Эпикура уложили в постель. Он слышал, как мать посылала Миса за врачом и давала наставления Гигее сварить целебный отвар. Сама Хайрестрата сидела около больного сына и гладила его руку. Он читал на её лице страдание, хотел утешить и не мог. Боль накатывалась волнами. Он весь сжимался, чувствуя, как раскалённый сгусток ворочается у него в боку — сильнее, сильнее, потом вдруг затихает, продолжая жечь, но уже не так нестерпимо. Кажется, можно лечь поудобнее, и тогда всё пройдёт. Он осторожно поворачивался, подсовывал под бок край одеяла, но нет, боль опять начинала расти, и он снова лежал беспомощный, стиснув зубы, обливаясь потом от напряжения.
Это была пытка, кара, наказание, и Эпикур уже понимал, за что и кто мог наслать на него неожиданную беду. Он понимал, что его настигло жестокое предупреждение тёмных сил, посланное только за то, что он решился не считаться с ними.
— Покричи, мой мальчик, — уговаривала мать, — может быть, станет легче.
Но Эпикур не позволял себе кричать. Что это было — протест, упрямство, злость? Он проклинал нечестивца, призвавшего в подземелье гнусных демонов. Пусть испытает этот злодей на себе то, что наслал на страдальца, который в ту пору ещё не родился...
— Сейчас Гигея принесёт лекарство, и тебе станет легче, — говорила Хайрестрата.
...Ещё не родился. Но, наверно, и того жреца уже тоже нет на свете. Зачем же тянется эта пытка подземным огнём ещё не рождённого по приказу мертвеца? Что им надо от него? Раскаянья, клятвы забыть о колодце? Может быть, какой-то искупительной жертвы?
Гигея принесла лекарство. Эпикур выпил из глиняной чашки горький горячий отвар, потом снова в изнеможении повалился на постель. Лекарство не помогало, в полубреду он сражался с поселившейся в нём огненной болью. Это была невидимая снаружи тяжёлая и изнурительная битва.
Наконец пришёл врач Меланфий. Он попросил Эпикура сесть и легонько стукнул его кулаком по пояснице. От этого боль резко прыгнула вверх. Эпикур вскрикнул.
— Колика, — сказал Меланфий, помогая Эпикуру лечь. — Болезнь вызывают камни, возникающие в почках.
— Я так и решила, — вздохнула Хайрестрата. — Бедный мальчик, наверное, это я так наградила его, мой отец страдал такой же болезнью. При обострениях он пил отвар можжевеловых орешков. На всякий случай я дала сыну чашку.
— Правильно, — похвалил Меланфий, — но этого мало. Я пришлю тебе целый набор трав...
Визит врача направил мысли больного по новому пути. В самом деле, откуда он взял, что боль связана с заклятием? При чём тут здешнее подземелье, если болезнь перешла к нему по наследству от деда, который всю жизнь провёл в Афинах? Заклятия ни при чём, это его, Эпикура, собственная болезнь. Её можно лечить, её нужно перетерпеть, он должен вести себя как воин, получивший рану, гордый своим терпением и стойкостью. Рано или поздно боль кончится. О боги, когда же она кончится?!
Снова и снова наплывали полосы страданий. Эпикура поили лекарствами, давали воды с вином, он глядел на мать, и ему казалось, что она измучилась ещё больше, чем он.
И вдруг всё кончилось, словно обрубили топором. Боль пропала сразу, бок отпустило, и тело освобождённо расправилось. Можно было двигаться, раскинуться, лечь как хочется, не боясь снова вызвать её. Эпикур опять стал таким, каким был утром, каким был всегда до того, как познакомился с чудовищем, объявившимся у него внутри. С глубоким вздохом он растянулся на постели, закинув руки за голову. Он понял, какое это счастье просто лежать и дышать и видеть в проёме двери освещённое солнцем дерево.
— Прошло, — объявил он матери и слабо улыбнулся. Глаза слипались, он засыпал от изнеможения.
Эпикур засыпал с чувством победителя. Он выиграл битву с демонами, уничтожил их. Хотя как можно уничтожить то, чего нет? Нет, они были, были и истязали его, но только они не явились извне, это были его собственные демоны, они существовали только в нём, и он сумел справиться с ними.
Колодец
Следующий день Эпикур провёл в постели, отдыхая после приступа. Хайредем отнёс Памфилу его записку и доставил больному сочувственное письмо философа, который сообщал, что ненадолго отправляется в Милет, а по возвращении будет рад видеть у себя Эпикура.
Для Эпикура наступила свободная жизнь. Он не ходил на уроки Филиста, вызывая зависть брата, читал книгу Памфила о Платоне, делал из неё выписки. Отец относился к его занятиям с полной серьёзностью, давая понять окружающим, что старший сын достаточно повзрослел, чтобы учиться самостоятельно. Травы Меланфия помогли, и через три дня, перед сном, он снова заговорил с Хайредемом о спуске в подземелье.
— После того, что случилось? — изумился брат, — Пойми, это же был знак. Все говорят.
Эпикур соскочил с постели:
— Кто это — все? Ты что, проболтался?
— Ничего я не болтал, — принялся оправдываться Хайредем. — И никакие не все, а один Софан. Он сам это сказал, когда узнал про твою болезнь.
— Смотри у меня, — пригрозил Эпикур и улёгся обратно. — Значит, так, я договорился с отцом, что рано утром иду удить рыбу, если захочешь, с тобой. Всё приготовлено. Можно идти.
— А что мне делать?
— Проводить. А в случае чего сбегать, позвать помощь.
— Может быть, ты обвяжешься верёвкой и я тебя поддержу? — обречённо предложил Хайредем.
— Не выдумывай, всё равно ты меня не удержишь, — самоуверенно ответил Эпикур. — Да этого и не надо, говорят, там хорошие ступеньки.
Братья вышли на рассвете, захватив удочки, кожаное ведёрко и приготовленную Эпикуром сумку. Они пошли по пустым улицам над берегом к западному краю города. Было свежо, залив лежал внизу неподвижный, бледно-голубой, подернутый туманом. Хайредем поёживался от страха и холода и время от времени просил Эпикура оставить затею и пойти в самом деле ловить рыбу. Эпикур делал вид, что не боится, хотя и ему было не по себе. Вскоре они оказались на каменистом, поросшем бурьяном пустыре, у полуразрушенной крепостной стены. В кольце камней, обозначавших основание разобранной башни, прямо в земле виднелось неширокое тёмное отверстие колодца — начало старого подземного хода, который вёл из крепости наружу. Братья остановились под корявым оливковым деревом, вероятно, тем самым, в ствол которого и целился Леосфен своим ножом. Эпикур достал леску, привязал к ней подобранный тут же камень и направился к колодцу.
Неуверенно, словно земля под ним могла провалиться, он подошёл к дыре, опустился на колени и с опаской заглянул в тёмную глубину. В лицо ударил запах гнили. Эпикур поморщился и стал спускать камень в колодец. Наконец груз ударился внизу о что-то твёрдое, и нить ослабла. Эпикур вытянул леску, наматывая её на согнутую руку. Оказалось, что шахта имеет глубину восемнадцать локтей — не так уж много. Он внимательно осмотрел уходящие в темноту ряды выбоин, проделанных в стенках и служивших ступеньками. Спускаться не хотелось. Ещё было не поздно сослаться на нездоровье и пойти к морю или домой. Эпикур знал, что Хайредем будет» счастлив и никогда в жизни не станет обвинять его в трусости. К тому же едва он подумал о нездоровье, в боку действительно заныло.
— Смотришь на меня, словно хоронишь, — сказал он брату. — Не робей, всё будет хорошо.
Надо было начинать. Эпикур вернулся к дереву, снял гиматий и сандалии, остался в одном хитоне, повесил на шею сумку. На этом приготовления закончились. Он снова подошёл к колодцу, сел рядом, осторожно спустил в глубину ноги, нагнулся вперёд, ещё раз осмотрел стенки колодца и утвердил босые ступни в верхних выбоинах. Потом, опираясь ладонями о края ямы, медленно приподнялся на согнутых ногах. Какое-то время он простоял так, ощущая под собой наполненную ужасами глубину, затем оглянулся на Хайредема. Тот стоял бледный, с застывшим лицом.
— Я пошёл! — сказал Эпикур.
— Да помогут тебе боги, — пролепетал Хайредем.
Эпикур нащупал ногой следующую ступеньку, опёрся на неё, теперь на земле лежали его локти. Ещё шаг, и только голова возвышается над площадкой, ещё, и перед глазами одна неровная известковая стена. Нащупывая ногами ступеньки, он сделал больше десятка шагов вниз и постепенно приспособился к такому способу передвижения. В колодце оказалось совсем не так темно, ступеньки были удобными. Вот только запах... Но, в конце концов, не так уж долго его придётся терпеть. Эпикур успокоился, появилась уверенность, что всё закончится благополучно.
И тут из тёмной глубины донёсся странный звук, нечто вроде стона или нечленораздельного высказывания. Эпикур замер ни жив ни мёртв, вслушиваясь в тишину. Звук не повторялся, а он стоял, не в силах двинуться ни вниз, ни вверх, и чувствовал, как от напряжения затекают ноги.
— Эй! — донеслось сверху.
— Что, малыш? — откликнулся Эпикур, стараясь не выдать голосом своего состояния.
— Ты звал?
— Нет.
— Я слышал вроде стон. Что это?
— Не знаю, — ответил Эпикур.
Вопрос брата отрезвил его. Откуда мог взяться стон, кто его издал? Упавший в яму человек? А может быть, там поселился какой-нибудь умалишённый, который, чего доброго, может и напасть... Страх не исчез, но место безотчётного ужаса перед неизвестным заняла боязнь реальной опасности, например, нападение сумасшедшего. А если там раненый человек? Тогда нужно срочно звать на помощь.
— Малыш! — крикнул Эпикур. — Я иду дальше, хочу узнать, что это было.
— Не надо, — попросил Хайредем, — мне страшно.
— Ну-ну, — успокоительно произнёс Эпикур.
Он вынул из сумки нож, надел на запястье прилаженный к ручке ремешок и снова двинулся вниз. Скоро его левая нога вместо очередной выбоины нащупала камень ступеньки, справа открылся узкий провал наклонного хода. Эпикур сжал рукоятку ножа. Готовый к нападению, ничего не видя перед собой, он сделал несколько шагов по неровной и податливой куче гниющих отбросов, перемешанных с каменными обломками, которая покрывала лестницу. Потом ступни ощутили ровный пол. Эпикур остановился, на ощупь достал из