Вернее, картина отсутствия контакта.
Имел место парадокс: альбинцы откровенно – что подтверждалось перехватами – выражали свою готовность к поддержанию связи с космическими пришельцами. Но на просьбу разрешить посадку кораблю ксенологов реагировали странно. На детектор обрушивалась лавина графем, недвусмысленно запрещавших вход в атмосферу планеты. Состояние орнитоидов при этом можно было охарактеризовать как натуральную панику.
Кратов разбил экран на «окна» и вывел в них образы, зарегистрированные в моменты запросов на посадку. Этих образов были сотни, и он отобрал наиболее часто повторяющиеся и, напротив, не повторившиеся ни разу. Обычно с помощью такого приема удавалось прояснить закономерности в сериях. Хотя и трудно было допустить, что доктор ксенологии Клавдий Розенкранц им не владел.
На одной из графем стилизованный контур корабля миссии – корабль этот все еще торчал у запасного шлюза, безнадежно дожидаясь, когда же наступит его черед, – соседствовал с изломанными в страшных корчах фигурками альбинцев.
На другой – зависший над поверхностью планеты корабль горел, затейливо обрамленный геометрически правильными язычками пламени.
На третьей – он уже взрывался, разлетаясь равными осколками в стороны от жирной точки, поставленной в центре взрыва.
На четвертой…
В общем, ничего приятного при входе в атмосферу кораблю не сулили. Его боялись, его взрывали, он горел.
Взрывали… А может быть, он взрывался?
Кратов оставил на экране две графемы. В сериях они всегда предшествовали взрыву. На первой была изображена похожая на пульку баллистическая ракета, устремленная тупым носом в зенит. «Снова ракета – как на Винде-Миатрикс!..» На следующей графеме она летела навстречу кораблю незваных гостей, и между ними пролегала одна лишь жирная пунктирная линия.
А на третьей корабль непременно взрывался.
Повторение инцидента на Винде-Миатрикс III, на разгадку которого Григорий Матвеевич Энграф убил прорву времени и потерпел фиаско, кабы не параллельные работы по расшифровке?.. Но альбинцы никогда не воевали между собой. Их цивилизация возникла и развивалась в одном регионе, у них не было устойчивого дробления на племена, народы и государства, как на Земле и во множестве других миров. И когда началось распространение альбинцев по неосвоенным материкам и архипелагам, они представляли собой социально однородную, вооруженную техническими достижениями и высокой нравственностью разумную расу. У них не было замаскированных и забытых шахт с самонаводящимися ракетами. Следовательно, рисованная ракета, несущая гибель космическому кораблю, могла быть послана только УМЫШЛЕННО.
Кратов наклонился вперед и медленно стер слой пыли с экрана. Он чувствовал себя задетым за живое. Получалось, будто орнитоиды и в самом деле не желали, чтобы на их планету высаживались ксенологи Галактического Братства. Была высказана готовность обмениваться любой информацией, демонстрировалось самое искреннее уважение к братьям по разуму…
Но при всем том недвусмысленно подчеркивалось, чтобы означенные братья оставались на дистанции. И чем дальше, тем лучше.
6
– Маринка, – нежно позвал Денис. – Ну как ты живешь без меня?
– Прекрасно, – сказала девушка и улыбнулась. – А ты?
От звуков ее скрипично-высокого голоса Денисом, как и всякий раз, овладело чувство радостного возбуждения. Разнообразная ерунда вроде строптивых орнитоидов и грозного Галактического Консула мигом отступила на задний план.
– Я без тебя не живу, – сбивчиво, несвязно и обильно заговорил он. – Я без тебя только существую. Как растение. Есть такие никому не нужные растения – сорняки… К нам прилетел Кратов. Тот самый, со Сфазиса. Громадный мужик, смотреть страшно. Сейчас он выписывает нахлобучку Клавдию. Ну в самом деле, сколько можно здесь торчать?! По-моему, у Клавдия заскок на почве всех этих графем, он же спит с ними, если вообще когда-нибудь спит. Но мы-то с тобой нормальные, правда? Я, как и все, хочу иметь отпуск раз в две декады, хочу плавать в одном бассейне с тобой, хочу хватать тебя за пятку, и чтобы ты брыкалась и верещала. Как тогда… помнишь… Хочу нормального общения с людьми, нормально одетыми и нормально выбритыми. Или хотя бы с нормальными бородами. И чтобы не было между нами этого террариума, – он приложил ладонь к экрану видеала так, чтобы она легла на Маринкину щеку.
– Как там ваши пташки? – спросила Маринка, пропуская мимо ушей его обычные излияния.
– Порхают. Грозят сбить нас баллистическими ракетами, вреднюги. Ну что бы им не договориться с Клавдием? Или, на худой конец, со мной? Мы бы живо нашли общий язык. А после слетали бы с тобой к ним в гости. Там очень красивый снег, можно кататься на лыжах и одновременно загорать, лучше, чем в Альпах. Правда, Топ – помнишь Топа? – запретил с ними разговаривать. Он думает, что все наши неприятности – следствие шока. Мол, альбинцы нами шокированы. Они будто бы в принципе не ожидали, что в космосе может обитать кто-то еще, кроме них. Они будто бы вообще крайне впечатлительны и склонны ко всяким шокам, стрессам и аффектам. И если мы заговорим с ними на их языке, они все там с ума посходят. Будто бы для них это все равно, что вдруг заговорит дорога или облако…
– Так уж и посходят, – недоверчиво сказала Маринка.
Но недоверие это было наигранным, показным. Денис уже почувствовал, что нет у девушки никакого интереса ни к альбинцам, ни к напрыгу Галактического Консула, ни ко всему, о чем он тут болтает уже битых десять минут.
Что-то было неладно.
– Маринка, – сказал Денис. – Ты от меня прячешься.
– Я? Прячусь?! Вовсе нет. С чего ты взял? Вот же я.
– Тебе есть что мне сказать? – спросил он внезапно пересохшими губами.
Лицо ее качнулось, словно она хотела скрыться прочь от видеала. Потом она подняла на него настороженный взгляд, и Денис отчетливо ощутил перед собой все пролегающие между ними десять парсеков – бездонную, безвоздушную пропасть мертвого холода.
– Я хочу к тебе, – произнес он заветное заклинание, охраняющее от всех бед, от всех прошедших и грядущих разлук и потерь.
Если она сейчас скажет: «Продолжай хотеть», то все в порядке, ему просто померещилось…
– Почему ты не прилетел раньше? – спросила Маринка. Но это не было вопросом, потому что в ее голосе звучало безразличие. – Ты там, а я здесь. И так целую вечность.
– Три месяца, Маринка, – прошептал Денис, изо всех сил стискивая руками ни в чем не повинный видеал. – Только три месяца… Я же все время рядом, я на Земле все бросил, чтобы прилететь сюда за тобой… Неужели ты не можешь подождать еще немного?
– Ждать, снова ждать, сто лет ждать, – сказала Маринка с раздражением. – Вся жизнь – сплошное ожидание. Я устала.
– Я прилечу, – торопливо сказал Денис. – Вот прямо сейчас. Я все исправлю!
– Уже поздно, Денис. Завтра я возвращаюсь домой, на Землю. Насовсем.
– И я с тобой!
– Без тебя, Денис.
– Я все равно прилечу, – сказал он упрямо.
– Прилетай… попрощаться.
Видеал погас, будто задернулся дымчатой шторкой. С трудом, как великую тяжесть, Денис убрал с него руки и перенес их к себе на колени.
Уже поздно, Денис. Прилетай попрощаться.
Проклятая база. Проклятые птицы. Проклятая Галактика.
Денис медленно, как сомнамбула, потянул атласную ленту с шеи – замысловатое украшение распалось, расползлось… «Надо лететь. И немедленно. Здесь я никому не нужен – ни Клавдию, ни, тем более, Кратову. Они чудесно обойдутся и без диспетчера. Они даже не заметят, что меня нет. А потом будь что будет. Пусть выпнут из Галактики с самым громким треском и позором. Сдалась она мне! Плевал я на нее, когда там не будет Маринки. Работа найдется всюду. Главное – чтобы Маринка не исчезала. Это самое главное в моей жизни, это ее смысл, а все прочее – пустяки. Что там она говорила? Уже поздно?.. Ни черта не поздно. Все еще можно поправить. Ну что может связывать ее с кем-то, кто случайно, не по праву, пиратски занял мое место за эти три месяца? Только одиночество. А со мной у нее общая любовь, общая память, целая общая жизнь».
7
В полуметре от Кратова возникла неестественно увеличенная видеалом физиономия Клавдия – утыканная жесткой синей щетиной, в натуральном цвете, объеме и звуке, распространяющая вокруг себя безысходность и уныние.
– Словарь альбинского языка составлен? – спросил Кратов.
– Угу, – печально сказал Клавдий. – Так называемый «континентальный» диалект, доминирующий на планете. Со второго по семнадцатый блоки мемоселектора.
– Были попытки прямого аудиоконтакта?
– Нет. Топ не рекомендовал.
– Что так?
– Он занимался психологией альбинцев. Наше появление, как он предполагал, вызвало у них культурологический шок. Отсюда и запрет на высадку: они нас не ждали и не готовы к тому, чтобы разговаривать с нами лицом к лицу. Одно дело – обмениваться сериями графем, и совсем другое – слышать вопрос и немедленно подыскивать на него ответ…
– Отчего же немедленно? Можно и не спешить, была бы достоверная информация… Все же будьте готовы, что мы рискнем, вопреки мнению коллеги Топа, перейти от картинок к прямой речи.
– Я-то давно готов. И лингвары готовы… – лицо Клавдия напряженно сморщилось, будто резиновая маска. – Послушайте, доктор Кратов. Мы тут одно время теоретизировали – может быть, они хотят скрыть от нас что-то на поверхности планеты? Может быть, им стыдно пускать нас к себе?
– Топ сообщил вам о наличии чувства стыда у альбинцев? – осведомился Кратов.
– Отнюдь, – меланхолично произнес Клавдий. – Он и сам имеет о стыде чисто теоретическое представление. И связывает его существование у людей с теми же многообразными табу и комплексами, которых якобы лишена его раса… Но подумайте: если бы лет триста назад кто-либо захотел войти в контакт с человечеством, разве не было бы нам стыдно показать инопланетянам Землю, полную оружия, концлагерей, голодающих людей?