Видимо, нет особой необходимости доказывать несостоятельность проведения таких параллелей. Несмотря на известную этническую, религиозную и культурную близость турок и азербайджанцев, последние никак не могут быть ответственны за армянскую трагедию в начале XX века.
Более того, глубокое изучение проблемы по прошествии семи десятилетий после свержения младотурецкого режима в Турции позволяет говорить и о другом: нельзя считать главным виновником уничтожения армян и турецкий народ. Выдающийся армянский исследователь Джон Киракосян в своем фундаментальном труде «Младотурки перед судом истории» убедительно показал, что младотурецкое правительство, организовавшее поголовное истребление армян, представляло собой космополитическую команду бандитов, действовавших, как теперь видно, вовсе не в интересах турецкого государства.
Небезынтересно отметить, что младотурецкие лидеры, как это убедительно, со ссылками на многочисленные источники, доказывает Джон Киракосян, в своем большинстве даже не были турками по национальности. Так, идейный вдохновитель резни, своеобразный младотурецкий Геббельс — доктор Назым, составивший программу поголовного истребления армян, был по национальности дёнме (салоникский еврей), состоял членом секты евреев-мусульман, входил в масонскую ложу. Возглавлявший финансово-экономическую сторону деятельности младотурков Джавид также был ставленник европейских сионистских банковских кругов. Не были, по свидетельству различных источников, турками и Таллат, непосредственный руководитель истребления армян, и даже Ататюрк («отец турок») — легендарный Мустафа Кемаль…
Не следует думать, что, снимая обвинения за трагические события с одного народа, я пытаюсь переложить их на другой. Речь идет о том, что глубина и сложность происходивших в начале века исторических событий на территории Османской империи явно не соответствует тому поверхностному взгляду на них, который бытует на уровне массового сознания.
Любопытно, что среди младотурецких деятелей оказались и лица, сыгравшие провокационную роль в обострении азербайджано-армянских отношений в Баку в 1905 году. Интересно было бы знать, какие имена выплывут на поверхность закавказских событий 1988 года по прошествии многих лет…
Между тем взаимные претензии армян и азербайджанцев в 1988 году чаще всего носили как раз крайне поверхностный характер. Ну чего, например, стоят армянские характеристики ислама со ссылкой на известное изречение К. Маркса о том, что «ислам ставит неверных вне закона и создает состояние непрерывной вражды между мусульманами и неверными» (соч. Т. 10. С 167): ведь ислам давно уже не характеризуется так однозначно. Или, скажем, азербайджанский плакат в Баку, на котором начертано: «Ты трус, ты раб, ты армянин», А. С. Пушкин». Изготовители плаката явно слукавили. Приведенные слова принадлежат литературному герою поэмы Пушкина «Тазит», взгляды которого сам Пушкин, разумеется, никак не разделяет. Тем более что слова эти обращены к армянскому юноше, отказывавшемуся во имя кровной мести убить безоружного.
В книге М. Амирханяна «Русская художественная литература и геноцид армян» приводится такой эпизод:
«Когда в 1893 году московский врач Минас Мурадян, возглавлявший группу по ликвидации эпидемии холеры в г. Туле, сентябрьским утром пришел в Ясную Поляну, чтобы встретиться с Толстым и узнать мнение великого писателя по поводу погромов армян, посоветоваться, как и чем им помочь, Толстой в ответ на вопрос Мурадяна сказал: «Доктор, я много думал об этом, на меня пагубно влияют эти варварства. Вот вы спрашиваете, что я могу предложить для их прекращения. Надо стараться поднять нравственный уровень ваших соседей. Это трудно. Но когда два соседних народа трудятся для общего блага, они никогда один другому не навредят. Значит, последуйте сказанному мною, и со временем мир и дружба воцарятся между турками и армянами».
Не видел великий мыслитель другого пути, кроме труднейшего, кропотливого созидательного пути воспитания и, разумеется, самовоспитания. Иного, видимо, и быть не может…
* * *
До меня долетают рыдания, стоны, мольбы —
От разрушенных хижин, от черных руин городов,
Но что пользы бессильно стоять перед горем людским?
Как избегнуть его?
Итак, в центре сложнейших и противоречивейших отношений в Закавказье оказался военнослужащий…
У меня все время перед глазами группы десантников с автоматами на посту у выезда из ночного разрушенного землетрясением Ленинакана. Около них — постоянно группы людей, проверяемые машины. Мы прекрасно знаем, как трудно урегулировать с помощью норм права нашу жизнь, хотя мы к этому вроде бы стремимся давно. Видимо, нетрудно представить все сложности регулирования деятельности в зоне разрушения с помощью нескольких пунктов оперативно составленного приказа военного командования. По сути дела, ни одна жизненная ситуация не может вписаться в эти правила. Трудности эти объективные. Без введения жестких правил эффективно организовать работу по спасению невозможно.
Вот водитель-армянин просит выпустить его из города на самосвале. Существует приказ — не выпускать из города технику, которая может использоваться при проведении спасательных работ. Однако водитель говорит, что он не спит уже четыре ночи, прибыл в Ленинакан из поселка, расположенного в двадцати километрах, что ему рациональней съездить на машине домой, поспать несколько часов и снова приступить к работе. Как поступить? И это не самый сложный из числа возникающих здесь вопросов. По сути дела, все многочисленные нити сложностей и противоречий кавказских событий протянулись в эти дни к человеку с автоматом в руках.
Армия… Сколько всевозможного, порой самого противоречивого переплетено в ней в наши дни! Сегодня, кажется, всеми осознана и даже официально провозглашена невозможность достижения победы в ракетно-ядерной войне. Однако армии, предназначенные и способные вести такую войну, существуют. Не является ли это абсурдом? Разумеется, абсурд. И широкомасштабные инициативы по разоружению — веское свидетельство нашей приверженности такой точке зрения. Но, как известно, далеко не все тут же откликнулись на наши инициативы. Собственно говоря, сами по себе призывы к миру и не могут быть действенны. «Все антимилитаристские рассуждения, — писал Л. Н. Толстой, — так же мало могут содействовать прекращению войны, как самые красноречивые, убедительные, обращенные к грызущимся собакам доводы о том, что им выгоднее разделить тот кусок мяса, за который они грызутся, чем перекусать друг друга». Для того же, чтобы деятельно относиться к проблеме войны и армии, будущего армии, необходимо прежде с пониманием отнестись к позиции в этой проблеме различных сторон и точек зрения. В частности, и надо учитывать, что среди противников разоружения не только силы, рассчитывающие на возможность добиться политических целей с помощью вооруженного давления, но и те, кто относится к нам с разной долей недоверия; а также и те, кто нынешние смертельные потенциалы считает благом, полагая, что сама невозможность их применения под страхом всеобщего уничтожения является основой для стабильности в мире.
При всей очевидности правоты сторонников разоружения следует признать, что и у противников этой точки зрения также есть довольно веские аргументы. Так или иначе армии существуют.
Лично мне, как человеку военному, непонятно, почему сторонники разных точек зрения до сих пор не вспомнили обо мне — о человеке военном? Если обо мне в связи с проблемой разоружения и вспоминают, то только как об объекте этого деяния — смогу ли я устроить свою жизнь после увольнения из армии и т. д. И мало кому приходит в голову; что совсем не это для меня главное. Сама структура современной армии, как и психология военного труда, рассчитана и направлена на достижение победы над противником. Современный военный буквально замешан на такой структуре и на такой психологии. Поскольку воинский труд, как и всякое настоящее дело, требует для себя всего человека, всю его жизнь, то и военный в современной армии привык к тому, что он свою единственную и неповторимую жизнь кладет на алтарь подготовки победы над будущим противником, если, разумеется, тот посмеет развязать войну. И вот теперь военный осознает: то, во имя чего он живет, недостижимо. Кто-то, возможно, скажет, что не перед каждым военным этот вопрос о смысле жизни встает столь обнаженно. Возможно. Однако он неизбежно встает перед наиболее сознательной частью военнослужащих. И это самое главное, поскольку не позволяет всерьез говорить о том, что у нас принято называть сознательным выполнением воинского долга. Раз полномасштабное разоружение на сегодняшний день невозможно, к нему человечество еще не готово, армия как система должна иметь какую-то иную, идеальную цель, более высокую и значительную, нежели победа над противником в вооруженном конфликте.
Думается, всякий сознательный военный в наше время в той или иной степени осознает необходимость выработки некоего третьего пути развития Вооруженных Сил, пути, который бы позволил ему так же беззаветно отдаваться армейскому служению, как и прежде. Надо сказать, что мысли эти не новы. Великий русский мыслитель, создатель поразительной «Философии общего дела» Николай Федоров, запрет на работы которого теперь снят, еще в XIX веке писал о неизбежности глобального взаимодействия между человечеством и слепыми силами природы. Причем наиболее благоприятной международной организацией для этого он считал «согласные действия армий всех народов». Следует учесть, что выдающийся гуманист, не терпевший принципиально никакого насилия, человек, упрекавший даже Льва Толстого за резкость суждений, Николай Федоров был решительным противником пацифизма. В знаменитой работе «Разоружение» он высказывал мысль о том, что армия должна быть сохранена и в будущем, когда прекратится вражда между народами, однако она должна быть преобразована в оперативную организацию по Спасению. В последующем он пояснял свою позицию так: «…война — это страшная нравственная антиномия. Отказаться от защиты подвергшегося нападению по большей части слабого против сильного — это не есть непротивление, а величайшее преступление, участие в убийстве, и притом слабого — сильным, обиженного — обидчиком, быть может, безоружного — всеоружным… И вовсе не одни военные поставлены в необходимость убивать; строго говоря, умерших нет, а есть только убитые. И гражданские убивают, и словом и всеми способами, убивают не по тяжелой лишь обязанности или необходимости, а иногда и по злобе; но если уже военных считать преступниками, то во сколько же раз преступнее гражданские? И почему в военных вы видите только убивающих, т. е. осужденных убивать, и не видите в них и идущих также положить свою жизнь? И кому же желательнее прекращение войн, как не военным? Поэтому от них-то именно и должно ожидать самого искреннего и горячего участия в деле умиротворения, и не потому только, что война им самим грозит смертью, а главным образом, быть может, именно потому, что во время войны они вынуждены убивать других. И как можно считать н