Малгося отправилась собирать чемоданы, все заняло у нее четверть часа. Впервые за три дня она вытащила ноутбук из сумки, подключила к мобильному телефону, запустила сеть. Ввела логин и пароль в электронный банк, в очередной раз обрадовалась размеру собранных на счету средств, оставшихся после продажи квартиры. В отделениях сумки отыскала свой паспорт, для уверенности глянула на вклеенную в него американскую визу, результат служебной командировки в Чикаго два года назад — замечательно, она будет действительна еще восемь лет. Малгожата зашла на сайты нескольких авиакомпаний: Lot, KLM, Lufthansa, достала из бумажника кредитную карточку, набрала номер и купила билет «аэропорт Окенче — аэропорт Кеннеди». Бизнес-класс. Она надела пальто, навьючилась сумками и спустилась, пройдя без слова мимо до сих пор сидевшего на ступенях священника, открыла двери, но в конце оглянулась. Несколько мгновений собиралась, но, наконец, с трудом выдавила из себя:
— С Богом, пан ксёндз.
Тот кивнул.
— С Господом, пани Малгожата.
Женщина вышла из временной плебании и остановилась в оранжевом свете уличного фонаря, со своим рюкзаком, чемоданом на колесиках, второй сумкой, ручной, и с сумкой для ноутбука. Падал снег. Малгожата подняла голову и подставила лицо падающим снежинкам.
Санитарка в синем свитере, надетом на халат, открыла ворота; серый bmw вкатился во двор Государственной Больницы для нервно- и психически больных в Рыбнике[103]. Водитель припарковался, быстро выскочил, обежал автомобиль спереди и открыл пассажирские двери. Из автомобиля вышел архиепископ Михальчевский, поправил сутану, застегнул пуговицу пальто и надел перчатки. Из административного здания выбежал директор больницы и расплылся в приветствиях и благодарностях. Архиепископ отсек поток его слов:
— Где я могу найти пациента Тшаску?
Директор послушно замолчал, после чего головой указал на одно из зданий, такое же, как и все остальные, мрачное прусским, монументальным спокойствием, цвета бордового кирпича. Хорошего такого германского кирпича, будто фарфор блестит, теперь такого уже не делают, — подумал архиепископ.
— Третье отделение, общее психиатрическое, — сообщил врач и глянул на тонкую стопку листков — историю болезни:
— Тшаска Ян, лет столько-то и столько, родившийся, имя отца, матери. Анамнез: психическое расстройство неопределенной природы, — прочитал он нараспев, время от времени пялясь на церковного сановника. — Койка номер двадцать пять. Мы предоставили ксёндзу отдельную палату.
Архиепископ решительным шагом направился по убранным от снега аллейкам в сторону указанного отделения.
— Сейчас ксёндз на седативных препаратах, мы даем ему фенактил и допокол лошадиными дозами, так что я не очень-то ожидал бы чего от этой встречи, — молотил языком директор, продвигающийся за архиепископом мелкими шажками, — ваше Высокопреосвященство…
— Преосвященство, — перебил чиновника церковник.
— Не понял?
— Уж если вы желаете меня титуловать, прошу делать это правильно. Кардиналом я еще не стал, так что меня следует титуловать «Ваше Преосвященство», а не «Ваше Высокопреосвященство».
— Ну да, прошу прощения, Ваше Преосвященство. Вашему Преосвященству наверняка известно, что главным организатором принудительного приема сюда ксёндза викария был ксёндз архиепископ Зяркевич? Местный ординарий, вроде как, хотел дело затушевать, что было возможным, хотя и трудным делом — ну, вы же понимаете, все те взрывы и двенадцать трупов за один день, это все те исцеленные, что неожиданно умерли — так что гливицкий епископ хотел отослать ксёндза на какую-то незаметную учебу в Рим с запретом возвращаться в Польшу в течение десяти лет, пока все не забудется. Но после той статьи, ну, Ваше Преосвященство понимает, что я имею в виду, со всеми теми рапортами из Института Национальной Памяти, которые, вроде как, выплыли из окружения отца ксёндза Тшаски, Зяркевич уперся, будто бы викарий опасен, потянул за какие-то нити в прокуратуре. Здесь были и отец с братом викария, старик только сидел возле кровати и плакал, а молодой ругался на чем свет стоит, угрожал мне, кричал, что он еще вернется, что мы еще попомним, потом… — Тут до директора дошло, что архиепископ его не слушает. — Вообще-то, он должен был лежать в психиатрическом судебном отделении, но я нарушил принципы и положил его в общем…
Михальчевский знал дело лучше всех остальных. Они вошли в здание, архиепископ снял пальто и подал его директору. Они поднялись по ступеням, возбуждая любопытство большинства пациентов. Какой-то шизофреник, увидав сутану с пурпуром, начал дико выть. Они дошли до дверей, обозначенных цифрами «25–27».
— Две койки мы выставили, ксёндз лежит там сам.
Архиепископ вошел, захлопнув дверь перед самым носом директора.
Он сел на табуретке у изголовья кровати. Изолятор был устроен так, чтобы быть похожим на комнату. На окне были приятные шторы, у стены стоял шкафчик, над кроватью висел какой-то пейзажик и псевдоправославная икона Богоматери.
Ксёндз Янечек лежал на спине с открытыми, невидящими глазами.
Отшельник в пустыне собственного черепа.
Архиепископ немного посидел у кровати, наконец вздохнул, поднялся, начертил на лбу викария знак креста, немым шепотом произнес несколько слов и вышел
Когда он закрывал дверь, к ксёндзу вернулись чудища. Только он их не боялся, ибо si Deus nobiscum, quis contra nos? (Если Господь с нами, то кто против нас? — лат.).
октябрь 2005 — декабрь 2006
Пильховице — Понте ди Леньо — Лондон — Пильховице
Вас не должны отталкивать несовершенства, которые наверняка заметны у собратьев и начальствующих: лишь в Торжествующей Церкви все епископы святы и интеллигентны, а все священники смиренны и мудры. Пока же все должны согласиться с ролью шестеренок в отставшей на столетия машине любви, неизвестных членов Церкви Воинствующей, с сожженного на костре святого Лаврентия начиная, вплоть до мисс О’Флаэрти, предлагающей Господу страдания, вызванные врастающим в палец на ноге ногтем.
И наконец, — сказал архиепископ, — вы обязаны помнить, что, скорее всего, не более десяти процентов христиан обретает спасение, и нигде не сказано, что в это число автоматически включаются духовные лица. Поэтому они должны быть готовы в час смерти ответить на вопрос из литургии святого Иоанна Златоуста: «Старался ли ты всеми силами сохранить незапятнанность жизни своей и найти основания для оправдания перед страшным судом Христова трибунала?».
Брюс Маршалл, Ангел в красном
Очередные версии повести, которую Уважаемый Читатель держит как раз в руках, терпеливо читали Яцек Дукай и Лукаш Орбитовский, которых за это неоднократное и критическое чтение я должен поблагодарить — без вашей помощи эта книга не появилась бы, так что спасибо.
Анна Костка пожелала помочь мне с переводом фрагментов на немецком языке, за что так же благодарю.
Одновременно оговариваю, что все несовершенства данного текста лежат исключительно на моей совести.
Написание силезских текстов, согласно проекта www.punasymu.com
Перевод: Марченко Владимир Борисович, 27 июля 2019 г.
Редакция (за которую Переводчик весьма благодарен): Марченко Людмила.