Полковник с удивлением поднял брови.
— Вы так считаете?
— Дезертировать может любой дурак, — продолжал Скайуокер. — А вот в наемники любой дурак не пойдет. Они часто выполняют миссии, которые не под силу большинству наших людей. Там трудно выжить, а это сразу отменяет тупость и некомпетентность.
Баумгарден ответил не сразу.
— А вы критичны по отношению к республиканской армии, капитан.
— Это правда, — ответил Анакин, смягчив тон. — Кажется, полковник, вы сами не раз говорили о том, что армии нужны реформы?
— Нужны, — сразу согласился Баумгарден. — Но это еще не повод, чтобы ориентироваться на подготовку наемных убийц.
— Согласен. Ориентироваться не будем. Только использовать.
Почему-то именно на этих словах он встретился взглядом с джедаем. Кеноби, напустив на себя отсутствующе-созерцательский вид, прислушивался к разговору.
Вот и пусть послушает, подумал Анакин.
— Что представляют из себя остальные? — поинтересовался Скайуокер.
— Обычные штрафники. Пониженные в званиях офицеры.
— Я посмотрю их личные дела.
— Если интересно.
— Любопытно.
Любопытно было бы узнать, где сейчас наемник Фетт, подумал Скайуокер.
Лейтенант Боба Фетт, который так гордился своим дипломом с золотой лентой. Еще как гордился, при мне высылал копию родителям. Примкнул к этим — как это сказал Баумгарден — нерегулярным войскам других систем, или перебивается мелкими контрактами?
На своем курсе Фетт был лучшим.
Телосложением, а также какой-то размеренностью и хладнокровием он напоминал Финкса, на самом деле же разительно отличался от последнего. Куда большей целеустремленностью и собранностью. Казалось, этот парень никогда не задавался вопросами о будущем, жизни, карьере. Не беспокоился. Не сомневался. Он точно знал, чего хочет. И ведь вправду знал.
Не знали остальные. Удивлялись. Однажды, проходя по коридору здания высшего училища, Анакин случайно услышал, как старый майор, в предпенсионном возрасте подавшийся в преподаватели, спросил своего коллегу:
— А откуда этот Фетт родом?
— С Мандалории.
— Я вот почему спрашиваю — не каждый день видишь эдакого идеального солдата. А этот какой-то прямо чересчур идеальный.
— Говорят, это всё менталитет…
Закончив высшее военное училище двумя годами позже Скайуокера, идеальный офицер Боба Фетт снова всех удивил, послав к ситху лысому продление контракта с республиканской армией. Как потом уразумел Анакин, это был хитрый ход — Фетта не могли причислить к дезертирам. А поэтому и не искали. Затем он также неожиданно оказался на базе, где в то время располагался полк Скайуокера. Как Фетт узнал об этом, так и осталось загадкой.
Узнал. Нашел. Проник внутрь. Проник наружу. Исчез. Талантливый человек, что и говорить.
Только после того разговора с ним — а в разговоре были затронуты весьма конкретные цифры, счета и имя заказчика, о котором Скайуокер пообещал молчать — Анакин понял, что Фетт все эти четыре года обучения тщательно выстраивал свою карьеру. Настолько, насколько это мог сделать будущий наемник. Вплоть до того, что иногда читал прессу и делал заметки о тех самых «локальных конфликтах».
— Тебе нравится Республика? — cпросил тогда Фетт.
— Республика не девочка, чтобы нравиться, — ответил Анакин.
— А мир и демократия?
Скайуокер скривил губы.
— Тогда зачем рисковать жизнью за то, во что не веришь?
— Причем тут мир и демократия?
— При том, что тебе нужны лозунги. Только другие. Ты до сих пор где-то внутри веришь, что делаешь нечто правильное. Наводишь порядок, устанавливаешь справедливость, и все такое.
— Все намного проще: мне нравится моя жизнь.
— Мне тоже нравится моя жизнь. Но для меня в ней главное — свобода.
— Свобода от чего?
— От лозунгов о великой Республике и ее тысячелетнем процветании. От морали и законов, которые сегодня одни, а завтра другие. От хитрозадых политиков, которые начали эту войну. Завтра они могут приказать тебе идти умирать в джунгли или в пустыню. А я выбираю контракты сам. И могу здорово поторговаться.
— В чем же твоя свобода? Платят тебе те же самые хитрозадые политики.
— Да. Но последнее слово остается за мной.
Тот разговор затянулся заполночь. И окончился на неожиданной ноте.
— Все люди, — сказал Фетт, — делятся на идиотов, которые верят в добро, справедливость, и общее благо, и на тех, кто понимает — все это дерьмо, и никакого общего блага нет. И быть не может.
— Знаешь, — ответил Скайуокер. — Когда я жил в Храме, мне тоже рассказывали о том, что все люди делятся на светлых и темных. Но мне уже не десять лет, и я давно перестал видеть мир двухцветным. И как-то странно слышать те же самые слова от тебя…
Фетт обиделся. Впрочем, не настолько, чтобы не оставить свои условные координаты — нечто вроде номера абонентского ящика на одном из кореллианских терминалов. Потом Фетт уехал на свою первую миссию — в составе небольшой группы наемников он спланировал и провел операцию по устранению главы правительства и его заместителя одной маленькой системы. Сведения о том перевороте Анакин отыскал в холосети. Не по имени Фетта. По имени заказчика — опальный министр торговли возглавил новое правительство.
Больше о своем приятеле Скайуокер ничего не слышал.
А теперь слова Баумгардена как будто оживили в памяти клубок. Клубок заерзал, зашевелился, потянув наружу нити с хитроплетенными узелками воспоминаний.
Год, два, три… давно это было, или недавно. Важно, что это было. Был вот такой Боба Фетт…
Анакин рассеянно поставил кофе на стол.
…опять отвлекся.
Я стал много отвлекаться в последнее время, подумал Скайуокер. Раньше со мной не было такого. Раньше я мог ждать удара или выстрела в спину на боевых, а теперь я ежеминутно ищу диверсантов и врагов. Даже рядом. Даже на корабле.
Допив кофе, он последовал традиции — поблагодарил всех пришедших.
Оставался час — так называемое свободное время — а потом надо будет сменить Карпино на мостике.
Уже выходя из столовой, Скайуокер заметил, что Рутьес замешкался у стола. Анакин тактично задержался. Когда все члены экипажа покинули столовую, инженер спросил:
— Не уделите мне несколько минут, капитан?
— С удовольствием.
— Я, как и вы, тоже возмущен этой странной инициативой Совета Безопасности. Слишком люблю и ценю этот корабль.
— Вы о штрафной роте?
— Конечно. Выглядит как провокация.
— Как провокация?
— Капитан, я весьма далек от политической кухни. Но даже мне вся эта история кажется шитой белыми нитками. Не сомневаюсь, что в столице у вас немало недоброжелателей.
— Честно, не знаю.
— Честно не знаете или не хотите обращать внимания?
Скайуокер вздохнул и ничего не ответил.
— Вот видите. Случись что-нибудь — а от подобного контингента, насколько я понимаю, можно ожидать чего угодно — и в штабе заговорят о дисциплине на «Виктории».
— Здесь вы правы, — медленно проговорил Анакин. Удивила его не сама мысль — а то, что ее высказал человек со стороны. Очень проницательный человек. Ответить пришлось сухой казенной фразой:
— Мы сделаем все возможное, чтобы избежать инцидентов.
Инженер помолчал с минуту.
— Скажите, а эта… штрафная рота будет изолирована от остального полка?
— Не совсем. Взводные командиры и командиры отделений должны быть назначены из числа наших офицеров.
— Я, должно быть, лезу не в свое дело и выспрашиваю военные тайны.
— Можете быть уверены, военные тайны вы так просто не узнаете.
— Не сомневаюсь, — весело сказал Рутьес.
Анакин чуть улыбнулся в ответ.
— Вы хотели еще что-то спросить?
— Кстати, давно, — инженер чуть замялся. — И вопрос, если честно, совсем не по делу.
— Ну что ж, слушаю.
— Как вы представляете свою жизнь после войны?
Странно, подумал Скайуокер. Сначала Гранци, а теперь я слышу тоже самое от Рутьеса. Что я должен отвечать? Мне нечего ответить.
Да-да, полагается сказать, что я надеюсь в следующем году получить такое-то звание, что я усердно коплю деньги, что я хочу взять в кредит квартиру на какой-нибудь Кореллии, а дальше я заведу семью, как это принято у всех порядочных людей, точно, как раз будет время чтобы «пустить корни», ну и… успокоиться.
… успокоиться? Или упокоиться. Такие созвучные слова.
Приковать себя к одной точке Галактики… зачем?
Я видел полсотни планет, не меньше. Столицы, мегаполисы, древние крепости… Или помойки типа Татуина. Ни одного места, где бы мне действительно хотелось жить.
Или нет.
Корускант.
Туда хотелось бы вернуться. Не привязаться, не осесть — а возвращаться время от времени.
Я уговорю маму поселиться именно там. Просто снять квартирку. И буду туда возвращаться. Точно, я так и сделаю.
Корускант того стоит. Он много требует, и много отдает. Это единственная планета, где нельзя оставаться рядовым жителем — только первым, только лучшим, самым лучшим, иначе…
… иначе что?
— Пока еще рано, да и трудно об этом думать.
— Думать никогда не рано. И вовсе не трудно, — Рутьес снова улыбнулся.
— До конца войны еще очень далеко.
— Вы так думаете? Все газеты трубят о контрнаступлении Республики.
— Мне кажется, что самые важные сражения еще впереди.
— Неужели?
— Сейчас идет игра в поддавки. Причем разыгрываются мелочи.
— Локримия — мелочь?
— Не совсем, но… По сути, мы освободили ситхову кучу мелких планет. И при этом не задели ни одного крупного узла. Для сепаратистов это небольшие потери. Войну они начали без них. И без них смогут ее продолжить. Со своими собственными приличными ресурсами и военными заводами.
— Интересная точка зрения.
— Я реалист. И не люблю самообмана.
— Звучит гордо. И все же, господин реалист, вы планируете связать свою дальнейшую жизнь с флотом?
— Безусловно.
— А… понятно.
Анакин удивился интонации. Конечно, все понятно. Что же тут непонятного?