— Поверьте мне, господин Пикте, это наилучший путь — простой и прямой.
— Непросто это, попросить у него письмо, — медленно произнес Пикте, потирая рукой подбородок.
— Подумайте обо всем этом, господин Пикте, — сказал Альбер, вставая. — Я дал вам хороший совет. Зайдите ко мне как-нибудь еще. По утрам вы всегда застанете меня здесь. А я тем временем напишу Неру, это его поторопит.
— Да-да, именно, напишите Неру, — сказал Пикте, чья воинственная решимость растаяла от столкновения с необходимостью предпринять конкретное действие.
— Неру к нечестным поступкам не склонен, — добродушно говорил Альбер, провожая до двери молчаливого и задумчивого Пикте. — Просто такие люди, как он, любят выжидать… Нужно запастись терпением…
Юго впустил в кабинет Альбера господина Жантийо. Тот вошел мелким шажком, чуть припрыгивая; он суетился и юлил, стараясь выглядеть как можно незаметнее.
— Прошу прощения, — сказал он слабеньким голоском. — Вам пришлось ждать меня. Просто у меня новый шофер. Нет-нет, я не буду садиться! — произнес он, прижимая шляпу к груди. — Я же знаю, что вы очень заняты. Я всего на минуту.
— Господин Жантийо, — сказал Альбер, раскрывая папку с документами Дьедонне, — мэтр Гишар передал мне материалы нашего противника. Я получил их только сегодня утром. Мэтр Гишар извинился за это. Их нужно будет вернуть завтра вечером. Вы ведь знаете, слушание дела назначили на среду.
— С вашего позволения, — сказал Альбер, садясь за свой письменный стол, на котором зазвонил телефон.
Прижав трубку к щеке, он внимательным и одновременно отсутствующим взглядом посмотрел на стул. «Я слушаю…» — отчетливо произнес он красивым, глубоким голосом.
Пока Альбер говорил по телефону, Жантийо ерзал на стуле, думая о том, что опаздывает к Кавароку. Он посмотрел на часы и направился к двери.
— Если вы тоже идете, я могу подвезти вас на машине, — сказал Жантийо.
— Прекрасно. Я собираюсь к своему другу на улицу Гран-Огюстен.
В машине Жантийо воздержался от разговоров о процессе.
— Я просто поражаюсь, как вам удается одновременно вести столько дел, — сказал он, не сводя глаз со своего шофера.
— Это проще, чем вы думаете. Достаточно следовать элементарному методу.
— Пожалуй, — сказал Жантийо, подпрыгивая на сиденье.
Наклонившись вперед, он сквозь стекло следил за ухабинами и неровностями, которые улица устремляла им навстречу.
— Вы думаете, у нас есть какие-нибудь шансы на успех?
— Я считаю, что у нас есть серьезные шансы, — сказал Альбер, отдаваясь на волю укачивающего движения машины и поглядывая на свое отражение в узком зеркальце над букетом гвоздик.
Внезапно автомобиль затормозил.
— Что случилось? — резко выпрямившись, спросил Жантийо шофера.
— Ничего страшного, — ответил Альбер. — Просто остановился трамвай. Похоже, какой-то несчастный случай. С вашего разрешения, я выйду: улица, куда я направляюсь, в двух шагах отсюда.
Он захлопнул дверцу, еще раз через стекло попрощался с Жантийо и подошел к толпе, образовавшейся возле пустого трамвая.
— Это женщина? Она погибла? — спросил Альбер стоявшего рядом с ним зеваку.
Он заметил Ансена и коснулся его рукава кончиком своей трости.
Ансена выбрался из толпы и подошел к Альберу.
— Это просто ужасно, — сказал он вполголоса. — Она переходила улицу…
Несколько минут они шли молча. Альбер думал о Берте. Он вспомнил, что она еще не вернулась домой.
— А я как раз шел к тебе, — сказал Альбер. — Ты хотел поговорить со мной?
— Да, — ответил Ансена, перед которым все еще маячила картина смерти. — Вчера утром я встретил Кастанье. Он сообщил мне совершенно потрясающую новость — у него есть любовница.
— У Кастанье! — воскликнул Альбер, сделав шаг в сторону Ансена. — У Кастанье?
— Он сам тебе расскажет. Его жена уже знает об этом. Прискорбнейшая драма.
— Кастанье! — повторил Альбер.
— Ты, возможно, знаешь эту особу — госпожа де Буатель. Она часто бывает у Камескассов. Они познакомились у госпожи Ламорлетт.
— Ах негодник! — сказал Альбер. — Хор-рошень-кое дело!
Он схватил Ансена за руку, предостерегая от едва не задевшего их автомобиля, и продолжал:
— Ты знаешь, я теперь понимаю: дома ему было просто скучно. Он женился на слишком безупречной женщине.
— А ты замечал, что его жена никогда не хвалила его? — спросил Ансена, любивший наблюдать за молодыми супружескими парами. — Он так простодушно тщеславен. Достаточно было первой попавшейся женщине произнести: «Какие у вас красивые глаза», и у него тут же закружилась голова.
— Он был слишком уверен в Одетте. До свадьбы любовь к ней заставляла его страдать, а рядом с женой, не дававшей ему повода для беспокойства, он почувствовал себя заброшенным.
Альбер замолчал. Ему не терпелось рассказать о случившемся Берте, и он заранее представлял, как она удивится.
— Ты пойдешь со мной? — спросил он, ускоряя шаг.
— Нет. Я тебя покидаю.
Альбер быстро взбежал по лестнице. Оказавшийся в прихожей Юго узнал шаги хозяина и открыл дверь.
— Мадам уже вернулась домой?
— Да! — закричала Берта, подбегая к нему в радостном порыве. — Мадам вернулась!
Альбер взял лежавшее на подносе письмо и сказал, с любопытством глядя на Берту:
— Я сейчас немало тебя удивлю. У Кастанье есть любовница. И Одетта знает об этом.
Берта подумала: «Он так быстро поднялся только для того, чтобы сообщить мне эту новость».
— Я смотрю, тебе это не очень интересно?
— Нет, что ты, интересно, — сказала Берта, стараясь придать своему, по-видимому, рассеянному взгляду выражение горестного изумления. — Это ужасно… Расскажи.
— Это все, — сказал Альбер, опуская взгляд на письмо, которое он держал в руке.
— Ну я прошу тебя! Расскажи! Это же просто невероятная новость!
— Я больше ничего об этом не знаю. Мне нужно ответить на письмо.
— Тебе всегда нужно отвечать на какие-нибудь письма, — нетерпеливо сказала Берта. — Сейчас мы будем ужинать.
Когда Альбер вернулся в гостиную, Юго открыл дверь в столовую.
— When I saw her Monday I had an idea of that[1], — сказала Берта, когда Юго забирал ее тарелку из-под супа.
— You always have such idea when things happen[2], — ответил Альбер.
— Достаточно было на них посмотреть, — сказала Берта, провожая слугу взглядом. — She was not а woman for him[3].
Как только Юго вышел из столовой, Берта продолжала:
— Этому юноше нужна любовь. А у себя дома он не находил ее. Все очень просто.
— Я не понимаю.
— Одетта — безупречная жена, я этого не отрицаю. Она занимается домом, ребенком, мужем, но мужем она занимается так же, как домом. А Филипп человек нежный, чувствительный…
Нервным движением она вытерла губы.
— Что-то я не понимаю. Ты считаешь, что Филипп ставит в вину Одетте ее слишком сдержанный характер, но ведь он как раз больше всего ценил в ней уравновешенность, считая это величайшим достоинством. Я знаю это, потому что сам устраивал их брак. Я думаю, что это неожиданное происшествие, о котором к тому же нам мало что известно, нужно рассматривать просто как мимолетное ослепление. Одетта всегда уважала Филиппа. Она никак не стесняла его.
— А ему было нужно, чтобы его стесняли! — запальчиво сказала Берта, не обращая внимания на ходившего туда-сюда слугу. — Ему, если угодно, нужна была тирания, но в сочетании с абсолютной привязанностью по-настоящему любящей жены.
Альбер замолчал и поторопился закончить ужин. Он догадывался, что, стараясь оправдать Кастанье, Берта жаловалась на собственное одиночество. В том, что она говорила, он видел только выражение протеста и был раздражен этим, отчего каждое сказанное ею слово казалось ему глупым.
Когда они перешли в гостиную, Альбер резко захлопнул дверь и сказал:
— Ведь я довольно ясно выражаюсь! Я, конечно, понимаю, что женщины терпеть не могут логических рассуждений, но тут-то логика совершенно проста. Я говорю, что он женился на Одетте, потому что ему нравился ее уравновешенный характер. Следовательно, он изменяет ей не по этой причине.
— Он был несчастлив с ней. Я же знаю ее. Она очень холодная женщина.
— Ты постоянно говоришь не по существу! — закричал Альбер. — Я говорю, что он женился на Одетте, потому что ему нравился ее уравновешенный характер. Следовательно, он оставляет ее не по этой причине.
Берта мерила шагами гостиную, а он ходил за ней по пятам; затем он прошел за ней в спальню, где Берта открыла зеркальный шкаф.
— Даже ребенок уже понял бы меня! Я говорю, что он женился на Одетте…
Берта вернулась в гостиную, села на диван, опять встала, потом снова вернулась в спальню: Альбер неотступно следовал за ней.
— Ты что, не способна рассуждать? В течение всего ужина ты говорила о вещах, не относящихся к делу. Я говорю, что он женился на Одетте, потому что ему нравился ее уравновешенный характер. Следовательно, он бросает ее не по этой причине.
Берта взяла со стула шкатулку и села.
Торопливо и напряженно жестикулируя, Альбер продолжал:
— Я говорю… Выслушай меня внимательно… Это же простая логическая задача… Я говорю…
Оглушенная, словно ее осыпали ударами, слушая этот нервный и пронзительный голос, Берта уже была не способна думать, а Альбер все говорил и говорил, опутывая ее настойчивым гудением своего голоса, пытаясь ошеломить, ранить ее и без того смятенную и униженную душу, раздавить в ней нечто страшно ему ненавистное.
— Ты, может быть, просто не расслышала меня: я говорю, что он женился на Одетте, потому что ему нравился ее уравновешенный характер. Да ответишь же ты мне наконец?
Склонившись над шкатулкой, Берта, казалось, старательно распутывала шелковые нитки. Она была сломлена, загнана в западню этими его невероятными доводами, и, чтобы освободиться от этой несправедливой силы, она крикнула, глядя на него полными ненависти глазами: