— И кто же сообщил этим прислужникам дьявола о смерти Роберта Хорна? — спросил сэр Николас.
Она ответила, что Роберт Хорн болел не час и не день, но боролся с приступами лихорадки долгое время, а в промежутках между ними уходил здоровым человеком; его друзья навещали его, а посыльным, приходившим справиться о его здоровье, была Тора, цыганка, которая носит на груди фиалки.
За окном бушевала буря, с необыкновенной силой заливая дом потоками дождя.
— Роберт Хорн умирал долго, — сказал сэр Николас. — О чем он говорил?
— О женщине, милорд.
— О моей жене! — воскликнул Нэд.
Гуди Бойл с глупым видом покачала головой.
— Я ничего об этом не знаю. Хотя он называл ее имя: Энн, милая Энн, и клялся, что все равно она будет принадлежать ему.
— Но он умер, — сказал Нэд, покачиваясь на стуле. — И сгниет не в освященной земле.
— Они похоронят его на Поле Мертвецов, где полно старых костей; это поле никто не пашет, там не пасутся овцы, — ответила женщина. — Мне нужно сходить к хромому Джонасу, который обещал выкопать могилу, но, наверное, ему помешал дождь.
Она внимательно посмотрела на них и добавила:
— Разумеется, милорды, если вы захотите остаться наедине с телом Роберта Хорна.
— Он для меня все равно, что дохлая собака, — ответил Нэд Кредитон.
А когда женщина ушла, он, хорошенько глотнув коньяка, предложил сыграть славную шутку.
— Зачем Роберту Хорну такая честь, даже от разбойников и цыган? Давай их одурачим: выбросим его труп на помойку, а я лягу под простынь, а когда они придут — встану и напугаю их до полусмерти; они наверняка подумают, что перед ними сам дьявол!
Сэр Николас горячо поддержал это предложение, и они, пошатываясь, пошли во внутреннюю комнату, в которой сейчас было темно из-за туч, полностью затянувших небо.
Они стащили простыню с Роберта Хорна и нашли, что он завернут в другую, стянутую под подбородком; взяв тело, они отнесли его к задней двери и стали всматриваться в темноту в поисках какого-нибудь тайного места, куда можно было бы его бросить.
Наконец, Нэд Кредитон увидел заросли болиголова и крикнул: «Бросим его в кекси!», — так в этой местности назывались сорняки.
Они кинули мертвеца в заросли болиголова, едва скрывшие его и белизну простыни, наломали веток орешника и прикрыли, после чего, смеясь, вернулись в домик и принялись смотреть в окно; а когда увидели, что Гуди Бойл пробирается сквозь ливень, Нэд снял шляпу, плащ и шпагу и положил их под кровать, после чего сэр Николас закутал его простыней до подбородка, уложил на подушку, вытащил другую простыню и накрыл сверху.
— Если ты уснешь, то постарайся не храпеть, — сказал сэр Николас, вернулся к камину и зажег свою длинную трубку, набитую вирджинским табаком.
Когда Гуди Бойл вошла, с мокрой шалью на голове, вслед за ней вошли два оборванных существа, со злобой взглянувшие на изящного джентльмена, развалившегося у камина и наблюдавшего за кольцами дыма, поднимавшимися от его трубки.
— Сквайр Кредитон ускакал домой, — сказал он, — но я не собираюсь рисковать здоровьем и опасностью подхватить лихорадку.
Он отхлебнул коньяк и с кривой усмешкой взглянул на пришедших, а те, что-то бормоча себе под нос, потому что знали о его репутации, вошли в комнату, где лежал мертвец, и присели на корточки возле ложа, на которое сэр Николас только что уложил Нэда Кредитона.
Вскоре появились другие — цыгане, контрабандисты и какие-то темные личности, изгнанники и бродяги, пришедшие попрощаться с умершим. Вскоре во внутреннюю комнату вошел и сэр Николас, чтобы стать свидетелем их ужаса, когда мертвец отбросит саван и встанет.
Но бдение продолжалось, пока не наступила ночь; были зажжены две восковые свечи, а Нэд Кредитон все еще не встал, не храпел и не ворочался под простыней, и сэру Николасу стало не по себе, потому что дождь кончился, и он устал от зловония и неподходящего общества.
«Идиот, — подумал он (ибо даже будучи пьян, не утратил до конца ясность сознания), — заснул пьяным сном и забыл о своей шутке».
Поэтому он протолкался к кровати и, откинув простыню, прошептал: «Послушай, приятель, горячая шутка со временем черствеет».
Но слова замерли у него на губах, когда он увидел лицо мертвеца. Услышав его крик, собравшиеся подступили к нему, и он рассказал им о проделке, какую они собирались устроить со своим приятелем.
— Но тут, наверное, вмешался сам дьявол, — добавил он. — Потому что здесь снова лежит мертвец, — или же Нэд Кредитон умер и превратился в подобие другого, — и он быстро накрыл простыней лицо с острыми чертами и светлыми волосами.
— А что вы сделали с телом Роберта Хорна, дьявол вас побери? — спросил старый бродяга, и молодой лорд, выругавшись, ответил побелевшими губами:
— Мы бросили его в заросли сорняков.
Все выбежали в ночь, впереди Гуди Бойл несла фонарь. Но в зарослях сорняков ничего не было, кроме того, из конюшни исчезла лошадь Нэда Кредитона.
— Он был пьян, — сказал сэр Николас, — и забыл о своей шутке… Когда я находился в соседней комнате…
— Он один принес тело Роберта Хорна и вернул на прежнее место? — спросила Гуди Бойл.
— Должно быть, дело было именно так, — сказала другая женщина, также похожая на ведьму. — Можешь взглянуть на тело сама…
Но сэр Николас взлетел в седло.
— Пусть будет, как будет, — дико вскричал он, — хватит на сегодня дьявольщины… У вас там Роберт Хорн… пусть будет так… Я еду в поместье Кредитона…
И он поскакал прочь, все быстрее и быстрее, по темной дороге, потому что пары коньяка выветрились из его головы, а в душу закрался страх.
На перекрестке, когда луна внезапно показалась из-за рассеивавшихся туч, он вдруг увидел впереди себя мчавшегося Нэда Кредитона и крикнул:
— Эй, Нэд, это еще что за шуточки? Или ты полагаешь, что твой розыгрыш способен вызвать у меня смех?
— Какое это имеет значение теперь? — отозвался тот. — Главное, что я наконец-то скоро окажусь дома.
Сэр Николас поехал рядом; его спутник был без шляпы и в потертом плаще, развевавшемся у него за спиной.
— Почему ты одет так странно? — спросил сэр Николас. — Кажется, это тряпье принадлежало Роберту Хорну?
— Если Кредитон украл его саван, то почему бы ему не украсть и его плащ? — ответил Нэд, и его спутник больше не стал ни о чем спрашивать, думая, что тот еще не оправился от воздействия винных паров и продолжает зло шутить.
Луна светила холодно, тусклым светом, похожая на каплю крови, окруженную нимбом; деревья, сгибаясь от ветра, стряхивали с себя тяжелые капли недавно прошедшего ливня, когда они въезжали в ворота поместья Кредитона.
Час был даже более поздний, чем это казалось сэру Николасу (с того мгновения, как разразилась буря, он потерял четкие представления о времени), света нигде не было видно, кроме как в одном верхнем окне.
Нэд Кредитон спешился, не дожидаясь, когда лошадь остановится, и позвонил в железный колокольчик, отчего по всему дому раздался тревожный звон.
— Послушай, Нэд, зачем это, ведь ты стоишь на пороге собственного дома? — спросил сэр Николас, но тот не ответил и снова нетерпеливо позвонил.
Внутри послышались шаги, звяканье цепочки, после чего из бокового окошка раздался голос:
— Кто здесь?
Кредитон снова позвонил и крикнул:
— Я! Хозяин!
Дверь отворилась, на пороге появился старый слуга, казавшийся бледным в своей ночной рубашке.
Нэд Кредитон прошел мимо него и остановился у перил лестницы, как человек уставший, но не забывший о чем-то важном.
— Пошли кого-нибудь позаботиться о лошади, — сказал Ник Бэтап, — потому что твой хозяин безумно пьян; говорю тебе, Мэтьюз, он видел сегодня вечером Роберта Хорна мертвым…
Кредитон рассмеялся; лучи фонаря высветили его бледное, изможденное лицо, обрамленное растрепанными светлыми волосами, в рваной рубашке под плащом, и пучок болиголова, заткнутый за пояс.
— Букет для Энн, — сказал он; сонные слуги, поднявшись, выходили в холл и с тревогой смотрели на него.
— Сегодня я лягу здесь, — сказал сэр Николас. — Принесите в гостиную фонарь. Я не собираюсь спать.
Он снял шляпу, проверил, на месте ли шпага, и с беспокойством взглянул на фигуру у перил с букетом сорняков за поясом.
На верхней площадке лестницы появилась еще одна фигура — Энн Кредитон со свечой в руках, в сером платье и кружевном чепце с длинными лентами, спадавшими на грудь; она показалась над перилами, и капли расплавленного воска с ее свечи упали на дубовые ступени.
— Я принес тебе подарок, Энн, — сказал Кредитон, поднимая голову и протягивая ей букет болиголова. — Мне долго пришлось скитаться, Энн, но наконец-то я вернулся домой.
Она отступила назад, не сказав ни слова, и свет ее фонаря исчез с лестничной площадки; Кредитон поспешил подняться, все услышали, как захлопнулась дверь.
В камине в гостиной догорали угли, сэр Николас, время от времени подбрасывая поленья, потирал замерзшие руки и рассказывал старому Мэтьюзу (в обычной трезвой манере) историю о шутке, которую они хотели сыграть с Гуди Бойл и странными людьми с болот, о ее чудовищном окончании и странном поведении Нэда Кредитона; не в его привычках было беседовать со слугами или обсуждать с ними свои похождения, но сегодня ночью он нуждался в компании и старался удержать старика, который не торопился уходить, хотя обычно ему было неприятно видеть смуглое лицо и пестрый наряд Ника Бэтапа у очага Крэдитон Мэнор.
И пока они разговаривали, бессвязно, словно желая не дать наступившей в доме тишине заполнить паузу, раздался женский вопль, приглушенный, отчаянный.
— Это миссис Кредитон, — сказал Мэтьюз, опустив глаза.
— Он плохо с ней обращается?
— Да поможет нам Господь, он свяжет ее ремнями и будет стегать, сэр Николас.
Снова раздался слабый крик, в котором, казалось, прозвучало слово «милосердие».
Сэр Николас был жестоким человеком, готовым умереть без покаяния, но он находился не в том настроении, чтобы остаться безразличным к грубому насилию над женщиной; он мог калечить женские души, но не тела.