыть. Так что он махнул на все рукой, и вот уже два дня сидел в холоде.
На столе, рядом с кружкой горячего кофе — к счастью, обслуживание электрочайника не требовало лет опыта — лежало письмо из курии, пришедшее днем раньше. Епископ рекомендует ему отправиться в монастырь камедулов[83] на Белянах. Сегодня ночью, в три ночи — прямо сейчас — ему будет прислан автомобиль с водителем, который завезет ксёндза в монастырь, где ксёндз предастся молитве и посту, вплоть до момента выяснения дела и принятия решения.
Тшаска ужасно устал. Обессилен. Бытие пророком требует гораздо больше поглощенности, чем бытие викарием и даже преподавателем катехизиса. Иисуса и архангела Михаила он не видел уже неделю, с момента ухода отца настоятеля и экономки. Они исчезли без слова, но сила осталась — так что ксёндз посчитал это испытанием своего характера, и что он обязан делать то же самое, что и раньше. Так что ежедневно он утром вставал, шел в церковь и целый день молился, питаясь только тем, что приносили верные. Должен ли он быть послушен Церкви, или же Иисус, который пришел к нему лично, желал, чтобы он отправился к камедулам или же, скорее, продолжал делать то же, что и раньше? А может, следует учредить нищенствующий орден, уйти из плебании, забрав с собой только пальто, и ходить по домам проповедовать.
Когда-то у него был приятель, физик. Парень писал диссертацию в универе как экстерн, а на жизнь зарабатывал, преподавая физику в лицее. Он рассказывал Тшаске, как странно себя чувствует, излагая детворе в школе картину мира — возможно, что и не фальшивую, но, вне всякого сомнения, неполную, анахроничную, словом — неправдивую. Но то была всего лишь физика, а он, священник, обязан идти и проповедовать народу, который верит в каждое слово из его уст более, чем папе, кардиналам и епископам вместе взятым, истины, которые к настоящему времени сделались гораздо более не актуальными, чем ньютоновская физика..
Тшаска стиснул пальцы на эмалированной кружке — неужто, Янек, сказал он сам себе, ты не веришь в то, что было смыслом жизни? И в не стираемое священническое знамение тоже не веришь? Это не вопрос веры, — сказал отсутствующий Христос, — ты уже ни во что не должен верить, ты знаешь.
На площади перед плебанией заскрипел снег под колесами автомобиля. Иисус сказал, что эта Церковь — все же — это его Церковь, так что я сделаю то, что Церковь мне приказывает. По причине усталости, страха или послушания — неважно.
Ксёндз поднялся из-за стола и вышел к машине. В зеленом «опеле» стекло со стороны водителя опустилось вниз, сидящий за рулем полный мужчина спросил:
— Ксёндз Тшаска? Я должен отвезти вас в Краков.
— Да, да. Это я, — ответил священник, подошел к автомобилю, открыл дверь и уселся внутри.
Даже курия, разыскивая человека для устройства столь деликатного дела как перевоз одного бедного викария из Силезии в Краков, неизменно попадает на этот характерный тип людей — спецы по всему. Место работы? А на собственном рабочем месте. Хозяйственная деятельность, ФЛП «Гражина» (от имени супруги, весьма уважаемой женщины), Зембал Ежи, улица такая-то и такая, номер, сорок четыре сто тридцать три, Дробчице. Фирма, размещающаяся в черной барсетке, разделяющая это и так тесное Lebensraum (жизненное пространство — нем.) с мобильным телефоном и фотографиями детей. На левое запястье живописно спадает золотой браслет крикливых часов, на мохнатой шее висит золотая цепь. Автомобили из Германии привожу, по желанию, любую модель, любой тип. Вот пан знает, что такое авто без ДТП, самую только чуточку стукнутое в левое заднее крыло, но все уже заделано, так что пан дает десять косарей и ездит, только топливо заливает и ездит. Какая там шпаклевка, пан чего? Говорю же — безаварийное, стукнутое только в левое заднее, и что с того, что номера стекол не совпадают. Пан у нас что: контроль качества? Номера именно такие, какие на заводе дали. Классная тачка. Немецкая. Надежная. Если у пана нога легкая, так и пятерочку на сто возьмет, не больше.
Как это здорово: исправлять мир. На эвакуаторе едет сгоревший «форд фокус», а он, Ежи Зенбал, превратит этот мусор в красивую машину. Или на бусике отвезет двенадцать рыл на работу, в Италию, на плантации, в один конец на старом «рено», а бабки уже и есть. Когда-то ездил как таксист, но плюнул, потому что настоящие бабки в других местах зарабатывают. Утречком щеточкой сметает волосы с пелерины, протирает седеющие усы, мобилку к уху — ну как, берут «лагуну»? Первого года? Сколько дам? Ну, как обычно, за «лагунку», два косаря дам. Так как? Весек, ты что, с дуба съехал, другана хочешь раздеть? Говорю же, две косых дам.
А в воскресенье пакует супругу и двух дочек в самую красивую тачку из тех, что в данный момент у него на площадке стоят, и неспешно катит в костёл, довольный, когда доносятся слова, что у Зембала снова новая машина. Или: tyn gorol zaś tym nowym autym (а городской снова на новой машине — силезск.). На костёл жертвует часто и обильно, в Рождество сам всегда едет за ксёндзом и отвозит его назад на плебанию, предварительно накормив и напоив — поскольку, пан ксёндз же знает: я хочу и с паном ксёндзом, и с Господом Богом нормально жить. Когда нужно было тротуар отремонтировать — устроил бетономешалку. На кладбище ветки подрезали — вышка завтра будет. Я со всеми хочу хорошо жить, разве что кто на мозоль мне наступит. Вот тогда сгною урода.
Так что, раз уж сам епископ просят подвезти викария в Краков, так вообще не о чем и говорить. Ксёндз ничего не платит. Ну, раз уж так, раз это курия, тогда приму, а потом еще доложу, когда ксёндз станет тот ремонт крыши проводить.
И вот таким вот Юрекам Зембалам он обязан гласить Добрую, хотя и фальшивую, Новость. Он должен пояснить Зембалу, что у Нового Завета срок закончился, равно как и у Ветхого, и сейчас пришло время Завета Новейшего. Он обязан это пояснить Ежи Зембалу, человеку, для которого христианство помещается в нефах церкви, и именно там его следует раз в неделю навещать — только оно, естественно, не имеет никакой связи с мирком автомототорговцев. Безаварийная тачка, прошу вас, в Рейхе на нем один дедок ездил, так что пробег самый настоящий, это, скажу вам, супер оказия. Пан Зембал, нам следует подняться на следующую ступень веры, поскольку мне явился Христос.
После того, как викарий сел в машину, Зембал с уважением ожидал, когда тот отзовется. Но священник молчал, и тогда водитель спросил сам:
— Ну а какие-нибудь вещи пан ксёндз берет, или как?
— Нет, мне ничего не надо.
— Тогда поехали.
Ксёндз застегнул ремень безопасности. Толстяк врубил задний ход, со вздохом обернулся в кресле, устроился на правой ягодице, опершись рукой на пассажирское кресло, засопел и начал выезжать.
Грохот сминаемого металла и бьющегося стекла. Тишина. Панические вздохи, жадно всасываемый воздух, викарий чувствует, как ремни безопасности раздавливают ему ребра. Надувшаяся подушка безопасности после оргазма столкновения превратилась уже в опустившийся конец.
— С ксёндзом ничего не случилось? — придя в себя, спросил Зембал.
Ксёндз Янечек отрицательно покрутил головой, до сих пор не способный произнести хотя бы слово. Водитель выкатил свою тушу из машины. В правом боку его личной «астры» торчал смятый перед красной «тигры», из которой выскочила молодая, красивая девушка и, совершенно не обращая внимания на толстяка, подбежала к ксёндзу Янеку.
— Вы не можете никуда уезжать. Высаживайтесь, пан ксёндз. Я увидела, как пан ксёндз уезжает, и нужно было пана ксёндза задержать! — кричала она.
Ксёндз Янечек узнал ее — журналистка, Малгожата Клейдус, из «Фикций и Мифов».
— Так оно как, пани, получается, специально ударила в мою машину? — багровея от злости, спросил Зембал.
Ксёндз вышел. На капоте появились снежинки.
— Первый снег в этом году, — сказал он.
— Гляньте-ка вон туда, она там стоит, — показала журналистка, совершенно зря, потому что ксёндз Янек уже знал, что имеется в виду.
В темноте, освещаемой лишь слабым светом фонарей, на обочине асфальтовой дороги стояла худенькая девочка в голубеньком пальтишке, наброшенном на больничную пижаму. Снежинки, которые поначалу проявлялись на высоте оранжевых ламп уличного освещения, не преследуемые ветром спокойно падали на Анульку, ложась на ее плечи и голову, и медленно умирали, впитываясь в шерсть пальто и разлохмаченные волосы.