Генерал взял меня под руку:
— Пойдемте, друг мой. Ужин ждет.
Стол накрыли в алькове в дальнем конце большого зала. Хрусталь был высшего качества, фарфор великолепен, блюда подавались по всем правилам. Мужчины пили кларет, мадам Вагас ограничилась бокалом минеральной воды «Эвиан». К моему облегчению — я просто не знал, о чем говорить, — генерал монополизировал беседу, разразившись монологом о балете.
— По-моему, — по прошествии некоторого времени заметила мадам Вагас, — синьор Марлоу не увлекается балетом.
Генерал вскинул брови.
— Моя дорогая Эльза, я забываюсь. Простите, господин Марлоу.
Я невнятно запротестовал.
— Вы должны меня извинить, господин Марлоу, — продолжал Вагас. — Я большой поклонник балета. По моему убеждению, это квинтэссенция распадающегося общества. Понимаете, танец и подготовка к смерти были неотделимы друг от друга еще в те времена, когда первый человек пробирался по доисторическому лесу. Балет — просто новая рационализация инстинктивной тяги к саморазрушению. Танец смерти для Гергесинской свиньи.[67] Так было всегда. Как известно, балет изобрел Балтазарини, музыкант Екатерины Медичи. И балет остался провозвестником разрушения. В годы, предшествовавшие тысяча девятьсот четырнадцатому, он собирал больше публики, чем когда-либо прежде. В начале двадцатых, когда Дягилев создавал свои лучшие работы, балет превратился в экзотическое развлечение. Теперь он вновь популярен. Если бы я не читал газет, господин Марлоу, один вечер на балетном спектакле поведал бы мне, что общество опять готовится к смерти.
Мадам Вагас встала:
— Надеюсь, синьор Марлоу меня извинит. Я должна прилечь.
Генерал выглядел встревоженным.
— Дорогая Эльза, ты ведь не сможешь заснуть.
— Боюсь, — поспешно сказал я, — мне уже пора.
— Вовсе нет, синьор, еще совсем не поздно. Мой муж подтвердит, что я всегда рано ложусь.
— Благодарю вас, мадам. Спокойной ночи.
— Приятно было познакомиться, синьор. Спокойной ночи.
Она протянула руку.
Не зная, что делать с рукой, поцеловать или пожать, я просто прикоснулся к пальцам женщины и поклонился.
И тут же почувствовал на своей ладони маленький клочок бумаги. Мои пальцы сомкнулись вокруг записки. Мадам Вагас высвободила руку и ушла, не взглянув на меня.
Генерал вздохнул.
— Прошу прощения, господин Марлоу. Моя жена немного нездорова. Что-то с нервами. Разговоры о смерти ее огорчают.
Я положил клочок бумаги в карман жилета.
— Сочувствую.
Появился Риккардо.
— Можешь оставить кофе и бренди в соседней комнате, Риккардо. Потом иди спать.
— Si, Eccellenza.
Мы перешли в другую комнату. В камине пылали дрова, на темных занавесках плясали длинные тени. Воск на одной из свечей оплыл. Мне очень хотелось уйти. Я устал. Вагас и его дом действовали мне на нервы. Клочок бумаги буквально жег карман. Вполне возможно, генерал видел, как я его беру. В таком случае…
— Бренди, господин Марлоу?
— Спасибо.
Это явно записка. Какого черта…
— Сигару?
— Благодарю.
— В этом кресле вам будет удобно.
— Спасибо.
Он сел, повернувшись ко мне, но так, чтобы его лицо оставалось в тени, а мое освещал огонь.
— Вы намерены остаться в отеле «Париж», господин Марлоу?
— Вряд ли. Не люблю жить в отелях.
— А кто любит? Почему вы отказались от квартиры Фернинга? Она очаровательна.
— Боюсь, мне нужно найти что-нибудь подешевле.
Вагас кивнул:
— Понимаю. Менее дорогое, менее очаровательное, менее удобное и так далее. — Он вдруг вскочил, словно принял какое-то решение. — Позволите быть с вами откровенным, господин Марлоу?
Ну наконец-то! В груди гулко застучало сердце. Конечно, с моей стороны это глупость и, если угодно, малодушие, но я испугался. Пришлось сделать над собой усилие, чтобы голос звучал ровно и в нем проступало легкое удивление.
— Разумеется, генерал.
— Причины, побудившие меня пригласить вас, связаны не только с общением.
— Ясно.
— Мне бы хотелось, — продолжил Вагас, — поговорить с вами о делах.
— Я всегда готов говорить о делах в интересах моей фирмы, генерал.
— Да, совершенно верно. — Он сделал паузу. — Но понимаете, это скорее личное. Хоть я не бизнесмен, — Вагас пренебрежительно взмахнул рукой, — у меня есть свои интересы. Вы упомянули о трудностях с квартирой. Насколько я помню, Фернинг был в таком же положении. Это всего лишь вопрос денег, ничего больше. Я сумел вовлечь его в частный бизнес, который решил проблему. Готов помочь и вам, господин Марлоу.
В ответ я пробормотал, что это очень любезно с его стороны.
— Вовсе нет, мой друг. Вопрос взаимной выгоды. — Похоже, ему понравилась эта фраза, и он ее повторил: — Взаимной выгоды. Более того, этот бизнес ни в коем случае не противоречит интересам ваших английских работодателей. Не сомневайтесь. Фернинг проявлял чрезвычайную щепетильность в подобных вопросах. Он был человеком чести и обладал твердыми убеждениями в том, что касалось патриотического долга.
Я не очень понимал, к чему клонит Вагас, но воздержался от комментариев.
— Впрочем, это так, к слову. Суть в том, что у меня есть связи с некими людьми, готовыми платить за техническую помощь, которую вы можете им оказать.
— Техническую помощь?
— Если выразиться точнее, они ищут техническую информацию более или менее специального характера. Должен заметить, — с нажимом произнес он, — что возможность, которая вам предлагается, господин Марлоу, не только обогатит вас, но и принесет пользу вашей стране.
— Боюсь, я не совсем понимаю.
— Позвольте объяснить. — Голос генерала звучал мягко и убедительно. — Вы продаете специальное оборудование итальянским инжиниринговым фирмам. Причем с ведома и полного одобрения правительства Италии. Ваше оборудование предназначено для единственной цели — производства снарядов. Бизнес есть бизнес. Все так. Однако приходило ли вам в голову, друг мой, что превосходные станки, которые вы поставляете, используются для производства снарядов, которые однажды могут взорваться среди ваших же сограждан? Вы не пытались взглянуть на проблему с этой стороны?
Я поерзал в кресле.
— Подобные мысли приходили мне в голову. Но это не моя забота. Мое дело — продавать станки. Я торговый представитель, от меня ничего не зависит. И ответственность не на мне. Есть работа, которую кто-то должен делать. Не я, так другой.
— Совершенно верно. Ответственности за ситуацию вы не несете. В том, что касается сделок, вы просто обезличенный агент, задача которого приносить прибыль фирме «Спартак».
— Рад, что вы понимаете.
— И не просто понимаю, — с воодушевлением подхватил Вагас. — Я настаиваю. Именно обезличенный характер вашей работы позволяет мне обратиться к вам с предложением. Именно этот факт отделяет ваши интересы от интересов господ из «Спартака».
Я уже успокоился и теперь чувствовал лишь легкое раздражение.
— Вероятно, генерал, если бы я знал суть предложения, то смог бы сделать выводы сам.
— Конечно, конечно, — согласился он и повторил: — Конечно. Попробуйте взглянуть на мое предложение как бы со стороны, без эмоций. — Вагас сделал глубокий вдох. — Обрисую вам гипотетическую ситуацию. Предположим на секунду, что Англия находится в состоянии войны с Германией. Союзницей Англии будет Франция. Теперь предположим, что вы, англичанин, обладаете некой информацией о Германии, которая представляет большой интерес для союзника вашей страны. Как вы поступите? Решите, что поскольку информация не представляет непосредственной ценности для Англии, то ее можно не раскрывать? Или передадите важные сведения Франции, которая может использовать их против общего врага? Я почти не сомневаюсь, что вы раскроете информацию Франции. Не так ли?
Теперь я уже полностью владел собой.
— В этих гипотетических обстоятельствах, — осторожно заметил я, — вероятно, так.
— Тогда, — серьезным тоном продолжил генерал, — наши мнения полностью совпадают. Однако это лишь гипотетическая ситуация. Естественно, вам нужны факты, а не фантазии.
— Естественно.
Он наклонился, и его лицо попало в полосу света.
— Перейдем к фактам. — Голос генерала утратил женственность и теперь звучал твердо, почти властно. Мне впервые напомнили, что «генерал» — это не просто обращение. — Вы продаете Италии оборудование для производства снарядов. Как вам известно, я югослав. Меня уполномочили сообщить вам, что мое правительство заинтересовано в получении сведений о сделках с итальянскими фирмами и готово оплачивать ваши усилия на данном поприще в размере не менее двух тысяч лир в месяц. От вас не потребуется ничего особенного. Имейте в виду, это ни в коем случае не предательство интересов работодателей. Нас интересуют лишь характеристики поставляемого оборудования, производительность, пункт назначения.
— И вы готовы, — спокойно сказал я, — платить за информацию две тысячи лир в месяц? Пожалуй, это слишком большие деньги за подобную услугу, генерал.
Он нетерпеливо взмахнул рукой:
— То, что вам кажется не заслуживающим внимания, для военной разведки может оказаться чрезвычайно ценным. Просто вы не разбираетесь в таких вещах. Для армии и флота любого государства очень важно точно знать наступательные и оборонительные возможности соседних стран. Это признаваемая всеми необходимость. Каждая страна имеет в зарубежных посольствах и дипломатических миссиях военного и морского атташе. Их официальная обязанность — сбор информации. Но подумайте вот о чем. Откуда атташе получают информацию? От кого, если не от людей, в обязанности которых входит ее скрывать? Получение точных разведданных о ресурсах потенциального противника — обычная предосторожность, связанная с национальной безопасностью. Или мы должны принять то, что потенциальный противник официально сообщает нашим атташе? Абсурд! Необходимы другие источники. Следует покупать информацию везде, где только можно. Вот и все.