«Я спишу на Землю всех, кто причастен к этой трехмесячной глупости, – думал Кратов, цепенея от ярости. – Я вышвырну из Галактики этого долбогреба Дэйнджерфилда за то, что он не дал мне знать о срыве альбинского контакта. За то, что он позволил этому фанатику Клавдию четверть года безвылазно торчать здесь и мариновать несчастного парня. За то, что он равнодушно смотрел, как рушится счастье у двух живых людей – у Дениса и Марины – и не трезвонил во все колокола. Еще, наверное, и веселился по этому поводу.
Я не знаю, что сделаю с самим Клавдием, но активным ксенологом ему не быть. Такие не имеют права представлять человечество в Галактике. Потому что им наплевать и на себя, и на тех, кто рядом. Такие, как он, нестандартны, нехарактерны для человечества. Они могут сбрить бороду, выкрасить волосы, укоротить нос, чтобы устранить отклонения от стереотипа в своем облике. Но куда они денутся от отклонений в стереотипе нравственности?! Они делают вид, или даже искренне убеждены, что живут наукой и для науки, и это – ложь. Они вообще не умеют жить, их почему-то не научили этому в детстве. Пусть возвращаются на Землю и учатся заново. Потому что жить можно только для людей!
Но тут и моя вина… Большая вина. Когда эти голубчики полетят прочь из Галактики, наверняка кто-то из них это мне припомнит. Я виновен в том, что слишком доверяю тем, кто меня окружает. Но сейчас мне уже нельзя все делать самому. Тогда я просто ничего не успею. Поэтому я обязан исходить из того, что в Галактике работают безупречно честные, беззаветно преданные Земле и ни в коем случае не равнодушные люди. Честные – так оно и есть. Преданные – и это истина. Последнее правило, к сожалению, выполняется не всегда…»
Согбенный Клавдий продолжал гундеть в микрофон: «Агеев, отвечай… Агеев, отвечай…»
– Перестаньте, – сказал Кратов. – Нужна связь с Альбиной. Они наверняка следят за кораблем.
Клавдий, не оборачиваясь, кивнул.
Кратов быстрыми, привычными движениями оживил детекторы и лингвары. Перед его лицом одновременно вспыхнули два экрана: один тут же выстрелил в него сериями лихорадочно меняющихся графем, а на другом раскинулся медленно плывущий внизу пейзаж Альбины.
«Господи, – подумал Кратов. – Прости мне мой гнев. Кто я такой, чтобы судить и карать? Только сделай так, чтобы все обошлось. Хотя бы раз – без невинных жертв… Да если все обойдется, я никого и пальцем не трону».
– У вас хорошо получается, – неожиданно произнес Клавдий и фыркнул. – Вы хотели ксенологический эксперимент. Вы его получили.
И снова скорчился над пультом.
9
Кратов прильнул к экрану. Среди острых скал, вершины которых прятались в лохматых снеговых шапках, можно было различить контуры колоссальных искусственных сооружений в виде усеченных конусов или неправильных кособоких пирамид. Невысоко над зарослями корявых деревьев парили какие-то размытые тени.
– Что за дьявол! – пробормотал Кратов. – У них есть летательные аппараты?
Клавдий, напряженно щурясь, придвинулся ближе.
– Нет, естественно, – сказал он. – Зачем им?.. Вы видите самих альбинцев.
– С такой высоты?!
– Размах крыльев среднего альбинца – десять метров. Все познается в сравнении. Это в отчетах их называют мелкой разновидностью орнитоидов. Здесь встречаются пятидесятиметровые летающие хищники. Например, бронехвостые цеппелины…
Кратов сконфуженно прикусил губу. Он даже не удосужился ознакомиться с внешним обликом аборигенов. Ничего удивительного: весь этот контакт шел не по правилам, наперекосяк и кувырком.
На соседнем экране продолжали мелькать уже известные панические призывы не приближаться к планете и угрозы ракетного залпа в случае неподчинения запрету. «Нужно начать переговоры, – подумал Кратов. – Убедить их, что это не посягательство на их драгоценное табу, а досадная случайность… Да уж, проверка на доброжелательность получилась классная. Это вам не отвлеченный эксперимент, когда сам ты сидишь в удобном кресле, дрыгаешь ножкой и следишь, как пустой корабль, управляемый когитром, играет на нервах у взбудораженных туземцев. Тут и кресло вроде удобное – но сидишь в нем как на иголках! И не понять, у кого больше натянуты нервы – у тебя или у этих самых туземцев. А все потому, что одуревший от тоски мальчишка залез в кабину корабля и очертя голову кинулся спасать свою любовь.
…Интересно, а я смог бы на такое решиться? Вот так, напролом, имея полшанса на миллиард? Похоже, что нет. Когда уходила Юлия, я стиснул зубы и, как щитом, прикрылся своей фальшивой гордостью. Когда уходила Рашида, я спрятался за щитом ненужных воспоминаний. Когда уходила Ленка Климова, щитом мне послужил кодекс чести Ордена плоддеров. Какие новые щиты я себе выдумаю в будущем? А этот пацаненок, Денис, только и делал, что отшвыривал прочь все щиты и берсерком бросался в сражение с судьбой. Что же, теперь ему погибать?!»
– Вошел в экзосферу, – отвратительно спокойным голосом сообщил Клавдий.
«Поздно, – подумал Кратов. – Не успеваем. Опять – не успеваем, звездоход. Если они решат уничтожить корабль, сейчас самое время. Денис не совладал-таки с управлением, и сработала программа самозащиты. Когитр спросонья сам повел корабль на посадку. Но про ракеты когитр знать не может. И поэтому главное защитное поле будет отключено».
– Хватит, – будто со стороны, услышал Кратов собственный голос. – Катитесь вы с вашими табу…
– Аудиоконтакт? – быстро спросил Клавдий.
– Да!
Словарь альбинского языка – со второго по семнадцатый блоки мемоселектора. Кратов выдал лингвару команду языкового расширения. С легким шелестом ожил синтезатор речи, на пружинящем стебельке поднялась черная головка микрофона и закачалась, будто кобра перед атакой.
– Почему нет графем? – резко спросил Кратов.
Клавдий вскочил со своего места и навалился грудью на его плечо, тяжело сопя. Почти минуту он молча таращился на пустой экран.
– Это ракета, – наконец выговорил он.
…Ракета всплывала над снеговыми полями. Сработанная по всем канонам древней науки аэродинамики, длинная, изрыгающая пламя из дюз, хищной своей устремленностью похожая на акулу…
– Ударить по ней, – пробормотал Клавдий. – Этими… как их?.. бортовыми фограторами. Тогда не станет ни ракеты, ни тех, кто ее послал. И мы спасем Дениса. Они не выдержали проверки. Они действительно злые. Они атаковали нас.
– Злые, – сквозь зубы произнес Кратов. – Это понятно. Это их право – быть злыми… на своей планете. А мы? Мы, добрые, сможем – фограторами?
– Я не могу, – эхом отозвался Клавдий. – Может быть, вы?..
Программа самозащиты швырнула корабль в сторону. Трудно было представить, что сейчас творилось в кабине. Хаос и разруха… Если Денис не сообразил закрепиться в кресле, ему крепко досталось. Может быть, даже покалечило. Но этот отчаянный маневр сохранил бы ему жизнь. Однако альбинская ракета тоже была снабжена программой, и она изменила курс, продолжая выцеливать жертву.
– Ну, говорите же! – прохрипел Клавдий и ткнул микрофон в лицо Кратову.
Тот поймал раскачивающийся черный шарик трясущимися пальцами.
– Не взрывайте корабль! – закричал он. – Это ошибка! Там человек! Уничтожьте ракету!
Он прислушался.
Внутри лингвара зародился неясный шум, словно кто-то надсадно дышал после долгого изнурительного бега.
– Помехи? – спросил Кратов шепотом.
– Нет. Это они отвечают.
– Чужой корабль, – слегка растягивая слова, спокойным голосом заговорил лингвар. – Посадка невозможна. Вниз нельзя. Ракету убрать нельзя.
– Корабль должен сесть, – настойчиво сказал Кратов. – Иначе он погибнет.
– Вниз нельзя, – безразлично повторил лингвар. – Иначе мы погибнем. Нам жаль. Простите.
– Кратов, – дохнул ему прямо в ухо Клавдий. – Уже все.
– Нам жаль, – бормотал лингвар. – Простите.
«Это был настоящий контакт, – вдруг подумал Кратов. – Мы разговаривали и понимали друг друга. Это самое ценное из того, что было достигнуто за все время работы альбинской миссии. Все остальное – шелуха».
Но мальчишка по имени Денис проиграл свою схватку с судьбой. Он был убит альбинской ракетой.
«Вниз нельзя. Иначе мы погибнем…»
Что они хотели этим сказать?
Огромные белые птицы. Злые птицы.
10
– Вы не будете больше ксенологом, – сказал Кратов. – Вероятно, вы неглупый человек и с голоду не пропадете. Но ксенологом вам не быть.
Он стоял на пороге комнаты Клавдия, уперевшись одной рукой в дверной проем, а в другой зажав скомканные карточки с графемами. В комнате едва тлел светильник. Никаких признаков комфорта, домашнего тепла, без чего немыслим человеческий приют во всех уголках Галактики. Из мебели – только кресло и откидная койка. И женский портрет в простой рамке над столом. Кратов невольно задержал на нем свой взгляд. Молодая темноволосая женщина в венке из полевых цветов. Сестра? Невеста? Жена?.. Вряд ли. В любом из этих случаев связь Клавдия с домом была бы прочнее, и он не смог бы торчать почти полгода в добровольном отшельничестве на орбитальной базе. Скорее всего, мимолетное и наверняка несчастливое увлечение.
Клавдий лежал на койке лицом к стене, подобрав ноги и обхватив себя руками за плечи. Он молчал.
– Ваше равнодушие явилось одной из причин гибели Агеева, – продолжал Кратов. – Вы знали, что у него назревает разрыв с любимым человеком. И вы знали, что для него значит этот человек. Но вы и пальцем не пошевелили, чтобы помочь ему. Он никак не мог отважиться настоять на своем отпуске. Потому что для него немыслимо было оторвать вас от важного дела во имя своих личных интересов. Он надеялся, что со дня на день, с минуты на минуту вы расколете альбинский орешек. Он верил в вас! Откуда ему было знать, что вы не способны на это, что вы зациклились на этих дурацких карточках со взлетающей ракетой, что они застили вам белый свет?!
Кратов швырнул графемы на стол.
– Такие ошибки непростительны! Их просто нельзя допускать! Ваш кругозор замкнулся на трех образах, вы уперлись в них, словно в стенку, и ни черта больше не хотели видеть! Вы и меня ввели в заблуждение своей версией! И достаточно было одной-единственной фразы в ходе скоротечного аудиоконтакта, чтобы все встало на свои места: «Садиться нельзя. Иначе мы погибнем». Вот и все!