Весь день я волновался. Вокзалы усиленно охранялись, и мы пребывали в постоянном страхе, что в любую минуту у нас потребуют документы. Моросивший с утра мелкий дождь скоро стих, стало солнечно и очень тепло. Отъезжая от станции, мы склоняли головы на грудь и засыпали, но каждый раз, вздрогнув, просыпались, когда поезд замедлял ход у светофора или на стрелке. От усталости глаза слезились и болели. Мои страдания усиливала пара очков с толстыми стеклами, которые Залесхофф купил на уличном прилавке; я практически ничего не видел, если смотрел не поверх, а сквозь них. Вдобавок ко всему у меня начался приступ изжоги. Залесхофф в одиночестве съел ленч из бумажного пакета. Единственным достоинством нашего путешествия стало то обстоятельство, что большую часть времени в купе мы были одни.
В Удине мы оставили чемоданы в камере хранения.
— Уже готовы что-нибудь съесть? — спросил Залесхофф, когда мы устало брели с вокзала.
— Можно попробовать омлет.
— Тогда пойдем поищем местечко, где нас покормят. Не спешите, у нас масса времени.
Я застонал.
— А если найти маленькую неприметную гостиницу, где можно провести ночь, не предъявляя паспортов? Конечно, мы сегодня пару раз дремали, однако мне позарез нужна кровать. Спина болит так, словно в ней просверлили дыру.
— У меня тоже. Но вы прекрасно знаете: чем неприметнее гостиница, тем больше шуму там поднимают из-за паспортов. Хотя если вам известно такое место, идемте. В противном случае… — Он пожал плечами. — Сегодня мы потратили много денег на разные разности. Нужно дождаться утра, когда откроются банки, а иначе мы окажемся на мели.
— Наверное, полиция…
— Нет. У меня счет на другое имя в римском отделении Индустриального банка. Я попросил Тамару написать письмо в Рим от имени этого человека и попросить перевести деньги в местное отделение.
— Если я не ошибаюсь, ей придется подделать подпись.
— В точку. Именно так она и поступила.
Мы нашли ресторан и просидели там до полуночи, до самого закрытия. Следующие два часа пили кофе в кафе, потом отправились на прогулку, а часам к трем вернулись на вокзал. Обнаружив, что без пятнадцати шесть ожидается поезд Вена — Рим, остаток ночи мы провели в винном погребке, делая вид, что ждем поезда. Там мы играли в карточную игру под названием «скопа» с хозяином и двумя железнодорожниками, ради которых погребок работал по ночам. В пять мы заказали спагетти, съели и ушли, якобы торопясь на поезд в Рим. На самом деле мы снова бродили, коротая время. Дважды нам пришлось нырять в переулки, чтобы не столкнуться с нарядом полиции, но около семи мы обнаружили открытое кафе.
К тому времени вид и запах кофе вызывал у нас отвращение, и пришлось вылить содержимое чашек на корни растений, деревянные кадки с которыми отделяли крайние столики от тротуара. Я чувствовал себя больным и взвинченным. Залесхофф был бледен словно привидение. Мы просидели в кафе около часа, и я терялся в догадках, как убить время до открытия банков, когда вдруг лицо Залесхоффа просветлело.
— Идея!
— Что еще? — простонал я.
— Турецкие бани.
Я слегка приободрился.
— Если они тут есть.
— Даже вероятнее, чем обычные; в таком крупном городе… — Он не договорил и подозвал официанта.
Залесхофф оказался прав. Бани открывались в половине восьмого, и мы провели в них следующие четыре часа. Банщику было приказано не беспокоить нас до половины двенадцатого. Мы крепко спали. Проснувшись, поняли, что усталость еще не прошла и что мы могли бы проспать целые сутки, однако чувствовали себя гораздо лучше, а холодный душ на какое-то время избавил от сонливости.
Было решено, что Залесхоффу разумнее отправиться в банк одному, а я пока прогуляюсь в городском парке. Он присоединился ко мне в начале первого и продемонстрировал пухлый бумажник с банкнотами. За ленчем Залесхофф изложил свой план кампании.
— Для начала нужно еще раз переодеться. Вряд ли нас могли выследить, но осторожность не помешает. Кроме того, там, куда мы направляемся, наша одежда будет выглядеть немного странно.
— И куда же мы направляемся?
— В горы.
Залесхофф снова достал карту. Я смотрел, как он черенком вилки проводит линию на северо-восток. К югославской границе.
— Все это замечательно, — возразил я, — но почему мы должны карабкаться по горам, когда можно пойти прямо на восток, к Любляне?
— Сейчас объясню. Конечно, дорога из Гориции в Любляну прямее, однако нам придется пересекать границу между Годовичами и Планиной. Линия границы там прямая, и вдоль нее по итальянской стороне проходит дорога. Это значит, что ее легко охранять. Если мы пойдем на северо-восток, то там граница между Фузине и Краньска на югославской стороне ничуть не дальше от Удине, а местность для нас более подходящая. Притворимся туристами. Немецкий знаете?
— Ни слова.
— Жаль. Пешком чаще всего путешествуют немцы. Придется обойтись итальянским. Что касается экипировки, нам понадобятся брюки гольф, горные ботинки, шерстяные куртки и альпенштоки… Ах да, еще рюкзаки.
— Рюкзаки!
— Обязательно! Можно набить их газетами. Кстати, о газетах. В утренних выпусках появилось мое имя. И что бы вы думали? Сапони арестован. Забавно, правда? Полагаю, они увидели его фамилию на табличке у моего офиса и подумали, что он как-то со мной связан. Прежде чем его отпустят, — он усмехнулся, — грязный обманщик получит по заслугам.
Я недоверчиво посмотрел на Залесхоффа:
— Разве история о вашей неудаче в бизнесе не выдумка?
— Только не в отношении Сапони. Он обвел меня вокруг пальца. Я знал, что Сапони считает меня болваном, но не стал его разубеждать. Тогда мне именно это и было нужно.
— В роли благонадежного американского гражданина? — саркастически поинтересовался я и заметил, как он краснеет. Вместо ответа Залесхофф извлек из кармана листок бумаги.
— Я заскочил на вокзал. В три ноль пять идет поезд до немецкого Филлаха. Он останавливается в Тарвизио, всего в двенадцати километрах от югославской границы. В Тарвизио мы будем около пяти. Потом отправимся в поход и после наступления темноты пересечем границу. — Он широко улыбнулся. — Худшее позади. Я же говорил, что вытащу вас, правда? Остальное несложно.
Мне его радость казалась несколько преждевременной, и на этот раз я был прав, но предпочел промолчать. Все равно мои слова ничего бы не изменили. Внезапно я вспомнил, что даже не попытался связаться с Клэр, и сказал об этом Залесхоффу.
— Завтра позвоните ей из Белграда. Можете за мой счет. Получится быстрее, чем писать письмо.
Возразить было нечего.
Час спустя мы вышли из муниципального туалета, где переоделись в новые костюмы и остроконечные шапочки. По-моему, мы выглядели крайне глупо и очень подозрительно, однако Залесхофф отмахнулся от моих опасений.
— Просто вы англичанин и к тому же стеснительный. Когда мы поднимемся в горы, все будет в порядке.
Первую половину пути мы делили купе с пожилой парой, которую сопровождал зять. Не обращая на нас внимания, женщина и ее зять — неприятный молодой человек с огромной бородавкой на подбородке — что-то сердито выговаривали мужчине. Тот грустно жевал беззубыми деснами, слушая сначала одного, потом другого. Они говорили на местном диалекте, и я почти ничего не понимал, но старика мне было жалко. Вышли они в Понтебба. В купе вошел мужчина, похожий на фермера, и закинул свой узел на полку.
Сперва поезд тащился по речной долине, затем дорога стала подниматься в гору. В просветах между невысокими холмами я видел поросшие соснами крутые склоны, терявшиеся в тумане, который был похож на серую полупрозрачную занавеску. Фермер вышел в коридор и курил, облокотившись на поручень; Залесхофф последовал за ним. Я остался на месте, завороженный пейзажем за окном. Облака беспрерывно меняли очертания; и их движения были похожи на таинственные манипуляции ладоней фокусника, творившего чудеса. Картина над холмами рождала воспоминания об иллюстрациях к «Потерянному раю». Солнце исчезло, небо набрякло, и внезапно я заметил, что сильно похолодало. Поезд нырнул в туннель.
В коридоре Залесхофф разговаривал с фермером. В желтом электрическом свете я видел, как шевелятся его губы, однако слова тонули в грохоте колес. Вернувшись в купе, он закрыл за собой дверь и сел, уперев ладони в колени. Вид у него был встревоженный. Поезд выехал из туннеля.
— Что случилось?
— Плохие новости.
— А именно?
— Этот человек из Фузине. Там последние два дня шел снег.
— В мае?!
— В горах лето всегда наступает на два месяца позже. На высоте больше трех тысяч футов снега по колено. На дорогах работают снегоочистители, но высокогорные деревни по-прежнему отрезаны. По ночам стоят сильные морозы, и снег еще не сошел. Солнца, чтобы его растопить, тоже нет. — Залесхофф посмотрел на свинцовое небо. — Ночью, наверное, будет метель. Чертовски не везет.
— Три тысячи футов…
— Да, если считать от уровня моря. Но Фузине находится на высоте около четырех тысяч. Даже если мы пойдем по главной дороге, то все равно окажемся выше границы снега. Этот путь нам не подходит. Нужно держаться подальше от дороги, а значит, забираться еще выше. В хорошую погоду мы просто нагуляли бы себе аппетит для завтрака, однако теперь, когда в горах лежит снег и вот-вот начнется метель, дело дрянь.
— Немного снега нам никак не помешает.
— Немного снега! — фыркнул Залесхофф. — Мы не в Англии. Вам приходилось бывать в горах во время снегопада?
— Нет.
— Тогда не говорите о том, чего не знаете. Даже на дороге это не похоже на пикник, а пробираться по бездорожью — хуже не придумаешь. И еще. Видите облака? Если вечером снег и не пойдет, нам все равно придется идти сквозь них.
— И что вы предлагаете?
— Не знаю. — Он нахмурился. — Ума не приложу. Если бы сегодня был обратный поезд в Удине, я бы сказал, что нужно возвращаться. Но единственный поезд идет из-за границы, и в нем могут проверять паспорта. Рисковать нельзя.