И тут я сделал открытие, которое самому мне показалось чрезвычайно важным. Иное дело, что любой, кроме совсем уж безнадежного простофили, сделал бы его давно. Нет смысла, решил я, заниматься изучением повседневного поведения этих персонажей, нет ничего легче, нежели играть роль, когда все принимается за чистую монету; отныне следует исходить из предположения, что каждый здесь — лжец, и заставлять одного за другим сбросить маску. Надо вступить в схватку. Нельзя спокойно принимать на веру их оценки и самооценки, следует все взвешивать и анализировать. Ведь, собираясь на спектакль, ты не считаешь, что, поскольку Джон Браун обозначен в программе как исполнитель роли Калибана, он и в жизни ведет себя как Калибан. Раньше я все время что-то выпрашивал. Пора переходить к наступательной политике.
Я ненадолго задумался. Как действовать? Как проводить наступательную политику в этих конкретных обстоятельствах? Следует ли рыскать по территории «Резерва», подобно голодному мастифу яростно набрасываясь на любого, кто попадется на пути? Чистый абсурд! Нет, надо задавать вопросы, надо заниматься расследованием; и лишь затем, когда приблизишься к границам общепринятой вежливости, преступить их. Следует незаметно, но неуклонно обволакивать жертву своим дружеским расположением, пока она не выдаст себя. А уж тогда броситься на нее, как ястреб на цыпленка. Такой я себе дал наказ.
Теперь, оглядываясь назад, дивлюсь собственной глупости; поистине жалка была моя неуклюжесть. Пожалуй, мне еще повезло, что не выпало шанса довести свою наступательную политику до логического разрешения. Иначе в «Резерве» разыгрались бы по-настоящему дикие сцены. А так удалось ограничиться одной, и хотя мне выпало сыграть в ней ключевую роль, ничего общего с вышеупомянутой политикой она не имела. Но это произойдет позже, вечером.
В двадцать пять минут шестого я написал на листе бумаги девять имен, закрыв глаза, обвел карандашом круг в воздухе и ткнул в бумагу. Открыв глаза, я обнаружил, что первой моей жертвой будет чета Фогелей. Я пригладил волосы и отправился на поиски.
Фогели, как обычно, оказались на пляже, вместе со Скелтонами, Дюкло и французской парой. При моем появлении Дюкло вскочил с лежака и поспешил мне навстречу. Тут я вспомнил, увы, слишком поздно, что не удосужился придумать правдоподобное объяснение тому, что «украденные» вещи нашлись.
Я едва не повернулся и не бросился прочь. Но и бежать, как выяснилось, было поздно. Дюкло уже надвигался на меня. Я попытался, любезно кивнув ему, пройти мимо, но в результате предпринятого им ловкого флангового маневра, оказался рядом и зашагал вместе с ним к остальным постояльцам «Резерва».
— А мы заждались вас, — сказал он, задыхаясь. — Полицию известили?
— Нет, — покачал головой я. — К счастью, в этом не оказалось нужды.
— Ценности нашлись?
— Да.
Он бросился вперед сообщить о случившемся.
— Вора нашли, — донеслось до меня. — И все похищенное вернули.
Через мгновение меня уже забрасывали вопросами:
— Кто это оказался, кто-то из обслуги?
— Ну да, так я и думал, английский майор…
— Садовник?
— Старший официант?
— Да подождите же вы! — Я вскинул руку. — Никто ни в чем не виноват. Вообще. Кражи не было.
Все онемели от изумления.
— Дело в том, — продолжал я с наигранной веселостью, — что произошло недоразумение… дурацкое недоразумение. Оказалось… — я мучительно пытался сообразить, как лучше выбраться из положения, — оказалось, что, когда номер убирали, коробка попала под кровать, где ее не видно. — Оправдание, конечно, на редкость хилое.
Ру вклинился между Фогелями и требовательно спросил:
— А кто же в таком случае вскрыл чемодан, замок кто сломал?
— Вот-вот, — подхватил герр Фогель.
— Вот именно, — эхом откликнулась его жена.
— Что этот француз сказал? — вмешался Скелтон.
Я перевел дух, что позволило выиграть немного времени, и тут же добавил:
— Понятия не имею, о чем это он.
Скелтон удивленно посмотрел на меня:
— Погодите, но разве замок действительно не был сломан? По-моему, вы говорили…
Я медленно покачал головой. Мелькнула некая мысль.
Ру прислушивался к нам с явным нетерпением. Я повернулся к нему:
— Месье, я сказал нашему американскому другу, что произошло недоразумение. Не знаю уж, откуда вы это взяли, но о том, что кто-то взломал замок на чемодане не было и речи. Я конфиденциально довел все это дело до сведения месье Дюкло, но про замок и не заикнулся. И если, — сурово продолжал я, — кто-то, не знающий истинного положения дел, распространяет ложные слухи, это может быть чревато самыми неприятными последствиями. Герр Фогель, у вас тоже сложилось впечатление, что замок был сломан?
Фогель энергично замотал головой.
— Да нет, нет же, — подтвердила фрау Фогель.
— Месье Ру, — я упорно гнул свое, — по-моему, вы…
Но он перебил меня:
— Что это за бред? Ведь этот старикан, — он указал на Дюкло, — всем нам ясно все растолковал.
Все повернулись к месье Дюкло. Тот подобрался.
— Я, господа, — сурово проговорил он, — деловой человек с большим опытом. И не привык делиться конфиденциальной информацией.
— Так что же вы, старина, — громко и неприятно засмеялся Ру, — отрицаете, что рассказали герру Фогелю и мне об ограблении, упомянув при этом о сломанном замке?
— Да, месье, но сделано это было конфиденциально. Конфиденциально!
— Ба! — сердито фыркнул Ру и повернулся к мадемуазель Мартен: — Конфиденциально! А ты, ma petite, разве не слышала этой истории?
— Oui, cheri.
— В общем, он сам признает. Конфиденциально, разумеется. — Ру усмехнулся. — Однако же признает, что про замок просто все выдумал.
— Это несправедливо, месье! — ощетинился месье Дюкло.
Ру расхохотался и грубо показал ему язык. Мне стало жаль бедного месье Дюкло. В конце концов, это я ему сказал, что замок был сломан. Надо бы как-то разрядить атмосферу. Но Дюкло уже сам встал на свою защиту.
— Будь я помоложе, месье, — он яростно затряс бородой, — вам бы не поздоровилось.
— Почему бы нам не поговорить спокойно? — вмешался Фогель и, поддернув немного подтяжки, положил ладонь на плечо Ру.
Тот нетерпеливо стряхнул ее и громко, едва не переходя на крик, сказал:
— Да о чем можно говорить с этим старым недоумком?
Месье Дюкло набрал в грудь побольше воздуха.
— Вы лжец, месье, — непреклонно заявил он. — Это вы обокрали месье Водоши. Иначе откуда бы вам знать, что замок на чемодане был сломан? Я, Дюкло, обвиняю вас. Вы грабитель и лжец!
На мгновение повисла гробовая тишина, затем Скелтон и Фогель одновременно бросились к Ру, который в ярости шагнул к своему супостату, и повисли у него на руках.
— Пустите! — отбивался тот. — Пустите, я сверну ему шею!
Но именно этого-то Скелтон и Фогель опасались, потому и не ослабляли хватки. Месье Дюкло спокойно поглаживал бороду и с интересом наблюдал за извивающимся Ру.
— Грабитель и лжец! — повторил он так, словно в первый раз мы его не услышали.
Ру яростно прорычал что-то и попытался плюнуть в него.
— По-моему, месье Дюкло, — твердо проговорил я, — вам лучше подняться наверх.
Но он закусил удила.
— Не раньше, месье, чем этот господин принесет мне свои извинения.
Я собирался уж возразить, что скорее Ру вправе ждать извинений, когда мадемуазель Мартен, до того истерически визжавшая чуть поодаль, бросилась к возлюбленному, обвила его руками за шею и стала призывать его наказать как следует обидчика. Рыдающую, ее оттащили в сторону фрау Фогель и Мэри Скелтон. Но к этому времени Ру уже обрел дар речи и начал изрыгать проклятия на всех и каждого.
— Стадо обезьян!
Месье Дюкло утратил все свое хладнокровие и бросился в бой:
— Козел несчастный! Импотент!
Мадемуазель Мартен взвизгнула. Ру, оскорбленный до глубины души, вновь сосредоточился на одном противнике.
— Больной верблюд! — выкрикнул он.
— Кретин! Недоносок! — проревел в ответ месье Дюкло.
Ру облизнул губы и тяжело вздохнул. На мгновение мне показалось, что он признает свое поражение. Но оказывается, я ошибся, он просто собирался с силами для нанесения coup de grâce.[36] Губы его шевелились. Он еще раз глубоко вздохнул. Секундное молчание, и он во весь голос швырнул проклятие в лицо месье Дюкло:
— Communiste!
В определенных обстоятельствах едва ли не любое слово, определяющее политические или религиозные пристрастия, может оказаться смертельным оскорблением. Скажем, на собрании мусульманских лидеров слово «христианин», несомненно, произведет впечатление разорвавшейся бомбы. А на встрече русских белогвардейцев слово «коммунист» скорее всего будет воспринято как самый жестокий приговор. Но у нас здесь не собрание белогвардейцев.
На некоторое время повисла тишина. Потом кто-то ухмыльнулся. По-моему, это была Мэри Скелтон. Этого оказалось достаточно. Все расхохотались. Оглянувшись поначалу в некоторой растерянности, присоединился даже месье Дюкло, причем получилось это у него довольно убедительно. Не смеялись только Ру и Одетт Мартен. Он злобно оглядел нас всех, вырвался из рук Фогеля и Скелтона и побрел через пляж к лестнице. Девушка последовала за ним. Дождавшись, пока она догонит его, Ру повернулся и погрозил нам кулаком.
— Что ж, — заметил Скелтон, — не знаю, что все это означает, но в «Резерве» точно не соскучишься.
Месье Дюкло приводил себя в порядок — этакий Улисс после падения Трои. Он пошел по кругу, пожимая всем по очереди руки.
— Опасный тип! — выдал он в конце концов.
— Настоящий гангстер! — поддержал его герр Фогель.
— Это уж точно!
К немалому моему облегчению, все, кажется, забыли изначальный предмет разногласий. Увы, все, кроме Скелтонов.
— Я, в общем, в курсе, — заметила девушка. — Старик француз ведь прав, не так ли? Вы действительно сказали, что замок был сломан, разве нет? — Она с любопытством посмотрела на меня.