Скайуокер одним глотком допил кофе. На губах остался горький привкус дешевого спиртного.
— Назло всем, — мрачно сказал он. — Вы же сами сказали, что война работает на нас — нам осталось только доказать, какие мы нужные.
— Я сказала «может быть».
— Тем более. Значит, мы просто обязаны выиграть.
— В армии все так решительно настроены?
— Нет. Иначе никто бы не дезертировал. И мы бы давно победили.
— Понятно. Вы максималист.
— Может быть.
— И идеалист.
— Смотря, в каком смысле.
— Вы действительно считаете, что один человек может что-то изменить?
— Двенадцать лет назад я знал маленькую девочку, которой это удавалось.
Скайуокер понял, что ляпнул лишнего.
Она действительно хорошо владела собой. Тем сильнее был контраст лукавой улыбки, насильно задержанной на лице, и поблекших глаз, выражение которых выдавало растерянность. И вдруг что-то изменилось. Губы сжались, превратились в тонкую бледно-розовую полоску, а в глазах сверкнули огоньки.
— Той девочки больше нет, — жестко сказала Падме. И, стараясь смягчить тон так, чтобы голос звучал философски-отстраненно, добавила:
— Куклам не место в политике.
— Не надо так. Именно вы добились мира между Набу и гунганами.
— Ну да, — она кивнула. — Договор ребенка с примитивной цивилизацией. Поистине круто.
— Этот договор сработал.
— Если бы наш премьер-министр предложил вернуть гунганам земли или на худой конец подарил бы им какие-нибудь золотые побрякушки, это бы тоже сработало.
— Но он, кажется, был «занят»?
— Конечно. Потому что у джедаев хватило ума вместо него освободить ту самую маленькую девочку. Анакин, поймите, я не жалею, что мне пришлось уйти из политики. То есть, меня ушли. Но я ведь там и не была никогда, понимаете? Я была символом Набу. Картинкой. Куклой. У нас даже сувениры продавались — такие фигурки в королевских нарядах и с моим лицом.
Она опять улыбалась, правда, смотрела при этом куда-то в сторону.
К столику вновь подкатил гибрид, на этот раз с ужином. Анакин дождался, когда хозяин заведения скроется из виду, и сказал:
— Вы были у власти, и вам завидовали.
— Э, нет. Вы не обязаны это знать, но власть на Набу уже давно не принадлежит королевской династии. Политику делают советники и министры. А маленькие девочки-королевы — это красивая древняя традиция. Ну, сидит на троне, вся такая раскрашенная в дурацких нарядах. Читает написанные для нее речи. Ставит подписи, куда скажут. И все, в общем-то. После меня на трон села моя троюродная сестра. Которая больше никому не мешала и не воображала, что она может что-то сделать. Думаете, там что-то изменилось? Да, на Набу стали продавать куколки с мордочкой другой королевы. А я уехала на Альдераан и на Набу больше не возвращалась.
— А на Альдераане вы…
— … закончила университет. Потом сюда. Оказалось, что без блата на работу не берут. Бэйл пристроил меня в одну очень, очень независимую холокомпанию. По слухам, мы принадлежим одному промышленному магнату. Генеральный курс — более-менее просенатский. Да, нам разрешается называть сепаратистов врагами. Не всех, конечно. В отношении тех, с кем торгует наш магнат, мы употребляем выражение «временные политические разногласия». Нормально, да? Кстати, наш ужин остывает, — Падме взяла в руки приборы. — А выглядит вполне съедобно.
— Если будет несъедобно, этот уродец пожалеет, что на свет родился.
— Да нет, что вы. Все в порядке.
Она облизала соус с вилки. И, опять глядя в сторону, задумчиво повторила:
— Все в порядке.
— На приеме вы тоже были по делам?
— Типа того.
— И как?
— Да никак, честно говоря. Политический анализ — это работа с фактами и материалом, а не светская тусовка. А вам самому там понравилось?
— Я больше думал о еде.
— Ну, неправда. Иначе вы бы не влезли в спор с Бэйлом.
— Я и не лез. Я просто остановился послушать. Для меня было странно, что сначала выступает канцлер, и говорит одно, а потом я слышу совсем другое.
— Понятно, что в официальной речи канцлер будет благодарить вооруженные силы.
— Вы считаете, что он тоже против нас?
— Нет, не думаю. Но трудно сказать, что у него на уме на самом деле. Палпатин до сих пор самая большая загадка в галактической политике. Он умеет быть удобным и полезным практически для всех. Даже для оппозиции в Сенате, как бы парадоксально это не звучало. И что самое интересное, он смог остаться на третий срок, а это происходит крайне редко.
— Такое уже было?
— Лет двести назад, — она задумалась, и, щелкнув пальцами, выдала резолюцию. — Двести десять, если точно. В момент экономического кризиса.
— И чем это дело кончилось?
— Ну, тот болван создал Торговую федерацию. Палпатин тоже что-нибудь придумает. А вообще, он молодец. Никто не получил от войны на Набу столько выгоды, сколько он. Мне кажется, что вся эта заваруха была устроена лишь для того, чтоб протащить Палпатина в кресло верховного канцлера. И все роли были расписаны заранее.
— Да?
— Я перекопала ситхову кучу документов. Биржевые и банковские отчеты. Все, что можно было достать. И что нельзя — тоже. — Падме усмехнулась. — Когда училась в университете, взяла курсовую работу по этой теме и воспользовалась контактами научного руководителя. Ну, понимаете, уж кому это было действительно интересно, так это мне. Вот и хотела понять подоплеку. Посмотрела, как события на Набу освещались прессой столицы, прессой Альдераана и других планет. Итог везде один: Палпатин пришел к власти, а торговой федерации прищемили хвост. И я не верю, что это получилось случайно.
— Федерация существует до сих пор.
— Да, но неймодианцы потеряли половину систем, которые до этого были под их контролем.
Некоторое время они ели молча, пока Падме неожиданно не изрекла:
— Я понимаю — полгалактики лежит в крови. Но мы эту кровь не видим. Вернее, видим в строго отмеренных количествах. Дозами, по капелькам… Все СМИ показывают войну ровно столько, чтобы столице хватило на захватывающее зрелище. Мы понемножку вздыхаем об инфляции, охаем по поводу повышающегося оборота наркотиков. Такие уютные домашние размышления. А вы Бэйлу о бюджете вооруженных сил…
— Это зависит от Сената…
— Зависит. Но никто ничего не станет делать, пока не поймет, что это нужно ему самому. Войну выигрывает не армия.
— А кто же?
— Общественное мнение. Которое, увы, пока на стороне моего миролюбивого приятеля, а формируется оно именно здесь, в столице.
— И что надо сделать, чтобы его изменить?
— Не знаю, — ответила Падме.
Глава 7. Верфи Локримии
Магистры уходили молча, не спеша. Куда им спешить? Впереди еще долгий вечер. Работы. Или медитации. Кому и медитация — работа.
Последним ушел Йода. Царапнул палочкой мраморную плиту.
— Войны никого не делают великим, — сказал он напоследок. Ни к кому не обращаясь. В гулкую пустоту зала совещаний.
Винду вздохнул. От глубокомысленных сентенций, к тому же слышанных не раз, было мало толка. Да и кто станет великим, покажет время. Если, конечно, кто-нибудь изобретет прибор для измерения величия.
Не важно. Вместе с Йодой за дверью скрылась вся философия. Не до нее сейчас.
Внутри зала совещаний остались только они с Тийном.
— Ты опять будешь всю ночь сидеть.
— Буду, — сказал Мэйс. — Но не здесь, а в кабинете.
— Опять много работы?
— Ее всегда много, — и, помолчав, добавил. — Особенно, если иногда приходится убивать время на посещение приемов.
Тийн пересек маленький зал. Уселся в кресло.
— Тебе так нравится место Колара?
— Мне все равно, где сидеть. В тарелочку Йоды я не помещусь.
— Я тебе завидую, Саси, — неожиданно продолжил Мэйс.
— Почему?
— Ты не трудоголик.
— Что правда, то правда, — Тийн склонил голову набок. Так, что правый рог ткнулся в плечо. — Я всего лишь обыкновенный храмовый фанатик.
Мэйс посмотрел на хронометр.
— Кого-то ждешь?
— Увидишь.
— А что ты сам видел неделю назад?
— Все, что было нужно.
— И ты решил?
Винду кивнул.
— Я много что решил.
— Тогда зачем тебе я? Сейчас.
— Сравнить впечатления.
— Опять?
— Опять.
— Я просмотрел записи систем безопасности дворца. — Тийн уперся локтями в колени, а подбородком — в сложенные руки. — Не вижу причин для беспокойства.
— Скайуокер не прыгал по залу с красным мечом, не пускал молнии из пальцев, и никого не душил Силой. И главное — у него нет традиционных ситхских татуировок. По крайней мере, на роже. Ты это хотел сообщить?
— Видишь, ты и сам все знаешь, — икточи улыбнулся и откинулся на спинку кресла.
— А конкретнее?
— Скайуокер был в обществе своего сослуживца Финкса, это ротный командир с дредноута «Мегеры». Перекинулся парой слов с адмиралом Цандерсом. Вступил в перебранку с сенатором Органой. Потом попытался закадрить какую-то журналистку.
— Ты действительно просмотрел все записи?
— Выборочно, естественно. Но тебе хотелось знать именно мое мнение. Считай, что вчера вечером мне нечего было делать. — Икточи довольно погладил правый рог. — Ну, а какие у тебя самого впечатления?
— Пока никаких.
— Не верю.
— Скайуокер самоуверен и амбициозен.
— Он тебе случайно не родственник?
Винду покривил губы.
— Среди моих родственников Избранных не числится.
Тийн ответил одобрительным хмыком. И вдруг спросил:
— Ты хорошо помнишь своих родителей?
— Почти не помню. Но я наводил справки. Лет десять назад.
— И кто они?
— Достойные люди. Только очень смелый и решительный человек согласится отдать ребенка в Храм, — сменив агитационный тон на более мягкий, Мэйс добавил. — Я ведь и правда им очень благодарен, Саси. Если бы не это решение — кем бы я сейчас был? Каким-нибудь клерком или полицейским? В лучшем случае, пробился бы в дипломаты или стал бы главой компании.