— При чем здесь армия? — вторили ему.
…Через месяц на большей части республики будет введено особое положение. И уже ни у кого не возникнет вопрос, почему в самых горячих и тревожных точках «заправляют» военные. На них легла вся полнота ответственности за жизнь и безопасность населения. И этих тысяч, которые стояли сейчас перед Сурковым. Рабочим местом политработников он на долгое время определил посты, заставы и комендатуры. Да и сам отдавал им львиную долю сил и времени. Люди несли службу круглые сутки. Вместе с усталостью неизбежно накапливалось раздражение. Нельзя было допустить, чтобы оно нашло выход в какой-либо стычке с теми же забастовщиками. И каждый день, каждый час — вопросы, вопросы… Кто же все-таки прав? Почему столько беженцев? Правда ли, что милиция и местные власти не препятствуют разбою и насилию?
— Я Афганистан прошел, — тихо, чтобы не слышали подчиненные, говорил Суркову донельзя измотанный бесконечной нервотрепкой и ночными бдениями старший офицер. — Но объясните, Михаил Семенович, как мы дошли до жизни такой, что на нашей, советской, земле солдат в бронежилеты одеваем?
Думай, Сурков. Отвечай, Сурков. Убеждай, политработник… На встречу политотдельцев с армянами-«афганцами» он, как ни старался, приехать не смог, поэтому вел ее полковник Сорокин. Теперь Сурков, кажется, окончательно понял слова Михаила Михайловича, своего зама: два часа — будто по минному полю и под перекрестным огнем… Но главное — не напрасно. После встречи этой ветераны сделали окончательный выбор: попросили командование Особого района в случае необходимости располагать ими как бойцами действительной службы, гарантировав при этом железную дисциплину и уставной порядок…
Запомнилось: провожая очередной наряд на патрулирование улиц, замполит роты напутствовал солдат:
— Что бы ни происходило, действуйте, как подобает комсомольцам, интернационалистам.
Все вроде верно говорил лейтенант. То, что они интернационалисты, этим славным парням внушали с пеленок. В детском саду. В пионерской дружине. Когда в комсомол принимали. Сейчас — на каждом политзанятии. Рассказывали, что фашистов одолели лишь благодаря единству и сплоченности всех наций и народностей. Про Ташкент…
А дальше? Одни лозунги на памяти. «Равные среди равных», «семья братских народов»… Пятнадцать гербов и флагов в обрамлении праздничных венков. Помпезные концерты с танцорами в национальных костюмах… Результат — вот он; спросите паренька, только что примерившего солдатские сапоги, о «братских» и «равных», и, за редким исключением, услышите, что познания «интернационалиста» не идут дальше формул типа: «Грузия — мандарины», «Узбекистан — хлопок», «Азербайджан — нефть», «Молдавия — виноград»…
Армения по такой логике становится не иначе как олицетворением коньячных изделий мирового класса.
Нет, сколько не говори «сахар», во рту слаще не станет. Сколько ни повторяй «мы — интернационалисты», качества этого в людях не прибавится. Хоть все заборы обвешай плакатами, гербами и флагами. Чтобы прибавилось — с людьми работать надо. По-настоящему — целенаправленно, умно и тонко. Только вот как?
…— Не верьте военному!..
Но Сурков говорил, и ему внимали.
— Каждый человек имеет право отстаивать свои убеждения, но только законными методами, по-людски…
— Вы, полковник, лучше уйдите, — услышал сзади угрожающее. — От греха подальше… Уйдите!
Он вздрогнул. Не от страха — даже не обернулся. А будто снова глянул на него зрачок наставленного в упор автомата и резанул рыдающий мальчишеский крик: «Не подходите, товарищ полковник!» Казалось, давно забыл, а сейчас будто наяву…
Его, в ту пору начальника политотдела дивизии, подняли на рассвете: ЧП! Солдат ушел. С оружием. Засел на какой-то заброшенной даче, никого не подпускает — грозится стрелять по каждому, кто приблизится. Уговоры, увещевания — все впустую. Уже и «броню» подогнали…
Сурков шел в полный рост.
— Что же ты делаешь, сынок?!
— Уйдите, товарищ полковник!
Но он не останавливался:
— Куда же я от тебя, сынок?
Как Михаила Семеновича потом «чистили» в высоких кабинетах! Ишь, герой выискался! А если бы тот стрельнул? Ведь зрелый человек, а туда же, на рожон!
Сурков не мог простить себе другого. Потолкуй кто раньше с тем солдатом по-умному, по-взрослому, поддержи в трудную минуту — и не покалечил бы парень себе жизнь, никому не пришлось бы идти на его автомат.
А здесь, по большому счету, разве не то же самое происходит, только не с одним человеком — с тысячами? Сколько раз говорено на всех уровнях: «быть ближе к людям», «жить чаяниями народа»… До тех пор призывали и клялись друг другу, пока народ сам не «приблизился», выплеснувшись на улицы манифестациями под водительством более чем сомнительных лидеров. Ситуация эта, не предусмотренная никакими учебниками и наставлениями, вынудила по-новому взглянуть на многие стереотипы. В том же интернациональном воспитании. Вечера вопросов и ответов, встречи с трудовыми коллективами, дни национальной кухни — все это было здорово. Пока трудовые коллективы не забастовали, а кухня солдатская с введением особого положения не стала ассоциироваться со словом «полевая»…
Сурков не уставал повторять политработникам: если раньше достаточно было владеть, как говорится, формами и методами, обладать определенной суммой знаний, то теперь счет иной и мера их партийной зрелости другая. Способность отстоять свою точку зрения не на политзанятии или комсомольском диспуте, а в жестком споре, подчас с идейными — без натяжек — противниками. Умение убедить в своей правоте не только подчиненных, но и тех, кто к армии на первый взгляд отношения не имеет. Наконец, готовность пойти в самое пекло — туда, где кипят страсти, где безрассудство правит бал и горячие головы тянутся к оружию… Потому что этим человеком должен быть не кто-то безымянный, а именно ты — коммунист, политработник. Потому что иной раз отвратить беду больше некому. И если не пойдешь ты — прольется чья-то кровь и пойдут под град камней твои солдаты.
И они — выходили. Полковник В. Саражин. Подполковники Е. Егоров, А. Зозуля, Н. Худенко. Майор Н. Ляпин… Выходили один на один. Без милицейских кордонов. Без усиленных патрулей. Без бронежилетов. В забытых горных селениях, на огромных городских площадях, в вузовских аудиториях и цеховых пролетах звенели, захлебывались, хрипели их голоса:
— Братья! Остановитесь!
И кто-то прятал нож. И кто-то снимал нервный палец с курка… Эх, братья!
Суркова уже обступили со всех сторон.
— Любой народ, каким бы цивилизованным он ни был, какого вероисповедания ни придерживался, можно столкнуть в пропасть братоубийства — для этого надо лишь ослепить его разум, затмить память о прошлом…
— А вы-то знаете о нашем прошлом? — раздались возгласы.
— Знаю! — твердо сказал Сурков. — И могу кое-что напомнить…
Уже через несколько дней после приезда в Ереван он позаботился о том, чтобы военнослужащие получали как можно больше информации об истории двух народов — армянского и азербайджанского, об их культуре и традициях, о причинах и корнях карабахского конфликта, о текущей обстановке в регионе. Совместно с ЦК Компартии Армении политотдельцы организовали лекторий при гарнизонном Доме офицеров. Первую лекцию читал секретарь республиканского ЦК по идеологии Г. Галоян. Многое из того, что рассказал Галуст Анушеванович — академик, человек энциклопедических знаний, — было внове даже для слушателей, проживших в этом крае годы…
Михаил Семенович знал, что делал. Не за каменной стеной стояли посты в городе. К солдатам и офицерам постоянно подходили люди. И частенько между ними возникали не просто разговоры, а настоящие дебаты. Нашлось немало охотников «просветить» военных на свой лад. И каково же было удивление ереванцев, когда обнаруживалось, что те осведомлены и компетентны в самых жгучих местных проблемах. А что касалось всякого рода «зловещих слухов и сенсаций», любой солдат у бронетранспортера на перекрестке не без гордости — знай наших! — выдавал исчерпывающую и, как показывало время, правдивую информацию.
Горожане постепенно начинали видеть в них не просто бессловесные и непробиваемые бронежилеты, а Сашей, Ваней, Хачиков, Сережей, Автандилов… Все больше прохожих здоровались. Не слезали с бэтээров пацаны. И никому было невдомек, что в это время в политотделе гарнизона дни и ночи работают мощные группы из самых квалифицированных офицеров-политработников по сбору и анализу информации, изучению и формированию общественного мнения, прогнозированию развития обстановки. Сюда непрерывным потоком стекались политдонесения с мест, листовки и воззвания лидеров «Карабаха». Здесь без умолку трезвонили телефонные аппараты. Здесь готовились сводки военного командования, которые ежедневно появлялись в местных газетах. Здесь взвешивалось каждое слово памятного обращения к населению и трудящимся первого коменданта Особого района генерал-лейтенанта В. Самсонова: «… эта вынужденная мера продиктована суровой необходимостью, направленной на защиту ваших интересов, прав и достоинства…»
Нет, не имидж Вооруженным Силам создавали эти группы. Задача была куда серьезней и сложнее: перехватить инициативу у идеологов «Карабаха» и всевозможных политических авантюристов, вырвать из-под их влияния основную массу населения.
Работой групп руководил полковник Сурков. К тому времени он станет одной из самых популярных фигур в республике. Его будут знать на предприятиях и в вузах. Он выскажет перед телекамерами свое мнение по острейшим социальным и национальным проблемам, что многим придется не по вкусу. Но большинство поймет и признает его, станет называть не иначе как «наш полковник» и приветливо махать при встрече: здравствуй, Сурков! Библиотека его пополнится книгами известных армянских писателей, в том числе тех, с которыми спорил, казалось, насмерть. И на книгах тех будут автографы: «С глубоким уважением…» Приписка для дочери: «Гордись отцом».
Но это нескоро. А сейчас кто-то невидимый кричал: