о. В конце концов всё это начнёт раздражать и его сообщников, и самые смелые из них начнут ему возражать. Вот тут, Софан, я прочту тебе слова Сократа:
«Чтобы сохранить за собою власть, тирану придётся их всех уничтожить, так что в конце концов у него не останется никого ни из друзей, ни из врагов, кто бы на что-то годился.
Значит, тирану надо зорко следить за теми, кто мужествен, великодушен, кто разумен, кто богат. Благополучие тирана основано на том, что он поневоле враждебен всем этим людям и строит им козни, пока не очистит от них государства.
Он связан блаженной необходимостью либо жить среди толпы негодяев, притом тех, кто его ненавидит, либо проститься с жизнью».
— Да, про тирана он крепко сказал, — покачал головой Софан. — А как Сократ думал осуществить своё государство?
— Ну как? Сперва философ получает власть. Либо его призывает народ, либо философом становится наследник какого-нибудь царя. А потом постепенно он подбирает способных юношей и воспитывает из них стражей. Когда они подрастут, то становятся его помощниками в установлении новых порядков.
— А правда ли, что Платон трижды пытался основать такое государство в Сицилии и каждый раз его с позором изгоняли?
— Это не так, — сказал Эпикур. — Совершенное государство хотел устроить муж дочери Дионисия Дион. Памфил с ним много встречался, когда тот жил в Афинах. Дион подружился с Платоном ещё юношей, при первом приезде философа в Сицилию через десять лет после казни Сократа. Ни о какой политике тогда и речи не было, а изгнал Платона Дионисий из-за того, что тот не захотел унизиться перед тираном. И не просто изгнал, а велел отвезти на Эгину, потому что мы тогда с ней воевали, и любой афинянин, ступивший на остров, считался военнопленным. Платона должны были продать в рабство, но философ Анникерид его выкупил, отвёз в Афины и тут же отпустил. Афинские друзья Платона хотели вернуть Анникериду деньги, но тот не взял, и на них Платон купил усадьбу в Академии для своей школы. Тогда Платону было сорок лет.
— Да, с ним пошутили, — улыбнулся Софан.
— Ну, а лет через двадцать, когда в Сиракузах правил Дионисий Младший, Дион договорился с тираном о людях и земле для основания города с совершенным устройством, и Платона позвали для помощи. Но оказалось, что Дионисий отказался от своих обещаний, повёл себя с Платоном недостойно, и философу пришлось уехать.
А в третий, и последний, раз, ещё через десять лет, семидесятилетнего Платона пригласили в Сиракузы, чтобы помирить Дионисия с Дионом. Дионисий опять повёл себя коварно, и Платон чуть не погиб от рук его наёмников. Хорошо, в Сиракузах оказался пифагорец Архит, который заступился за Платона и помог ему вернуться в Афины. А Дион начал войну с Дионисием...
— Изгнал его, — продолжил Софан, — сам погиб, и дело кончилось призванием Тимолеонта. И после этого ты станешь утверждать, что философ способен управлять государством? Твой Платон вёл себя как ребёнок. Как же можно править государством, не разбираясь в людях? И вообще, что же получается, выходит, в идеальном государстве правящее сословие беднее народа?
— Опять ты не понял, — сказал Эпикур, раздражаясь. — Философы, управляя совершенным обществом, имеют дело не с коварными тиранами и их прислужниками, а с друзьями и единомышленниками, которым дают советы. А то, что стражи ведут суровый образ жизни, есть залог их честности, справедливости и преданности городу.
— Ну, ладно, — усмехнулся Софан, — ты, я вижу, не лучше Платона. Знаешь, такое общество, наверное, можно построить, но во главе его должны стоять не философы, а политики. Честные и умные политики, вроде Демосфена или Демада. По крайней мере, пока государство будет устраиваться. Так что спасибо за рассказ. Доберусь до Афин — обязательно раздобуду Платона.
— Зачем для этого плыть в Афины? Я тебе здесь достану, — предложил Эпикур. — Буду брать у Памфила по одной книге и приносить.
— Нет, — Софан подобрал ноги, встал и потянулся, разгибая спину. — Скоро мы с тобой простимся, Эпикур. Отбываю в Аттику. С отцом совсем поссорился, — объяснил он. — Нанялся гребцом вон на тот корабль, на днях отплываем.
Эпикур вскочил и замер перед другом, разглядывая его худое лицо с отстранённым взглядом. Казалось, Софан уже не видит родного города, а перенёсся на запад, в далёкую кипящую страстями столицу.
— Может быть, мне улыбнётся, — мечтательно проговорил Софан.
— Мы встретимся там, — сказал Эпикур. — Года через два или три. Леосфен дал отцу денег на мою поездку в Афины.
— Жаль, не тебе. А то я бы взял в долг. Ну, ничего, и так не пропаду. Придёт время, вы ещё услышите о Софане!
Часть втораяАФИНЫ
Ты лучший из людей, раз ты афинянин,
гражданин величайшего города, больше
всех прославленного мудростью и
могуществом, не стыдно ли тебе заботиться
о деньгах, о славе и почестях, а о разуме,
об истине и душе не заботиться?
Встреча
Солнце, недавно поднявшееся за кормой, ещё не грело. Убаюканные качкой пассажиры, закутавшись в плащи, дремали на тюках с шерстью, которую вёз в Афины Микон. Памфилу, обладателю единственной на корабле каюты, не давала спать тревога, а Эпикуру, впервые пустившемуся в плавание, — любопытство. Учитель и ученик, поёживаясь от утреннего холода, стояли у правого борта и следили за медленно приближавшимся берегом. Микон держал на мыс Суний, восточный край Аттики.
Эпикуру недавно исполнилось семнадцать. Теперь это был стройный, крепкий юноша с открытым приветливым лицом. Он вступил в тот возраст, когда молодых покидает детское ощущение самоценности жизни и они начинают с удивлением и тревогой разглядывать себя, стараясь понять, чего хотят, на что способны и зачем вообще оказались в этом мире?
С восторгом, к которому примешивалась изрядная доля беспокойства, он смотрел на священную землю предков. Там, впереди, за далёкой стеной Гимет лежала столица философов, там его ждала Академия (если, конечно, он не осрамится перед Ксенократом), там был Софан, которого ещё предстояло разыскать, тамошние камни помнили Солона, Перикла, Геродота, Анаксагора, Сократа и Платона, там жили легендарные Фокион и Демосфен. И со всем этим он мог соприкоснуться уже сегодня!
Они отплыли с Кеоса засветло, рассчитывая к концу дня достичь Пирея. Памфил, уставший от бесконечных задержек, увидев наконец вблизи аттический берег, немного успокоился. Было девятое анфестериона[5]. Малые Элевсинии начинались через пять дней, и он боялся, что не успеет договориться с иерофантом об участии в священнодействии. Решение пройти обряды Элевсинских таинств и стать мистом возникло у него неожиданно. Посвящение требовало не меньше полутора лет: сперва надо было пройти весной Малые Элевсинии, потом осенью Большие, и только через год, на следующих Больших, поклонник Деметры и Диониса получал доступ к тайным мистериям Элевсинского культа и мог рассчитывать на посмертное успокоение души в стране блаженных.
Неокл с трудом согласился отпустить Эпикура с Памфилом в это ненадёжное для мореплаванья время. И действительно, им пришлось подолгу пережидать непогоду, мокнуть под дождями и страдать от качки. Но, слава Посейдону, кажется, путешествие заканчивалось благополучно.
— Скажи, мой друг, — неожиданно попросил Памфил, — только честно. Вот многие говорят, что иногда улавливают какие-то следы воспоминаний о прошлых рождениях. А ты? Как у тебя с этим, ведь молодая память должна быть чище, чем в зрелые годы?
Эпикур с участием обернулся к учителю. Он знал, что последнее время Памфила преследует страх смерти. Хотелось ободрить старика, но уже давно он принял за правило говорить только правду и теперь, вздохнув, ответил, что, конечно, иногда видит странные сны, но их странность, например полёты, — скорее мечты и желания, чем воспоминания о прошлой жизни.
— Вот и я тоже, — кивнул Памфил, — сколько ни копался в памяти, не сумел найти следов прошлых рождений души. Между тем пифагорейцы с уверенностью пишут, что Пифагор был сыном Гермеса, появился на свет ещё во времена Тесея и звался Эталидом. После смерти Эталида он стал Эвфорбом, был воином Приама и сражался с самим Менелаем, потом, уже во времена Гомера, он прожил жизнь делосского рыбака Пирра и только потом родился у нас на Самосе при Поликрате. И каждый раз его реинкарнация от смерти до новой палингенесии длилась ровно 216 лет, то есть шесть, дважды умноженное на себя. Значит, до его нового рождения, по моим расчётам, остаётся шестьдесят два года. Но способность помнить прошлые рождения, как они пишут, Эталиду по его просьбе подарил божественный отец. А как же остальные? Подумай, какой толк душе от прошлых рождений, если она их не помнит? Прости, я опять кощунствую.
Эпикур вспомнил десятую книгу платоновского «Государства», рассказ о воине Эре, убитом в бою и воскресшем через двенадцать дней на погребальном костре. Эр помнил о путешествии своей души в царство мёртвых, грандиозное зрелище Вселенной — веретена Ананки и встречу с богиней судьбы Лахетис. Он видел души тиранов и убийц, обречённых на вечные мучения, и души людей, готовых к новому рождению. При нём эти души выбирали жребий своей будущей земной жизни. Вместе с нерождёнными он спустился в знойную долину подземной реки Леты, и там, исполненные жаждой, все они, кроме Эра, напились из неё воды забвения.
— Наверно, душа вспоминает свои прошлые жизни в моменты между рождениями, — сказал Эпикур. — Помнишь, у Платона тень Одиссея, устав от приключений, выбрала судьбу простого человека.
— Рассказ Эра я не забыл, мой друг. Только он — не свидетельство очевидца. Платон сам говорил мне, что выдумал его, чтобы красочнее описать владения Аида. Как узнать, что входит в нас в виде откровения, а что — игра фантазии? Может быть, иерофант мистерий и кое-кто из мистов действительно что-то знают, но они должны хранить тайну. — Памфил горестно вздохнул. — Сказать тебе, что страшнее всего? Это, мой мальчик, соединение неотвратимости с неизвестностью!