Остерегусь. Иначе зачем было бы особое положение?
…В глазах у мальчишек слезы. Не отходят от сержанта Турсункулова Ализамин Халилов, Шамиль Исаев. С сержантом Александром Юшко подружился десятиклассник Гулам Юсупов. И так почти все 327 учащихся школы-интерната. Грустное предстоит расставание. Но тем радостней будет час встречи — ребята обменялись с солдатами адресами, зовут их по окончании службы в гости.
— Обязательно, — обещают мотострелки. — А вы к нам приезжайте.
И звучат адреса — русские, украинские, узбекские, белорусские… Адреса нашего общего многонационального дома.
…С грустинкой смотрит на горы Ализамин. Там, за хребтом, отец, мама, младшие брат и сестренка. А еще, далеко-далеко, новый друг.
Спрашиваю Вольского:
— Аркадий Иванович, воины Советской Армии впервые так тесно взаимодействуют с подразделениями МВД СССР, внутренних войск. Как вы, являясь председателем Комитета особого управления, оцениваете уровень этого взаимодействия?
— Он вполне высокий. Весь вопрос в том, что у нас не делится, кто за что отвечает, кто что делает — армия ли, милиция, внутренние войска. В этом главный смысл. Хотя, когда мы только начинали и еще отсутствовал опыт, было страшно много ведомственности. У армейцев, у МВД, внутренних войск — у каждого свое начальство, свой приказ, своя логика действий и свои инструкции. Создав единое командование, политотдел Особого района, вышли из такого положения. И сразу увидели: сколько мы упускали, зря тратили силы и время, когда разделяли на части выполнение общих задач. А ведь вопрос координации сил и средств, подчинения их единой воле, единому командованию — вопрос принципиальный. Так что не только армия или внутренние войска, но и мы, члены комитета, да и партийные и советские органы области нарабатывают новый опыт.
— А вам до этого приходилось так тесно общаться с людьми военными, совместно выполнять какие-либо задачи?
— Да, и не раз. В свое время по характеру работы я имел прямое отношение к созданию новой, в том числе оборонной, техники.
— Значит, вы имеете возможность сравнивать. Как, по вашей оценке, действуют наши воины здесь?
— Я вижу рядом людей высокой политической культуры, хорошо образованных, глубоко знающих свое дело. Могу сказать, что нынешний офицерский корпус — совершенно другой, чем тот, с представителями которого приходилось иметь дело раньше. Сужу о командирах и политработниках и по докладам членов Комитета особого управления, и по мнению населения Нагорного Карабаха, и по ежедневным встречам с военным комендантом Особого района генерал-майором А. Коломийцевым, начальником политотдела полковником А. Науменко. Это сильные военные и политические руководители, воспитатели, люди перестройки в самом высоком смысле этого слова. Вклад руководимых ими частей и подразделений в стабилизацию обстановки огромный.
— Сколько человек погибло в Нагорном Карабахе? — спрашивала корреспондент агентства Рейтер полковника Науменко.
— Один. 18 сентября прошлого года. Собственно, после этого, с 21 сентября, были введены особое положение и комендантский час.
— Когда арестовывали за нарушение комендантского режима в последний раз?
— Не арестовывали, а задерживали… А бывает это пока, к сожалению, ежедневно. Например, человек вышел из дома без документов…
Ответы были исчерпывающими и, похоже, устраивали журналистку. Впрочем, знание дел и искренность удовлетворяют каждого. Не случайно же Комитет особого управления НКАО уполномочил полковника Науменко дать интервью первому иностранному корреспонденту, официально посетившему область за последние четыре с лишним месяца.
…Женщина шла, вытянув вперед руки, и в ее маленькой, хрупкой фигурке, на иссушенном, годами лице, в глазах, больших и иссиня-черных, как сливы, застыли мольба и усталость. Пугливо съежившись, вобрав в себя плечи, за ней стайкой сгрудились дети, трое, мал мала меньше, их испачканные худые мордашки глядели на мир настороженно и удивленно.
— Вот, — показывала женщина раздавленных машинами кур, — это вчерашние, а сколько до этого было…
По дороге в нескольких метрах от нас на полной скорости промчал «Жигуленок».
— Так и носятся, — сказала женщина. — А недалеко тут карьер, мрамор оттуда возят — мчатся мимо наших домов, не сбавляя скорости.
Эти десять деревянных домов выросли на окраине села Малыбейли недавно. Построили их для себя переселенцы азербайджанской национальности из Армении и Степанакерта. 30 семей живут в них. Примерно человек 200–250. Скученность огромная, бытовые условия трудны, а ведь в каждой семье дети. Много детей. Когда мы с полковником Науменко приехали сюда, Аркадий Аркадьевич сразу обратил внимание:
— Смотрите, сколько детских вещичек.
На бельевых веревках у каждого дома сушились десятки ползунков, распашонок, рубашечек… И были они как выброшенные флаги о бедствии. О горе людей, потерявших кров, сорванных с земли своих предков.
— Мы бежали сюда из села Ахта, что в Армении, — рассказывает полковнику Науменко А. Бахтияров. — У меня пятеро сыновей и дочь. Жена — пенсионерка. Сидим без работы, без одежды, без денег.
— Я тоже из Ахты, был учителем, — включается в разговор З. Шахгусейнов. — Обстановка у нас там создалась такая, что бросил дом, взял жену, детей — их у меня четверо — и сюда.
Издревле на земле Армении и Азербайджана к учителю высочайшее уважение. Быть может, поэтому так глубока и остра народная память о своей истории, традициях и культуре. Но сегодня, на пороге XXI века, изгоняют учителя только за то, что он другой национальности… Что же случилось? В каком театре абсурда простые люди помимо их воли стали зрителями и участниками представления, от начала и до конца срежиссированного кучкой взяточников и воров, заправил теневой экономики?
— Две недели назад ездил на свадьбу к младшему брату. Он здесь рядом живет, в Мардакертском районе, — неторопливо ведет свой рассказ А. Нуриев, прораб ПМК № 168, которая занимается в Малыбейли строительством. — И знаете, что увидел? На свадьбу к нам, азербайджанцам, пришли армяне. Как жили они в дружбе и мире, так и живут. Вот и скажите, товарищ полковник, прав я или не прав? Никому не нужна эта вражда — ни мне, ни нашим народам — армянам и азербайджанцам…
Нуриев подсел к Науменко не для того, чтобы высказать жалобу. Все, что болит, люди уже выплеснули. Аркадий Аркадьевич твердо заверил: поможем. Нуриеву, как и набившимся в прорабский вагончик переселенцам — а после разговора на улице они перешли сюда, расселись, в ногах, дескать, правды нет, — хотелось задушевно поговорить, посоветоваться с начальником политотдела: как жить дальше? Люди верили, тянулись к Науменко, многие знали его если не лично, то были наслышаны — те, кто не бывал в Карабахе, до конца не представляют, насколько внимательно следят люди за каждым шагом военных, особенно первых руководителей — коменданта и начальника политотдела. И насколько стремительно разносит людская молва весть о том или ином шаге, сделанном ими. Самые быстрые горные реки текут медленнее.
Мне рассказывали: пришли беженки-армянки к Науменко. Возмущенные, взвинченные — мол, уехали из домов, бросив там вещи. Надо бы привезти их; обращались с этой просьбой к местным властям, но время идет, а пока их вопрос не решается. «Женщины, женщины, поостыньте, — успокоил их Аркадий Аркадьевич. — Сейчас вечер, а завтра с утра будет охрана и транспорт. Собирайтесь, поедете за вещами». У собеседниц в глазах изумление. Так просто? Ведь шли сюда, что называется, воевать, с зубами вырывать машины…
И точно. Наутро колонна ушла в город Мингечаур.
Подобных примеров множество. Не только вещи переселенцам помогали возить — как армянам, так и азербайджанцам, а в самое острое время, скажем, когда на хлебозаводе Степанакерта кончались мука и дрожжи, доставляли их из Агдама и Евлаха. Раза три директор хлебозавода обращался к Науменко. Снабжали продуктами и товарами первой необходимости село Лесное Аскеранского района. Разгружали вагоны на станции. Да разве все перечесть. Народ видит это. Он мудрый, народ. По делам судит, а не по словам. И симпатии свои отдает за дела.
Полковник Науменко — человек дела.
Присутствовал при разговоре, когда к начальнику политотдела пришла делегация переселенцев из села Бегум-Саров. Древнее это село. Восемь столетий насчитывает его история. И вот в прошлом году армянское население было вынуждено покинуть его.
— Я фронтовик, разведчиком был, до Берлина дошел. В войну чужой кров защищал, а сам на старости лет оказался без крова, — говорил Р. Хачатурян. И протягивал орденские книжки: смотрите, мол, это все самое ценное, что удалось взять с собой.
— Мы не верим нашей местной милиции и руководству, помогите, товарищ полковник. Люди военные по справедливости нас рассудят, — говорили Р. Маркарян, О. Айрапетян. — Доложите, как есть, Комитету особого управления, чтобы там правду знали.
Сердце, не разорвись на части, прикасаясь к человеческой боли, принимая ее, как свою. А ведь у Науменко так каждый день. С 21 сентября, когда ввели особое положение, третий комендант здесь работает, а полковник Науменко — не сменяем. Как поставил солдатскую койку в своем кабинете — тут работает и живет. Аркадий Иванович Вольский как-то сказал одному из начальников, которому подчинен полковник Науменко: «Он нужен здесь, меняйте из политработников кого хотите, кроме Науменко. Он глубоко знает обстановку, местное население знает его и верит ему».
Это знание, эта вера — не манна небесная. А в таких вот контактах с людьми появляется, как, скажем, встреча с переселенцами из Бегум-Саров, как поездка в село Малыбейли. В таких сердечных, задушевных беседах, как, например, разговор с прорабом Нуриевым.
— Разгружали мы вагоны на станции, — делился Нуриев. — Азербайджанцы один вагон разгружают, армяне другой. И у каждого из нас свой костерок горит — зима, ходим греться. А ведь у нас всегда один костер был, в одном котле пищу готовили.