шей игры во вселенной!
– К чему эти словесные орнаменты, – буркнул Кратов. – Вы что, где-то нашли себе достойного соперника?
– Достойный ли – это решит игра, – чванливо сказал Моргенштерн.
Ему пришлось посторониться, потому что в дверном проеме вдруг обозначилась несуразная многорукая фигура в золотом коконе.
– Мастер Кратов, – обратился советник Шойкхасс, нетвердым жестом начертив на матово-белом челе складки чрезвычайной озабоченности. – Мы двое сочли, что вы вряд ли решите вернуться к неоконченной партии. И… как бы поделикатнее выразиться… вознамерились устранить лишние звенья.
Тоссфенх совершил двумя верхними конечностями красноречивое движение, как будто выдирал с корнями застарелый сорняк из грядки. При этом он на миг утратил равновесие и с трудом успел зацепиться остальными четырьмя за что придется, а именно: за дверь, за гроссмейстера Моргенштерна и за едва не выпавшую из тайников его одеяния немалую емкость хрустального стекла. Емкость была наполовину пуста.
– Клянусь хвостом и жвалами святого Итсеасша! – потрясенно вымолвил Кратов.
– Не богохульствуйте, мастер, – величественно произнес Шойкхасс. – Здесь дамы. Впрочем… я не уверен, – Ева-Лилит обескураженно сделала слабую попытку придать своей кудели видимость прически. – Вас удивляет мое состояние?
– Признаться, да.
– А что же, прикажете мне радоваться?! Упустить целую планету, которая сама шла в руки! Мы, древняя раса великих ящеров, бездарно уступили каким-то жалким суашха…
– Вы хотите меня убить? – спросил Кратов, придав своему голосу столько кротости, сколько дозволяло выпитое пиво.
– Хочу, – с удовольствием заявил Шойкхасс. – Но не стану. Я переполнен обидой и… этой отравой, – он гневно посмотрел на хрустальный сосуд. – Однако, не объявлять же Федерации войну из-за дурацкой планеты!
– Так мы идем играть? – нетерпеливо осведомился Моргенштерн.
– Но, с другой стороны, – советник пририсовал своим глазам задумчивость, – наивно и самонадеянно было бы с нашей стороны рассчитывать вырвать лакомый кус из пасти таких прослывших на всю Галактику хищников, как люди! Впрочем, нам, кажется, достался Павор… Что же до этого, – Шойкхасс снова посмотрел на полупустую емкость, – то я злоупотребил горячительным из благородных побуждений. Я просто попытался уравнять наши с гроссмейстером Моргенштерном шансы. И даже великодушно предоставил ему определенную фору!
– Да пойдем же! – теребил его за выпуклости кокона Моргенштерн.
– Мы с Натаном будем в нейтральной зоне, – заявил тоссфенх. – В игровом зале. Благоволите не беспокоить. Там есть пиво и… все, что нужно. Этот ваш идиотический трикстер натворил дел… Я проиграл планету. Но там, – сразу три длинные руки простерлись в сторону нейтралки, – я непременно выиграю! – Моргенштерн негодующе дернулся. – Еще мгновение, дорогой Натан… Послушайте, мастер… А если бы это были не люди? Если бы это был кто-нибудь из тех, что отныне и навсегда остался вторым… вы позволили бы им высадиться?
– Я ни секунды не размышлял об этом, – честно сказал Кратов. – Но, согласитесь, эти люди, что шли к Сиринге два с половиной века и взяли ее с лету, заслуживают этой планеты больше, чем мы – толпа засранцев, пытавшаяся выторговать друг у друга право на поступок.
– Вы хитрый маленький суашха, – погрозил пальцем Шойкхасс. – Вы далеко пойдете, увы всем нам…
Моргенштерну наконец удалось вытащить его в коридор. Уже оттуда донесся его воинственный фальцет: «Насчет непременного выигрыша: Шойк, вы всегда удачно писаете против ветра?» – «Что вы имеете в виду, Натан?! Ни ветер, ни смерч, ни прочие атмосферные явления никак не сказываются на моей каллиграфии…» – «Что?.. Но я не имел в виду: пишете! Я хотел сказать: писаете, совершаете мочеиспускание, ссыте, мать вашу!»
– Этот ящер был очень огорчен, – сказала Ева-Лилит.
– Но убивать меня все же не стал, – хмыкнул Кратов.
– И… он довольно мил.
– Поживите среди них – и одним метарасистом на белом свете станет меньше.
– А что такое суашха?
– Чужик, – сказал Кратов. – А точнее – «млекопит». Уничижительное прозвище людей на языке тоссфенхов.
– Так мы идем… играть? – строго спросила «страшная девушка», умело воспроизводя капризные интонации гроссмейстера Моргенштерна.
– Похоже на то, – вздохнул Кратов с притворной обреченностью. –
– А, эти ваши любимые «танка»…
– «Хокку», – поправил Кратов. – Трехстишия называются «хокку», а «танка» – это пятистишия. Чем менее я трезв, тем чаще цитирую очень старые «хокку». Можно предположить, что перед тем, как упасть в беспамятстве, я вообще перестану изъясняться прозой.
– Не нужно беспамятства. Лучше скажите мне комплимент.
– Это обязательно?
– Я знаю, что это непростая задача… Но мы же суашха, а не какие-нибудь там чужики!
Кратов сосредоточился.
– У вас большой манящий рот, – сказал он. – Ваших губ хочется касаться. У вас прекрасные черные глаза, самые большие в мире. У вас самый большой в мире нос…
– Негодяй! – воскликнула Ева-Лилит.
– У вас прекрасные волосы. Только их нужно хорошенько вымыть и расчесать.
– А каким шампунем вы пользуетесь?
– Каким придется. Сейчас, например, помню только, что на картинке – палевая киска с голубыми глазами.
– Знаю, «Поцелуй сиамской кошки»… Терпеть не могу: ужасно неудобные флаконы!
– Я сам вымою вам голову, – пообещал Кратов.
– Я уже мурлыкаю, – нежным басом откликнулась Ева-Лилит, принимая его руку.
КОДА
– Ваше имя? – спросило существо, похожее на большого краба в перламутрово-сизом панцире, вставшего на дыбки, карциноморф-хтуумампи из звездной системы Каус Бореалис (если верить энциклопедическому справочнику «Галактические расы», издание Сфазианского Экспонаториума, выпуск 529-й и до настоящего момента последний).
– Константин Кратов.
– Откуда прибыли?
– С планеты Земля. Это метрополия Федерации планет Солнца.
«И вскорости собираюсь убыть обратно… Потому что в означенной метрополии никто и знать не знает об этом моем внезапном (даже для самого себя!) марш-броске в глубины Галактического Братства. Я бросил все дела на Земле, взнуздал Чудо-Юдо и пролетел очертя голову без малого сто парсеков в погоне за иллюзорной надеждой на успех… Есть люди, которые ждут меня к ужину. Есть удивленная мама, с которой я лишь перебросился парой слов. Есть женщина, которая твердо намерена провести со мной эту ночь. Что бы ни приключилось, я вернусь к ужину – хотя вряд ли успею переодеться в смокинг. Убедительно объясню маме, что ничего страшного со мной не стряслось – хотя, быть может, незаметно покривлю душой. И ночью буду в нужной постели – хотя и чуточку усталым…»
– Ваш родной язык?
– Русский… Но я хорошо знаю астролинг!
– Это несущественно, – краб отмахнулся сразу четырьмя лапами. Прямо из пола перед ним вырос небольшой круглый пульт на тонкой ножке, и краб расторопно застучал по нему крохотными многосуставчатыми пальчиками. – Земля… русский язык… Цель визита?
Кратов в некоторой растерянности переступил с ноги на ногу.
– Скажем так: воспоминания, – нашелся он наконец.
Краб расправил все четыре стебелька с разноцветными глазами-шариками (из каких-то неясных соображений природа определила, что два глаза должны быть черными, один – белым, а один – красным) и обратил их на визитера. Кратов, испытывая сильнейшее смущение, зачем-то расправил плечи и выпятил грудь. Ничего ему так не хотелось, как поспешно извиниться и удрать.
– Даже я удивлен, – изрек наконец хтуумампи. – И как же долго вы будете расходовать бесценное время моего патрона на свои… гм… воспоминания?
– Он даже не успеет заскучать, – пообещал Кратов.
Краб совершил всеми свободными конечностями нечто вроде легкой физзарядки: возможно, это был эквивалент недоуменного пожатия плечами.
– Патрон ждет вас, – объявил он солидным голосом.
Мембрана в колоссальной стене дрогнула и бесшумно стала вскрываться.
«Я боюсь, – подумал Кратов. – Это какая-то глупость. И как бы упомянутый патрон меня… того… не съел. Иными словами, не понес по кочкам. И хорошо бы, просто узнал. На что, увы, рассчитывать не приходится. Прошло два десятка лет, срок для этого фантастического создания мимолетный, но все же не пустой, а заполненный разнообразными удивительными – по моим, человеческим меркам! – событиями и свершениями. И вдобавок, в нашу первую встречу я был в скафандре».
Цокая копытцами, которыми оканчивались ходульные конечности, хтуумампи обогнал его и первым проскользнул в образовавшийся проем. Впереди, насколько хватало взгляда, простирался залитый слепящим бело-зеленым светом туннель. Кратов шагнул следом за перламутровым крабом и споткнулся о незамеченное, торчавшее из пола металлическое ребро. Его предупреждали, и он был готов к чему-то похожему… Он достал из нагрудного кармана куртки темные очки и нацепил на нос. «Теперь-то уж меня и родная мать не узнала бы…» – мелькнуло в голове. И даже за слегка приглушившими полыхание окулярами глаза испытывали некоторое жжение и начинали слезиться. «Я предстану перед ним, не зная, как и что говорить, и притом обливаясь слезами…» Между тем хтуумампи бойко чесал по ребристому полу, изредка увлекаясь и взбегая по стене, полого закруглявшейся кверху. Ему не было никакого дела до пробиравших гостя малодушных колебаний. «Ну, и чего я трясусь? – мысленно укорил себя Кратов. – В конце концов, я с тектоном болтал как равный, не то что с ним!.. Никто здесь меня не то что жрать – словом худым, на родном, кстати, русском языке, обижать не намерен. Здесь так не принято. Если бы он не хотел меня видеть – просто отказал бы через своего членистоногого секретаря, соблюдая при этом все приличия и правила хорошего тона… А уж коли я сейчас перебираю ногами в неизвестном, но вполне определенном направлении, значит – у него, существа чрезвычайно занятого, внезапно образовалась свободная минутка. По его, разумеется, масштабам, с моими никак не сопоставимыми. За эту