Вместо ответа, она сжала его свободную руку холодными пальцами так, что сердце аптекаря содрогнулось, и быстро заговорила на непонятном для него языке; она явно находилась в смятении и, видя, что мистер Прауди не понимает ее, бросилась на колени, заламывая руки и что-то восклицая.
Встревоженный аптекарь закрыл дверь и увлек даму в гостиную; она продолжала говорить, оживленно жестикулируя, но все, что ему удалось разобрать, было имя Фрэнсиса Валлеторта.
Это было прелестное создание, белокурое, изящное, с нитками жемчуга в светлых волосах, просвечивавшими сквозь темную сетку кружевной шали, и в яблочно-зеленом шелковом платье, расшитом множеством крошечных роз, поверх которого была накинута черная бархатная венецианская мантия; в ушах у нее были серьги с кораллом, а на шее — ожерелье из янтаря; пальцы ее постоянно двигавшихся рук были унизаны большими, странными кольцами.
— Если вы не знаете английского языка, мадам, — сказал мистер Прауди, сожалевший о ее бедственном положении, но с неприязнью разглядывавший ее диковинную внешность, поскольку она ассоциировалась у него с черным мавром, — боюсь, я ничем не смогу вам помочь.
Пока он говорил, она смотрел на него карими глазами, в которых ясно читалась мука, а когда он закончил, печально покачала головой, в знак того, что не понимает его. Окинув нетерпеливым взглядом комнату, она, вскрикнув от отчаяния и едва не упав, запутавшись в длинной шелковой юбке, которую забыла подобрать, вернулась в лавку, сделав жест, который мистер Прауди понял как желание уйти. Аптекарь не был этим недоволен; поскольку они не могли понять друг друга, ее присутствие смущало его. Он хотел предложить ей подождать возвращения доктора, но видел, что она ни слова не понимает по-английски; он предположил, что она говорит на итальянском, но не был в этом уверен.
Она ушла так же внезапно, как появилась, сама отперев дверь и растворившись во мраке; насколько мистер Прауди успел заметить, ее не ожидала ни коляска, ни карета; значит, она жила или остановилась где-то неподалеку, поскольку ее одежда почти не намокла.
Аптекарь снова вернулся к огню, ощутив слабый аромат ириса, который леди оставила после себя, смешанного с запахами хины и ромашки, розмарина и шафрана, пчелиного воска и скипидара, мирры и корицы — обычной атмосферой аптечной лавки.
«Не сомневаюсь, она знает, что делает, — подумал мистер Прауди, — а поскольку я все равно не могу ей ничем помочь, мне лучше остаться здесь, пока Фрэнсис Валлеторт не вернется и не объяснит случившееся».
Но он обнаружил, что не может сосредоточиться ни на «Газетт», ни на чем другом, кроме таинственных событий этого вечера.
Он взял старинную книгу по медицине и принялся перелистывать страницы, стараясь заинтересовать себя древними рецептами лекарств из кровяного корня, мандрагоры, валерианы, горечавки, льняного семени и иссопа, квасцов, корня тыквы и черной вишни, которые знал наизусть и которые нисколько не отвлекали его от мыслей о женщине в богатом иностранном наряде, так внезапно появившейся из ночи, о ее горе и растерянности.
Теперь, когда она ушла, его охватило беспокойство — куда она направилась? Не грозит ли ей какая опасность? Не следовало ли ему силой удержать ее до возвращения Фрэнсиса Валлеторта, говорившего и по-французски, и по-итальянски? Вне всякого сомнения, причина прихода леди была связана с ним; она снова и снова повторяла: «Фрэнсис Валлеторт, Фрэнсис Валлеторт». Аптекарь пил душистое вино, поправлял свечи, согревал руки и ноги у огня и прислушивался к дверному колокольчику, который должен был сообщить ему о возвращении доктора.
Он начал клевать носом, почти задремал в кресле и уже начал испытывать раздражение по отношению к событиям, не дававшим ему уснуть, когда звонок прозвенел в третий раз; он вздрогнул, как это обычно случается с теми, кто слышит резкий звук в полной тишине.
— Наконец-то, это Фрэнсис Валлеторт, — сказал он, встав и подняв свечу, почти догоревшую; с тех пор, как доктор покинул дом, прошло уже не менее получаса.
Аптекарь снова открыл дверь в промозглую, ветреную ночь; свеча в его руке погасла.
— Вы… вы должны прийти, — раздался из темноты женский голос; он едва смог различить фигуру своей ночной гостьи, стоявшей в дверях и смотревшей на него сверху вниз; она произнесла эти три английские слова так осторожно и с таким трудом, с таким иностранным акцентом, что аптекарь тупо уставился на нее, не понимая; тогда она снова разразилась восклицаниями на непонятном ему языке, схватила его за руку и потащила за собой.
Мистер Прауди, совершенно сбитый с толку, вышел на улицу и остановился, без шляпы и плаща, с подсвечником в руке.
— Если бы вы только могли мне все объяснить, мадам! — с отчаянием воскликнул он.
Пока он говорил, она захлопнула за ним дверь, снова схватила за руку и повлекла вниз по Дин-стрит.
Мистер Прауди не хотел отказать ей в помощи, но это приключение не доставляло ему никакого удовольствия; он дрожал от холода, его пугала темнота; он жалел, что не успел захватить с собой шляпу и плащ.
— Мадам, — сказал он, торопливо шагая за ней, — если нет кого-нибудь, кто говорит по-английски, боюсь, я не смогу вам помочь, в каком бы положении вы ни оказались.
Она ничего не ответила; он слышал, как стучат ее зубы, чувствовал, как она дрожит; время от времени она спотыкалась о грубую брусчатку мостовой. Они не успели далеко пройти по улице, когда она остановилась у двери одного из особняков, осторожно толкнула ее и ввела мистера Прауди в холл, погруженный в абсолютную тишину и темноту. Мистеру Прауди казалось, что он знает все дома на Дин-стрит, но никак не мог понять, в каком именно находится; темнота совершенно сбила его с толку.
Дама открыла еще одну дверь и втолкнула мистера Прауди в комнату, в которой горел слабый свет.
Мебель в комнате отсутствовала, она была в плохом состоянии, везде виднелась пыль; закрытые ставни скрывали длинные темно-синие шелковые занавески. На стене висела серебряная лампа чудесной работы, мрачно освещавшая пустую комнату.
Аптекарь уже собирался заговорить, когда дама, застывшая и к чему-то прислушивавшаяся, вдруг зажала ему рот рукой и толкнула за занавеску. Мистер Прауди был готов запротестовать, ему не понравилось подобное обращение, но он подчинился, увидев испуг и мольбу на побледневшем лице иностранки, и, совершенно сбитый с толку, позволил увлечь себя за складки широких занавесок, странно выглядевших в пустой комнате.
Снаружи послышались уверенные шаги, и мистер Прауди, отважившись выглянуть из-за занавески, увидел, как в комнату вошел его первый посетитель. Теперь на нем не было ни маски, ни парика, ни шляпы, и вид его заставил мистера Прауди содрогнуться.
Высокий, с великолепной осанкой, грациозный, в богатой одежде, чистокровный негр; глаза навыкате, подергивающиеся губы и необыкновенная бледность, придававшая его коже зеленоватый оттенок, выдавали в нем неистовую страсть. Его сильные черные руки сжимали изящный кожаный мартингал, украшенный серебряными бляшками.
Яростным жестом он указал на сбившуюся юбку и мокрую шаль дамы, и на незнакомом языке, на котором говорила и она, с гневом потребовал объяснений, — по крайней мере, так показалось испуганному мистеру Прауди.
Она, казалось, умоляла, плакала, причитала и бросала вызов одновременно, металась взад и вперед по комнате, заламывая руки, и время от времени, по всей видимости, призывала на помощь Бога и всех его святых, поскольку складывала ладони на груди и устремляла взгляд вверх. Для изумленного аптекаря, с которым прежде не случалось ничего, столь волнующего, это было похоже на сцену в театральной пьесе: две потрясающие, фантастические фигуры, негр и белокурая женщина, разыгрывали сцену безумной страсти в пустой комнате, освещенной только одинокой лампой.
Мистер Прауди надеялся, что не возникнет никакой ситуации, в которой потребуется его вмешательство; его возраст и силы не оставляли ему ни единого шанса справиться с ужасным негром, к тому же, он был без оружия.
Но вскоре тревога его улеглась; драма, разыгрывавшаяся перед его испуганным и в то же время зачарованным взглядом, внезапно прекратилась. Негр схватил даму за руку и увлек из комнаты.
Наступила полная тишина; дрожащий аптекарь прислушивался, ожидая услышать крик или зов с просьбой о помощи.
Но ничто не нарушало тишины особняка, и вскоре мистер Прауди отважился выйти из своего укрытия.
Он вышел из комнаты и осторожно направился к лестнице. Царила такая тишина, что ему казалось — он в доме один; он решил, что может вернуться к себе, — входная дверь была приоткрыта, как оставила ее его спутница; ничто не препятствовало его уходу.
До конца своих дней мистер Прауди сожалел, что он остался; он никогда не мог сказать, какие мотивы побудили его вернуться в комнату, снять лампу и отправиться осматривать дом. Он предполагал, что хотел найти Фрэнсиса Валлеторта; он был уверен, что тот находится где-то в доме, в котором идет нечестная игра; он был уверен, что дом пуст, а леди и негр сбежали, и сильнейшее любопытство взяло верх над его страхом, замешательством и усталостью.
Он шел очень тихо, пугаясь даже скрипа половиц под своими ногами; лампа дрожала в его руке так, что по стенам и потолку двигался дергающийся свет; каждую минуту он останавливался и прислушивался, боясь услышать голос или шаги черного мавра.
Все двери на первом этаже были открыты; в пустых комнатах, с закрытыми ставнями, царили пыль и сырость.
«Здесь, конечно, никого нет, — подумал мистер Прауди с некоторым облегчением. — Возможно, Валлеторт ушел, пока я стоял за этой дурацкой занавеской».
Он вспомнил о своем камине и кровати, уютной лавке с рядами банок, сверкающем прилавке и весах, уютной маленькой гостиной, где все было так, как ему хотелось. И все-таки, он поднялся по лестнице, продолжая осматривать опустевший дом, промозглая атмосфера которого заставляла его дрожать, словно холод пробирал его до мозга костей.